Gamm leið - Путь Неба

Мне нечего сказать в ответ Дионису. Я пережил казнь, вытерпел пытки, уготованные мне Одином и асами, но смог бы я спланировать для себя подобное, пусть даже и ради великой цели? Не знаю. Не могу ответить ни «да», ни «нет». Такие вопросы требуют долгих раздумий… Впрочем, Дионису мой ответ не слишком и нужен. Он полностью в своих мыслях и воспоминаниях и делится ими взахлеб: — Я покинул безлюдные горы и священный лес Пана, бывшие моим домом долгие годы. Я вышел к людям и пошел по городам, деревушкам и селам, встречавшим меня с радостью, цветами и почестями. Мне кланялись нищие и цари. Мне предлагали своих дочерей и считали честью, если я проводил с ними хотя бы час на ложе. Мне отдавали сыновей, надеясь, что они станут моими спутниками и жрецами. Ахайя обожала меня, потому что я не был похож на прочих богов, я дал ей то, чего так не хватало этой земле: я принес в нее праздник. До меня ни один бог не ассоциировался с музыкой, представлениями, безудержным весельем, впрочем — и с безумием тоже. А без него не обходилось: мои сатиры и вакханки не знали меры в употреблении вина, а вино… Вино отнимает разум, вытаскивая наружу все постыдные желания, тайные мысли, превращая человека в животное, следующее только своим инстинктам. Я странствовал, пожинал заслуженные лавры своего мифотворчества и не переставал ждать реакции Олимпа. Но… Ко мне не являлись ангелы* богов, я не видел знамений, а значит —я еще не стал им равным. Чего-то в моих в мифах или во мне самом не хватало для перехода последней границы. Я искал этот «что-то», но не находил. Но однажды истина мне все-таки открылась. Случайно. Так мне казалось тогда, но сейчас-то я знаю: случайностей не бывает, бывает только иллюзия случайностей. …Летний вечер окрасил в пурпурно-малиновые тона небо. До первых звезд было еще далеко, но от лесного ручья уже потянулся легкий туман, а с ним и желанная прохлада. Он проснулся куда раньше своей шумной и неугомонной свиты, утомленной жарой гекатомбиона**и продолжающей видеть сладкие, полупьяные сны в тени высоких деревьев с густой листвой. Встал, потянулся, распрямляя затекшее от сна и усталости тело, и направился к ручью: освежиться, смыть пот и побыть в одиночестве, которое утратил навсегда в своей погоне за божественностью. Вода пахла илом, лесной прелью и была такой холодной, что обжигала кожу до красноты. Он с наслаждением плеснул себе в лицо ледяной влагой несколько раз и собирался уж забраться в ручей целиком для полного омовения, как вдруг услышал тихое пение. Пели не близко, но новые возможности подарили ему чуткий слух, поэтому, вслушавшись, он понял: это не песня, это заклинание, заклинают, и призывают его. Губы сами собой расползлись в довольной улыбке. В такой глуши звучит его имя… и это…это достойно награды. Он идет на звуки голосов и довольно скоро выходит на открытую лесную опушку. В ее центре — белый гладкий камень-алтарь, вокруг — пятеро людей. Все женщины. Голые, блестящие от пота и масла, пахнущие вином и благовониями. Новые менады для его свиты? Почему бы и нет? Особенно вон та, слева, с пышными ягодицами, тонкой талией и копной рыжих вьющихся волос. Ее непременно нужно посвятить разок-другой… Как там поют его жрецы? И бог войдет в тебя так глубоко… Да, бог именно это и сделает. Но позже. Он продолжает любоваться рыженькой и чувствует, как в теле растет приятное напряжение, но не выходит к женщинам. Рано. Еще не принесена жертва… а вот после. После можно. Он привстает на цыпочки, желая увидеть центральную часть алтаря: интересно что там, какие дары? Хоть бы молоко и свежий хлеб, потому что от дичи, вина и фруктов его уже тошнит, а последний пир с более разнообразной едой был почти месяц назад. Заклинательницы как будто слышат его мысли, потому что медленно размыкают круг и расступаются и от увиденного он вздрагивает: на алтаре ребенок. Младенец. О боги, боги — нет! — Остановитесь! — громко, надсадно кричит он, выбегая из своего укрытия на поляну. — Скорей, Комето! — это рыжая командует своей русоволосой подруге, зажавшей в руке кривой ритуальный нож-крис и все остальное случается одновременно: женская шея с противным хрустом ломается в его руках, но кривое лезвие… Оно входит в самое сердце маленького человека…. И в его сердце тоже. — Не успел…. Короткая мысль вспыхивает в мозгу и тут же гаснет в темноте, с головой, накрывшей его густой и плотной вуалью. Он летит через эту тьму, падает в бездну, дно которой кажется недостижимым и вдруг - вспышка и свет. Яркий. Слепящий. Зовущий. Он влетает в него на бешеной скорости и постепенно растворяется в нем. Каждая клеточка тела сгорает в этом сияющем световом потоке, чтобы снова собраться, но уже не в человека, а в другое существо. Прекрасное, могучее, высшее... Но это чудо длится недолго. Тьма вновь вливается в свет и выталкивает его в тварный мир — на лесную опушку, к четверым живым убийцам, перепуганной свите, примчавшейся на его крик. Но даже краткого мгновения пребывания в свете ему хватает для того чтобы понять: чтобы ощутить себя богом, нужна кровавая жертва, чтобы стать богом —нужна великая жертва. Нужно отдать то, что любому человеку дороже всего — свою жизнь. — Да, Лодур, да — говорит Дионис, увидев тень сомнения в моих глазах. — Все просто и в то же время — все сложно. Жизнь человека — это величайший дар Вселенной, величайшее чудо, к которому с таким пренебрежением относятся и люди, и боги. Человек в горе или гневе может говорить о том, что не хочет жить, но все это —самообман. Даже те безумцы, которые сами лишали себя жизни в последние ее минуты имели только одно желание —выжить и продолжить жить. Как там в той забавной человеческой песенке… Дионис на секунду задумывается, а затем начинает петь. Голос у него красивый, сильный и приятный. А вот слова у песни… Слова у песни - мудрые. Зачем теперь мне жизнь моя? И в миг последний самый я Забуду все и закричу... Ты закричишь: Я жить хочу! *** Спев мне всего один куплет, олимпиец продолжает свой рассказ: — Тех четверых дур, не узнавших во мне своего бога, я приказал принести мне в жертву на том же самом камне-алтаре. В наказание и для эксперимента, я хотел убедиться в том, что не ошибся в своем прозрении. А потом…Потом я начал думать, как мне умереть. Мои наблюдения за человеческими жертвоприношениями (а их потом было куда больше чем четыре!) ясно показали: другие жертвы дают краткосрочный результат, который длится дольше, если смерть была мучительной. А значит, чтобы выйти из человеческой оболочки, я должен был умереть и умирать долго, страдая в каждой секунде своей агонии. Поэтому простое самоубийство с помощью веревки, ножа или яда не годилось. Моя смерть должна была быть моей казнью, а значит мне нужен был палач… Найти убийцу среди своей свиты я не мог, для них я уже был богом. Обожаемым, любимым, неприкосновенным. Да и среди обычных людей не нашлось бы смельчака, дерзнувшего поднять руку на того, кто считался сыном Зевса. Я нуждался в безумце, сумасшедшем или говоря проще — герое. И такой нашелся, нашелся там, откуда началась моя история— в проклятых Фивах. --------------------------------------------------------------------------------------------------------- Ангелы* — с древнегреческого «вестники». Таковыми считались Гермес и Ирида; Гекатомбион** —июль-август в Элладе эпохи богов и героев; *** — Дионис поет современную песню, из фильма-сказки, «Не покидай». Ее исполняют дуэтом главный персонаж, Патрик, разочарованный в жизни и его верный слуга, который точно мудрей Патрика. Кто хочет проникнуться, может найти видео на Youtube)