Gamm leið - Путь Неба

Всеобщее молчание мне нравится, оно говорит о том, что тот эффект, на который я рассчитывал — достигнут. Еще больше мне нравится перекошенное лицо Фригг. Вот сейчас оно истинное, настоящее, без маски. А неисчезающая растерянность в глазах богини — вообще отдельный сорт удовольствия. Почему? Да все просто, некогда Фригг напустив на себя туманный и загадочный вид объявила: она видит будущее. Но прежде, чем кто-либо успел задать вопрос о собственном будущем, богиня тут же уточнила: увиденное она не расскажет никому, никогда, ни за что. Удобно, правда? Я помню, как сильно смеялся над этим заявлением богини и тем, как легко купились асы, ваны и альвы на эту наглую и бесстыжую ложь. В точности, как дети на глупый фокус с кроликом из шляпы. И что самое потрясающее в этой истории, так это то, что никому из этих мудрых, прозорливых, великих богов и в голову не пришло задаться элементарным вопросом: а почему же асинья, способная видеть будущее, не уберегла собственного сына от смерти? Ответ-то был, по сути, на поверхности. Зловещие сны о собственной смерти стали сниться Бальдру, но вовсе не потому, что он весь такой себе пророк и пошел в мать, а потому, что знал он за собой один грешок и терзался горьким чувством вины и мучительным ожиданием расплаты. От такой гремучей смеси кошмары начинают видеть и куда более сильные и решительные личности, чем маменькин изнеженный мальчик, Сияющий. До сих пор ломаю голову над тем, как решившись пойти против собственного отца, Бальдр не умер в собственной постели, трясясь от страха. О своих снах наш парень, естественно сообщил драгоценной матушке, и не просто сообщил, а выразительно, с истерикой и так напугал Фригг, что она как спринтер-рекордсмен тут же рванула собирать со всех обещания, что с головы ее милого мальчика не упадет ни одного волоска. Она приставала с этой клятвой к асам, ванам, альвам, йотунам и даже камням и деревьям, что выглядело весьма комично, но вот же парадокс: никой такой клятвы она не взяла ни с меня, ни с Одина, ни с Хёда. Чем опять наглядно показала: дальше собственного носа Фригг ничего не способна увидеть. Какое уж тут виденье будущего! Вообще Фригг и ее высокое положение в Асгарде мне всегда казались каким-то странным и весьма ироничным недоразумением. Сферой божественного влияния богини считались брак, любовь, семья, однако как раз в этих вещах Фригг разбиралась меньше всего. Дурно воспитанный, малообразованный Тор, изнеженный Бальдр, слепой Хёд, которому мать не уделяла никакого внимания, вечно изменяющий муж. Короче, я бы у такой богини благословить мой брак и мой дом просить не стал. Не мазохист, знаете ли. И сейчас она столбом стоит у дверей залы, колеблется и не может решить: что же ей делать дальше. Эта красноречивая потерянность еще одно доказательство моей правоты, которое я демонстрирую всем собравшимся, хотя и сильно сомневаюсь, что они увидят истину. Асы, ваны, альвы предпочитают жить с закрытыми глазами и игнорировать правду. Этот выбор понятен, потому что правда часто причиняет боль, но он же и невероятно глуп: отрицая реальность, ты обречен блуждать во мраке собственных иллюзий и жить только прошлым. Фригг колеблется, а я не отвожу от нее взгляда, терпеливо ожидая преклонения колен. Оно состоится, в этом я уверен, хотя... Всегда есть вероятность ошибиться. Жесток ли я, требуя от Фригг повиновения и публичного унижения? Не больше, чем асы в свое время ко мне. И…И я оставляю Фригг самое главное: право выбора. Она может пасть ниц, а может и уйти, принимая на себя все возможные последствия своего поступка. Некогда и меня поставили перед подобным выбором и я выбрал последствия и ответственность, но не мольбы и преклонение колен. Прав ли я был? Не знаю, цена сохранения чести оказалась огромной, но я поступил так, потому что не мог по-другому. Я не мог встать на колени перед этим асгардским паноптикумом из ограниченных, жестоких, самовлюбленных и неблагодарных богов. И я не встал. Меня заставили склониться насильно, сковав цепью из плоти моего собственного сына. Его, еще теплая кровь стекала по моему лицу, пропитывала мою одежду, а я едва сохранял рассудок от ярости, гнева и боли. Я завидовал мгновенно обезумевшему Вали и в то же время хотел выцарапать свои собственные глаза, чтобы они не видели бешено мечущегося по пещере волка, каким стал мой второй сын, кровавой, пузырящейся пены на его клыках и пасти. Мне хотелось выть и кричать так, чтобы каменные своды места моего заточения задрожали и рухнули вниз и уничтожили нас всех: меня, Сигюн, Вали и убийц, посланных Одноглазым. Но я задушил рвущийся крик в своих легких, не выпустил его из горла, я запер боль и ярость в самой глубине своей, превратившийся за миг в черный пепел, душе, я прикусил свой язык так, что думал — вот-вот проглочу его. Я молчал. Я не осыпал проклятьями и бранью палачей Одина, я не молил пощадить меня, Сигюн и тех детей, что остались свободны и могли стать следующими жертвами Одноглазого. Я молчал и смотрел на убийц, запоминая в них все: выражение глаз, мимику, колкие язвительные слова. Палачи никуда не спешили, они потешались надо мной и слезами моей жены, над Вали, дикие прыжки которого по пещере казались им забавными. Они издевались над останками Нарви, упражняясь друг перед другом в остроумии. Они ждали. Ждали, что я сорвусь, сломаюсь и начну молить Всеотца о прощении. Но такого удовольствия Гримнир от меня не получил. Ни тогда, ни после. Все, что я дал Одноглазому, вырвавшись из своей тюрьмы — это справедливость. И сейчас я даю ее Фригг. Разве не справедливо указать место вассалу, вышедшему из подчинения? Посмевшему требовать встречи с Владыкой, игнорируя поставленного им регента? Плетущему интриги за спиной? Виновному не только в неповиновении, но и в том, о чем я сейчас не хочу думать и вспоминать? Я не уготовил Фригг казни за все ее козни и своеволие, хотя был и вправе выбрать самое суровое наказание. Если она предпочтет непокорность, она просто покинет Ярнвид. Покинет свободной и уйдет навстречу своей судьбе, в которой уже не будет моего щедрого дара в виде потока энергии. Она не умрет от его отсутствия, нет. Во всяком случае, не умрет мгновенно и быстро. Вероятно, постареет, вероятно, лишится ряда возможностей и способностей к сложной магии, но… ведь ничто не мешает Фригг начать работу над развитием своего собственного культа. Работу, которая подарит истинную свободу и возможность быть никому не обязанной. Выберет ли Фригг такой путь? Но я не успеваю проанализировать вероятности такого выбора, потому что получаю наглядный ответ на свой вопрос: слегка приподняв шуршащие юбки своего пышного золотого платья, богиня опускается на колени и склоняет голову: — Приветствую тебя, Владыка. Коротко и громко, как будто морская волна ударила в скалистый берег. Да, ничего нового и ничего удивительного. За многие тысячи лет своего существования Фригг, жаждущая власти и перемен, способных возвести ее на вершину могущества и плетущая ради этой цели интриги, так и не поняла очевидного: все перемены начинать надо с себя. Всегда только с себя.