Gamm leið - Путь Неба

Вещи по шкафам и вешалкам я так и не развесил, поэтому приходится извлекать их из чемоданов, что я и делаю, параллельно размышляя о том, к кому же из четверки отправиться. С Буддой я незнаком, с Иешуа знаком, но там ловить нечего: он просто будет читать проповеди о любви и вере. Кришна… Мы были представлены друг другу, но, если честно, мне он понравился куда меньше других богов пантеона, вот и я и не стал продолжать знакомства. Куда интересней мне было общаться и получать знания от Петлерукого и Темной**. Да и сомневаюсь, что Кришна вообще то, что мне нужно. Он был рожден не богом и не человеком: аватарой***, то есть земным воплощением божества и в его случае это был Вишну****, имевший на парня свои планы, но получивший по итогу знатный кукиш. Методом исключения у меня остается всего один кандидат — Дионис. Что ж, в этой истории с мифотворцем олимпийцы участвуют почти с самого начала, а с самым молодым из них лично мне контактировать всегда было достаточно легко. Он не молчун Арес, не грубиян Гефест, не гордец Аполлон и не хитрец Гермес. Он – это он. Легко изображающий беззаботного весельчака, а иногда и полного безумца. И изображающий убедительно, так что даже я бы мог поверить в эти личины, если бы не знал, что Дионису покровительствуют сразу два других олимпийца: Аид и Гермий. А эти двое свое время на дурачков и пустозвонов тратить не станут. Ну к Дионису можно по-простому, а потому из чемоданов я извлекаю черные брюки из тонкого льна и такую же рубаху, с глубоким вырезом на груди и тонкой вышивкой из серебра по вороту и на рукавах, а еще простые кожаные сандалии. Надеваю все это на себя, подхожу к зеркалу и щелкаю пальцами, убирая помятости. Как же вовремя появился Чур и чурики, потому что без них пришлось бы сражаться с мятыми вещами тем инструментом, которым я владею, но безумно не люблю: это я про утюг. Оставшись довольным своим внешним видом, я открываю выход к Дромосам и быстро нахожу нужный, ведущий на остров Наксос*****. Да, Дигон****** продолжает жить там, где некогда был один из самых больших его храмов. Люди видят в том месте только руины, но… чуточка веры с щепоткой воображения могли бы открыть им путь через завесу и дать возможность увидеть великолепное сооружение из белоснежного мрамора, крышу которого днем задевают пушистые облака, а ночью освещают крупные бледные звезды. Я оказываюсь у самого входа и кажется, что храм никем не охраняется. Никого нет ни у начала ступеней, ни у тяжелой дубовой двери, украшенной искусной резьбой и позолотой. Но тени мелькающие между колонн, едва уловимый блеск глаз в зарослях из плюща, гибискуса и олеандра, тяжелый хищный запах повисший в воздухе выдают мне невидимых охранников: это священные гепарды Диониса. Быстрые, гибкие и смертельно опасные. То есть точно такие же, как и сам Дифирамб. Тишина царит у храма, но внутри… Внутри меня встречают яркий свет, музыка, смех, густой дух молодого вина. Я попал на праздник? Или праздник тут каждый день? Я быстро добираюсь до центральной залы, вхожу в нее и понимаю: это не праздник, это буйная пьянка, участники которой уже дошли до той кондиции, в которой перестают соблюдаться элементарные правила приличия. Под звучание тимпанов, свирелей и громких барабанов в зале творилось такое, что и богу впору покраснеть. Нагие менады кружатся в ритуальном танце вместе с сатирами, а у некоторых танцующих пляска давно перешла в бесстыдный половой акт. Парочки занимаются друг другом на виду у всех и в таких позах, какие сложно вообразить даже лицу искушённому в вопросах плотской любви. Поэтому это лицо, стараясь не замечать происходящего идет дальше, выискивая глазами вдохновителя этой дикой оргии. Нахожу я Диониса в самом дальнем углу, в уютной нише. Олимпиец удобно возлежит на огромном ложе, застеленном пышной и дорогой тканью, на мягких подушках. В его черных кудрях - венок из виноградных листьев и белых роз, а на лице — смертельная скука. Перед ним стол, заставленный тарелками с жаренным мясом, фруктами, разнообразными закусками. Есть тут и огромная золотая чаша, наполненная вином и судя по всему—из нее не было сделано ни глотка. Или же вино в ней попросту не убывало. Один из любимых фокусов Диониса. — Эвое******, Вакх! — приветствую я бога —радуйся, Дионис. В меня тут же впивается синий ледяной взгляд, и я слышу: — А есть чему радоваться, Лодур? Интонации, произношение слов говорят мне о том, что Дигон все-таки пьян. Или хочет казаться таким. Ну, поговорим- увидим. — Как минимум новой встрече, Дигон. Или ты не рад меня видеть? — я невинно и бесхитростно улыбаюсь. А Дионис хохочет, запрокидывая голову так, что венок слетает с локонов и падает на мраморный холодный пол. — Ну конечно же, рад — отсмеявшись сухо заявляет олимпиец — так рад, что с удовольствием пожал бы тебе не руку, а горло. Я думаю, ты и сам прекрасно понимаешь, что в Ахайе и на Олимпе, ты не самый желанный гость, Лодур. — А я здесь не как гость, Дигон — говорю уже безо всяких улыбок — или ты забыл, что часть вашего мира уже принадлежит мне? И отдали вы мне ее… ну почти добровольно. — Почти не считается — огрызается Дифирамб — говори, что тебе нужно, Лодур и уходи. Не порть мне праздник. Тут начинается самое интересное. — Мне нужен ты, Дионис. Ты и твоя история о том, как ты стал тем, кем есть. — Всего-то? — олимпиец ухмыляется, но синева его глаз остается темной и тяжелой, как небо перед грозой — так книжки бы почитал, там вроде бы все написано. Зевс, мой божественный отец, удостоил своим вниманием мою прекрасную мать Семелу. Пестики, тычинки, девять месяцев и в мир явился новый бог. То есть я. Прошу любить и жаловать. Дионис разводит руками, как бы раскрывая объятия, склоняет голову в шутовском поклоне, черные пряди волос шелковой ширмой падают на безупречно красивое лицо и полностью скрывают его. Но сине-стальной блеск глаз я все-таки успеваю уловить и он-то мне и выдает: не так пьян Дионис, каким хочет казаться. Ладно, Дифирамб, не хочешь по-хорошему, значит будет, как всегда. Я кривлю рот в скептически-презрительной улыбке: — Лжец из тебя плохой, да и актер тоже. В мир явился обычный человек. Смертный, слабый, ничтожный. Не ровня богам Олимпа, прах и пыль под их ногами. Во все произнесенные слова я вкладываю максимум пренебрежения. То самое высокомерие, которое так часто звучало в речах асгардцев при обсуждении Митгарда. И оно дает нужный результат, потому что Дионис буквально взлетает со своего ложа, тусклая синева взгляда сменяется кипящей лазурью, и музыка в зале мгновенно стихает. — Прах? Пыль? Да никто из них, да и ты тоже, Лодур и мизинца моего не стоите! Вас придумали, а я… Я сделал себя сам! — Так расскажи об этом — мой голос звучит мягко и успокаивающе. И даже с легкими просящими нотками — Я пришел не смеяться над тобой, Дигон. Я пришел узнать твою правду и обещаю, я сохраню ее в тайне от всех остальных. Клянусь вечным огнем Муспельхейма, все сказанное тобой, умрет во мне. Клятвы даются, чтобы их нарушать, и я и Дифирамб прекрасно знаем эту простую истину. Однако олимпиец все же успокаивается, вновь садится на ложе и начинает свой рассказ. Он делится своим прошлым не потому, что поверил в мои обещания, а потому что хочет выговориться. И быть услышанным и понятым. Жажда понимания присуща богам, но как редко она утоляется! Он рассказывает мне долгую историю, которую я бы никогда не назвал мифом. Неподходящее и пустое слово. Трагедия. Да. Вот правильное и емкое слово для всего, что я услышал. --------------------------------------------------------------------------------------------------------- Козлиная песнь* — дословный перевод греческого слова tragödia —трагедия; Петлерукий и Темная**— Локи имеет в виду двух богов индийского пантеона, Яму и Кали; Аватара*** — санскр. — «тот, кто нисходит». Воплощение божеств в виде людей и животных в вещественном мире, то есть в мире людей. То есть аватара по сути и есть бог; Вишну**** — один из богов Тримурти (триады божеств) в индуизме, охранитель мироздания; Наксос***** —остров в Эгейском море, в эпоху богов и героев там находился крупнейший храм Диониса; Дигон, Дифирамб, Вакх****** — все это имена Диониса; Эвое******* — традиционный ликующий возглас, характерный для дионисийских таинств, приветствие богу.