Лед над водой и глубже

      Ши Уду не был уверен, услышит ли он то, что желал услышать. И так не вовремя навалившаяся сонливость не только никуда не делась, но и охватила его столь глубоко, что Ши Уду приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удерживать глаза открытыми, а свою напряженную настороженность такой, чтобы не пропустить неожиданный выпад или хищный отблеск темной стали возле горла. Нет, Цзюнь У, конечно, отбросил меч в сторону, и довольно далеко, но Ши Уду знал, слишком хорошо знал, на что способен Император Небес. И на что способен Безликий Бай он знал хоть и меньше, и издалека, так, что это не касалось его напрямую, но разрушенные земли и павшие государства не оставляли сомнений в том, что этот демон зайдет так далеко, как потребуется, и не остановится не перед чем.       Что ему отброшенный меч и это расстояние между ними, если он обладал столь разрушительной силой.       Цзюнь У не спешил с ответом, и Ши Уду уже собирался насмешливо указать ему на то, что он их договоренности всегда следовал и подчинялся полностью, хоть это и было неизмеримо сложнее. Но, видимо, что-то для себя решив, Цзюнь У все же кивнул с непроницаемым видом – медленно, неохотно, словно ему то ли не нравилось то, что Ши Уду как-то все же догадался, то ли то, что сделанное им истаяло, подобно речному туману, и Ши Уду не утонул, а вознесся – подтверждая догадку Ши Уду.       Цзюнь У тонул в каких-то своих, одному ему понятных мыслях, и невозможно было сказать, ощущает ли он досаду, что все так обернулось, ярость, что вынужден отбросить темную сталь, что так охотно вонзил бы в горло Ши Уду или неудовольствие от того, что вынужден предаваться не самым желанным разговорам вместо постельных утех. Он, глубоко задумавшись, невольно касался уродливых, с неровными краями шрамов на лице, проходился по ним пальцами с недовольным видом и едва заметно кривился, как если бы эти шрамы тревожили его ничуть не меньше, чем все остальное происходящее между ними. И все же так, с этими перечеркнувшими тонкие черты шрамами, его лицо почему-то ощущалось более настоящим, более живым, нежели застывший в своем лживом совершенстве облик Императора Небес. И невозможно было понять, о чем он думает, и что его печалит.       - Но зачем? – у Ши Уду не получилось сдержать непонимание и недоумение в голосе, как он ни пытался. Он зябко повел плечами и подтянул удобнее теплую накидку, что так и стремилась сползти с плеч. И словно наяву вновь ощутил ледяную глубину, призрачные течения и то, как вода тянула его на самое дно, а изгибистые водоросли струились повсюду зыбкими тенями. Словно он уже утонул, охваченный этой темнотой, и стал демоном, что всегда будет принадлежать этим призрачным теням и холодным потокам.       - Я знал о тебе и твоей ауре еще до того, как ты вознесся, - откровенность Цзюнь У ощущалась до крайности неожиданной после всех его недомолвок и полунамеков. А в следующее мгновение Цзюнь У, непристойно усмехаясь, вновь позволил себе придвинуться ближе и коснуться пальцем щеки Ши Уду. Провел по ней – медленно, плавно, наслаждаясь замешательством Ши Уду и его неловкостью. И в этом движении больше не ощущалась ни задумчивость, ни печаль - лишь похоть и вожделение, к которым вынужден был привыкнуть Ши Уду, и которые составляли самую сущность их вынужденной близости. – Эта твоя аура… - непроницаемо, так, что не понять, даже если очень захочешь. – Я почувствовал по этой твоей ауре, что настанет время, и ты можешь превзойти меня – и занять мое место Императора Небес. И желал этого избежать.       Цзюнь У вновь замолчал, и его усмешка стала темнее, многозначительнее. Словно задуманное им нравилось ему несравнимо больше, чем то, что получилось, и то, что принадлежало им в эти мгновения. Он спустился ладонью ниже, коснулся обнаженной кожи на горле Ши Уду, погладил так, словно во всех мирах не существовало для него ничего важнее и значимее этих прикосновений. Ши Уду не стал откидывать его ладони, не стал отодвигаться или холодно говорить о том, что отныне Цзюнь У должен подчиняться их договоренности, а не он. Ему почему-то не хотелось делать ничего из этого – и он не делал, как и всегда.       - Если бы ты утонул в том озере, то стал бы водным демоном, а не Повелителем Вод. И никак не мог бы иметь на меня влияние. И желать себе место Императора Небес, - в его голосе звучало нескрываемое сожаление. Как если бы он желал неосознанно, где-то глубоко внутри, чтобы Ши Уду не только не имел на него влияния, но и стал тем же, кем на самом деле являлся Император Небес. Демоном. Непревзойденным. Тем, кто мог бы разделить с ним эти тени и эту темноту.       Но Цзюнь У не сказал ни слова, не произнес ничего подобного вслух, никак не выказал своих самых давних, самых потаенных желаний. Лишь заправил выбившуюся прядь за ухо Ши Уду и усмехнулся все так же сумрачно и нечитаемо.       - На этой ленте остались следы ауры демона. Размытые, нечеткие – но я запомнил это ощущение и эту темноту. Тогда мне казалось, что это аура одного из водных демонов, что водились в том озере, - Ши Уду помолчал, воссоздавая в памяти этот ледяной, заснеженный холод, что окутал его, едва он коснулся нежно-зеленого шелка ленты. – Но эта аура принадлежит вовсе не кому-то из водных демонов, - он усмехнулся и неосознанно поправил ту прядь, которой касался Цзюнь У. – Это твоя аура. И лишь твоя. Не та, которой облекается Император Небес – поэтому я и не узнал ее до этого. А та, что принадлежит Безликому Баю.       Ши Уду никогда бы не подумал, даже мысли не допустил бы, что Император Небес может оказаться тем, кем он оказался. Вернее, не подумал бы до того, как тот вынудил его стать своим любовником. А вот после… После его уже ничего не удивило бы и не заставило сомневаться. То, что позволял себе делать с ним Цзюнь У – нет, конечно, многие божества не отличались излишней добродетельностью и поддавались желаниям тела не меньше иных демонов. Но все же было в его прикосновениях, в его грубости и несдержанности, в том, как ничуть не церемонясь он брал Ши Уду помимо его воли нечто такое, что выдавало в нем вовсе не того, кого привыкли видеть остальные. Кого-то, что и предположить такое не каждый осмелится.       И Ши Уду произнес без всякого перехода:       - Тот водный демон, что исчез из установленного мной барьера. Его тоже выпустил ты? Твою ауру ни с чем не спутаешь.       Это прозвучало как весьма сомнительный комплимент, но Цзюнь У слова Ши Уду принесли некое совершенно необъяснимое удовольствие. Его тонких, потрескавшихся губ коснулась довольная усмешка. Усмешка что не оставила сомнений в том, что да, это тоже сделал он.       - Что ж, мне удалось верно оценить характер Мин Гуана, - он едва уловимо скривился, произнеся это имя. – Я предполагал, что исчезновение демона вызовет ссору между вами. Вот только недооценил, каким настойчивым окажется Мин Гуан в своем желании быть с тобой. Так что пришлось сделать то, что я сделал после, - он говорил о низвержении, и в его словах сталь мешалась со льдом. И, таким ярким, таким невозможным контрастом, в его темных глазах полыхало пламя самого Тунлу.       И каким бы величественным и добродетельным не был Император Небес, в этом облике его аура была подобна бесчисленному множеству ледяных лезвий, а темнота и опасность, исходящие от него, превосходили даже то впечатление, что оставалось после тонущего в пышном золоте дворца и речей, полных знания и достоинства.       Ши Уду думал о том, что нужно будет попробовать отыскать Пэй Мина, узнать, что с ним, и не требуется ли ему что-то. Ведь ему больше не придется следовать договоренности с Цзюнь У, и он сможет себе позволить то многое, в чем постоянно сдерживал и подавлял себя, опасаясь возможной ярости Цзюнь У, что пролилась бы и на него, и на тех, кто ему близок.       - Как ты вообще узнал про смену судеб? – Ши Уду закусил губу, произнеся это – его давно тревожило то, что Цзюнь У каким-то образом узнал, именно узнал, а не просто догадался о Заклинании смены судеб, что использовал Ши Уду, о тех неровных переплетениях линий, что составляли сущность этого заклинания, о той темноте, в которой тонул Ши Уду, и той запретности, что окутывала его. Все это тянуло его на самое дно, и сковывало его своим льдом, и делало куда больше похожим на демона – тоже на демона – чем на божество.       - В своих снах мне открывается будущее. Что-то, что может произойти, - Цзюнь У вновь задумчиво касался своих шрамов, словно ему непривычно и неприятно было иметь этот облик. Словно их разговор беспокоил его много большим, нежели тем, что Ши Уду вынудил его принять истинный облик и высветить свою сущность. Словно Ши Уду не догадывался, даже представить не мог что-то такое скрытое, что-то значимое, что-то такое, что заставило бы ложь превратиться в истину, а полунамеки в настоящие слова. – Из снов я и узнал, что ты воспользуешься Заклинанием смены судеб.       И, поймав на себе недоуменный взгляд Ши Уду, Цзюнь У счел необходимым пояснить:       - У меня давно есть один из свитков с этим запретным заклинанием. И мне вовсе не сложно было узнать, что ты и в самом деле им воспользовался. Эти свитки связаны между собой. И, если сложить некоторые печати, то можно выяснить, кто и как использовал Заклинание смены судеб любого из свитков.       - Вот, значит, что, - Ши Уду невесело усмехнулся, думая о том, как же глупо, как же бессмысленно было думать, что об этом ветхом, выцветшем свитке никто никогда не узнает.       И что ему не придется платить так, как платить ему вовсе не хотелось, как он и представить себе не мог. Он мог представить свое низвержение – шепот собравшихся в Главном зале дворца Цзюнь У, шепот, полный нескрываемого темного торжества и неприязни. Проклятая канга, что впилась бы в кожу стальным холодом, охватила бы его горло, хищно и прочно – Ши Уду знал это ощущение, знал после тех извращенных постельных утех, что так нравились Цзюнь У, знал эту сталь и этот лед. Цзюнь У, нет, даже не Цзюнь У – Император Небес, что вершит справедливость - что смотрел бы на него прямо и властно, и сожаление смешивалось бы с жесткостью во взгляде темных глаз.       Мог представить как кто-то, узнавший – случайно или намеренно – о смене судеб, заставляет его делиться духовными силами, безжалостно стискивая в руках запястье и забирая столь много, что зябкий холод захлестывает его своими потоками, вынуждает прятать ладони в рукава, чтобы унять непрошенную дрожь. Делиться золотыми слитками – приказывать небрежно отдать их столько, сколько заблагорассудится, не оставляя Ши Уду почти ничего, вынуждая его самого выполнять обращения и не позволять себе ничего излишнего, и каким-то невозможным образом скрывать от остальных, что его богатство больше ему не принадлежит. Делиться влиянием, и возможностями, и многоцветными фонариками, что светятся крохотными огоньками в чернильно-черной глубине.       Он мог представить многое.       И готов был расплатиться за совершенное.       Но он даже предположить не мог, что расплачиваться ему придется совсем иначе – и вовсе не своей божественностью, аурой или богатством.       А самим собой.       Услышав все, что он желал услышать, Ши Уду медленно, в глубокой задумчивости поднялся с кровати и принялся одеваться, собирая разбросанные по древним коврам одежды, и шпильки, и шелковые ленты.       А после застыл и невольно вздрогнул, что не укрылось от нечитаемого взгляда Цзюнь У, охваченный неожиданной и от того особенно неприятной мыслью – что с ним сделал бы Цзюнь У, если бы так же, из снов, узнал про снадобье, высвечивающее истинный облик. Представлять подобное не хотелось никак, и Ши Уду усилием воли заставил себя продолжить одеваться под насмешливым взглядом Цзюнь У, полным непристойного желания. Поначалу, когда Цзюнь У позволял себе смотреть на него так, долго и пошло, Ши Уду ощущал смущение и неловкость, не привыкший к тому, чтобы кто-то из его любовников смотрел, как он одевается, столь откровенно и намекающе. Что ж, после всего, что их связывало, он больше не ощущал ничего подобного, его не тревожило, как смотрит на него Цзюнь У и чего он желает.       Это было неважно.       И не имело никакого значения.       И равнодушие плескалось глубоко внутри призрачными волнами.       Серьги, подаренные Цзюнь У – шелк и светлое золото – легли Ши Уду в ладони, когда он снял их, ничуть не задумываясь и не сомневаясь. Выдернул такую же струящуюся шелком шпильку из растрепавшихся прядей и рассыпавшейся прически – и отбросил их на странные, грубоватой работы ковры. Мелодичный, приглушенный звон светлого золота смешался с шелестом тончайшей работы шелка, и Ши Уду произнес с усмешкой:       - Возвращаю это тебе.       Тихо звякнуло серебристое, тонкое лезвие меча воды, что подарил ему когда-то Цзюнь У, и Ши Уду, усомнившись на мимолетное, едва уловимое мгновение, провел ладонью по этой льдистой, водной поверхности, задержал его в ладонях чуть дольше, чем собирался, и чем это было бы таким, как если бы он не имел ни малейших сожалений.       Но, посомневавшись еще немного, еще некоторые мгновения, он все же бережно опустил меч на низкий, кажущийся таким же древним, как и все иное в этой комнате, столик, что расположился неподалеку от кровати, на которой они разделили близость. Ши Уду не хотелось, так не хотелось оставлять это ощущение прозрачной, холодной воды, исходящее от меча. Эту льдистую, переплетающуюся с его собственной ауру. И это призрачно поблескивающее серебро, что, казалось, принадлежало воде и тонуло в этих холодных потоках, усыпанных снегом и льдом.       Но Ши Уду не желал иметь ничего, что связывало его с Цзюнь У.       Даже то, что нравилось ему самому, даже то, что воплощало его желания, самые скрытые и глубокие.       И он готов был отказаться от чего угодно, лишь бы не ощущать больше то, что их связывало, и эту вынужденную близость, и то, что вынуждал его делать Цзюнь У.       Глубоко внутри него поднималось и накатывало сумрачными, ядовитыми потоками ощущение, вовсе не похожее на торжество или удовольствие или хотя бы отдаленное удовлетворение. Ши Уду недоуменно нахмурился, не понимая, что такое на него нашло, и что его тревожит и не позволяет поддаться этим оттенкам давнего желания. Темное, тревожное ощущение лишь захлестывало его сильнее, полностью, и, поймав на себе до крайности странный, сложно объяснимый взгляд Цзюнь У, Ши Уду оставил меч и усилием воли заставил себя произнести чуть насмешливо:       - Действие снадобья рассеется немного позднее. А пока тебе придется ни с кем не сталкиваться. А то придется объяснять и придумывать, что Безликий Бай забыл во дворце Императора Небес. К тому же, в его спальне.       И ушел, не оглядываясь.