Отчаянье на двоих

Но, видно, суставы от клавиш, что ждут бемоля, себя отличить не в силах, треща в хряще. И в форточку с шумом врывается воздух с моря — оттуда, где нет ничего вообще.

      Даня садится в машину и уезжает почти сразу после завтрака. Он ссылается на необходимость встречи, но на самом деле больше сбегает от того, чтобы не думать . Этери с каким-то завидным упорством напоминает ему о прошлом. О том, о чем, казалось, уже давно забылось. Но которое очень хочет напомнить о себе.       Даня сжимает руль пальцами крепко, внимательно смотрит на дорогу. Перед глазами не только мелькают окрестные пейзажи, но и яркие картинки из прошлого.       Пустая кухня, дом, который не убирался давно, гора пустых бутылок и пыль. Отчаянье пахнет пустотой. Даня знает это как никто. Вот только сделать уже ничего не может.       Цветы, которые садила мама, давно завяли. Дане даже самому кажется, что он становится похож на один из этих цветков. Брошенный на произвол судьбы, стоящий в темноте среди других забытых вещей.       Дане так же душно. Он смотрит на пачку таблеток, которые прописал семейный врач. А ещё на закрытую бутылку виски, самого дешёвого из магазина. Если запить лекарство алкоголем, может стать плохо. Даня об этом знает. Также он понимает, что если выпить слишком много, потом может стать уже все равно.       Даня молчит и идёт на террасу курить. Тягучие мысли отпускают его ненадолго, ровно на столько, чтобы вдохнуть морской воздух и снова нырнуть в полумрак комнаты. Там тишина снова опутывает ноги и не дает сделать ни шагу.       Это в фильмах те, кто устает от жизни, бьют посуду и кричат, что больше не могут. В реальности тратить силы на ненужные движения просто нельзя. Когда ты достигаешь края отчаянья, в голове не остается ничего кроме желания, чтобы это все прекратилось. Потому что тогда становится больно дышать.       Даня в тот вечер ловит себя на мысли, что умирать ему нестрашно. Потому что даже теперь он не может с уверенностью сказать, что живет.       От того, чтобы запить таблетку антидепрессантов виски, Даню удерживает звук уведомления из телефона.       Эти воспоминания кажутся очень далекими, хотя прошло не так много времени. Внутри что-то неуловимо меняется. И дело даже не в том, что таблетки и алкоголь спрятаны глубоко в шкаф, а в том, что находятся совсем другие способы отогнать от себя этот липкий шепот безумия в пустоте.       Спустя несколько часов вынужденного похода в банк и магазин, Даня встречается с Сержем. Они знакомы еще со школы и не виделись очень давно. У Сержа есть удивительная способность разделять с Даней все безумства, но исчезать в те времена, когда важно быть серьезным.       Серж по мнению многих обладает холодной и притягательной красотой. На таких сразу обращаешь внимание из-за вроде бы идеальных черт лица, которые слишком нравятся женщинам. И Серж об этом знает. Он умеет улыбаться и казаться милым, но никогда не влюбляется.       -- Казанова был моим предком,--шутит он всегда при знакомстве с очередной туристкой, которая вначале не верит, а потом, очевидно, страдает от этого.       --Ты стал выглядеть лучше, бро. Как ее зовут?-- Серж отпивает глоток эспрессо без сахара, улыбается.       Даня пожимает плечами.       -- Этери,--вдруг говорит он.--Но это не то, что ты подумал.       Кофе горчит на языке, обжигает. Даня почему-то сразу же жалеет о том, что проговорился.       --Я ничего не думал, но мы давно не заключали пари о том, кто быстрее соблазнит девушку. Может, пора? Тебе нужно возвращаться к жизни, бро.       Даня считает про себя до трех, а потом произносит:       --Только не с Этери. Никогда не занимайся сексом с постояльцами, помнишь?--он переводит все в шутку, старается, чтобы руки не дрожали при этом.       --Она настолько страшная что ли?--Серж подхватывает шутку, закутывается в шарф перед выходом.       --Просто не в твоем вкусе.       По дороге домой Даня заезжает за мороженным, кладет по три разных шарика в креманки и спешит, чтобы не дать им растаять. После беседы с Сержем остается какое-то гадостное чувство, словно ты вступаешь во что-то противное и не можешь отряхнуться.       Но еще страшнее осознавать, что на самом деле вопрос далеко не в Серже. Потому что он ни на грамм не изменился. Все дело в Дане. Потому что раньше, еще какое-то время назад, такие вещи были для него нормальными. А вот сейчас почему-то стали неприемлемыми.       У дома Даня несет в руках мороженое и бесшумно ступает за порог. А потом понимает, что внутри есть звук.       Скорее даже не так. Там живет мелодия. Пианино в комнате снова звучит, а Даня вдруг на одну долю секунды думает, что это мама, забывая о ее смерти.       Этери играет несмело, тонкие пальцы парят над клавишами, еле касаясь их. Даня не может узнать мелодию, но это кажется совсем неважным, потому что из всего в целом мире только эта музыка сейчас имеет значение.       Она...и острые лопатки Этери под светлыми кудрями.       --Ой,--она оборачивается и замирает.       Мелодия еще какое-то время отражается от глухих стен.-- Извини...мне не стоило. Но оно будто манило меня...       --Все хорошо,--Даня протягивает Этери ее мороженое.--Я вот принес...       --Самое вкусное мороженое в мире?--улыбается.       --Попробуй.       Этери жмурится от удовольствия, пытается угадать вкусы, забираясь с ногами на диван.       --Это незаконно,--шутит она.-- И я даже не очень люблю мороженое.       Даня разводит руками, мол, виноват, но ничего поделать не могу. Он рассказывает какие-то истории про разные джелатерии в городе, пока не понимает, что Этери уже доела и слизывает каплю в краешка креманки.       Дане от этого смешно, но он не подает вида, а Этери мгновенно смущается, идет вниз, чтобы помыть руки.       Только на кухне Даня понимает, что Этери ничего не ела целый день.       --Поехали на пиццу,-- просто говорит, даже не спрашивая, голодна ли она, потому что и так знает ответ.       Этери скажет "нет". И это даже не будет ложью.       --Ты всегда вначале приносишь десерт, а потом ужинаешь?--глаза в полумраке кажутся бездонными из-за синяков под ними.       --Да. Это моя дурная привычка,-- помогает надеть пальто, понимая, что оно кажется ему тяжелее, чем сама Этери.       В пиццерии Джузеппе они садятся на террасе под инфракрасными лампами. Этери не просит об этом сама, но Даня все понимает. Они дышат свежим воздухом и морской солью, пока пиццу готовят в специальной печи.       Этери опирается на плетеное кресло, а потом поворачивается к Дане.       --Иногда мне кажется, что это море живое,--почти шепчет она.-- И я не могу на него не смотреть. Это глупо, да?       Даня качает головой.       --Нет. Просто так и есть. Главное не позволить ему затянуть тебя.       Они возвращаются домой уже в полной темноте. Даня чувствует внутреннее удовлетворение от того, что пиццы на тарелках не осталось. В этом его маленькая победа, о которой нельзя рассказывать никому.       Когда Даня глушит мотор, то с удивлением понимает, что Этери спит. Он не может найти в себе силы ее разбудить, поэтому сидит в темноте и смотрит на звездное небо.       Море шумит так громко, что даже закрытые двери не сдерживают этот размеренный гул.       Даня не может отделаться от мысли, что сейчас море дышит.       В такт дыханию спящей Этери.