Gamm leið - Путь Неба

Вхожу в покои и улыбаюсь встречающей меня Гисле, но сказать девушке ничего не успеваю, потому что Гримм вихрем врывается следом за мной, совершенно забыв про свой обожаемый этикет: — Неслыханно, немыслимо, невероятно! — Неплохой вариант для родового девиза — насмешливо говорю я, повернувшись к взволнованному ворону — как думаешь, может добавить его к гербу и на знамена? — Владыка, вы не должны принимать Фригг в своих покоях… Пойдут слухи. А репутация…Как же репутация…. Гримм взволнован так, что говорит не в рифму и даже слегка заикается. А я смеюсь в полный голос: — Я тебя умоляю, мой беспокойный Гримм. Вряд ли есть что-то, что может сделать мою репутацию у асов еще хуже, а репутация Фригг… На ее репутацию мне плевать. И ты прекрасно это знаешь. Не наводи суету, лучше прикажи, чтобы сюда принесли вина, меда, фруктов, а еще… Еще приведи сюда Хель. Гримм тут же начинает сиять так же ярко, как луна и звезды в небе в ночь Сумарблота*: — Прости мой господин, мою недальновидность. Конечно же, ты примешь Фригг как положено, в присутствии другой женщины и злые языки… — Злые языки нужно отрезать и слишком длинные тоже — перебиваю я оборотня — Хель ты приведешь по тайному ходу и так, чтобы ни одна живая душа не узнала о ее присутствии при моем разговоре с Фригг. Давай, действуй, наша вдовушка вот-вот явится. От моих слов на лице Гримма появляется такое кислое выражение, как будто бы он только что съел незрелый лимон целиком. Но он не спорит, а насупив кустистые брови, выходит из моих покоев быстрым шагом. С ним исчезает и Гисла, отправившаяся за заказанными мной напитками и закусками, а я падаю в кресло и вытягиваю ноги. Интересно, что там еще придумала Фригг, чего она хочет добиться? Почему так упорствует и даже согласилась на аудиенцию в личных покоях, действительно немыслимую по строгому этикету Асгарда. Нет, ханжества тут никогда не было, да и морали тоже. Жесткие рамки установлены в основном для дев незамужних и вдов. Юным девицам и женщинам в трауре нельзя входить в мужские покои, если они только не принадлежат родственнику, причем родство должно быть первой, самой близкой степени. Или же женщина, посещающая мужчину должна быть не одна, а с сопровождающим и лучше всего если в этом качестве выступит пожилая родственница или замужняя матрона. Но Фригг точно придет одна, наша беседа не для чужих ушей. Легкий стук в дверь говорит: асинья на пороге и я лениво и негромко произношу: — Войди. Фригг вплывает в помещение так величаво, что даже не верится, что именно эта богиня преклоняла колени и униженно приносила клятвы в общем зале. И тем не менее: я снова вижу перед собой царицу асов. Как там говорят в Митгарде: мастерство не пропьешь. А мастерство Фригг в искусстве держать марку и менять маски на своем лице — бесспорно. Асинья склоняется в поклоне, но сейчас он не церемонный, а легкий, просто дань традиции. Нет в нем почтительности, смирения, робости. А вот нетерпение чувствуется. Подняв голову, Фригг бросает короткий взгляд на меня: молния мелькнула над бирюзовой гладью моря. Тонкие губы богини чуть вздрогнули, она явно собиралась начать разговор, но тут в комнату вошла Гисла с огромным подносом, а потому слова застыли в горле Фригг. Жаль, не навсегда. Гисла быстро расставила на столе чаши, кувшины с вином и медом, тарелки с фруктами, вяленым, пересыпанном травами и специями, мясом, острыми сырами, и поклонившись мне и богине, — испарилась, не дожидаясь отдельных указаний. А лучше бы сгинула Фригг вместе со всеми ее разговорами. — Вина, меда, напитков из Митгарда? — просто вопрос, без любезности. Играть с Фригг в радушного хозяина, принимающего прекрасную гостью я не собираюсь. И она, и я прекрасно знаем, что вместо благородных вин, искристого меда и любого другого питья, я бы охотно предложил ей чашу с ядом. Тем самым, который долгие века обжигал мое лицо, падая на кожу капля за каплей. — Я выпью меда, благодарю, мой господин Лофт. Коротким жестом я указываю Фригг на кресло у стола, и она тут же усаживается в него, ловко подобрав пышные юбки своего платья. Наливаю полную чашу темного верескового меда и ставлю перед богиней. Сам выбираю красное сухое вино и наполнив свой кубок, возвращаюсь в кресло. Во-первых, не желаю сидеть слишком близко к асинье, во-вторых, мне нужно слышать то, что творится за стеной, расположенной как раз за этим самым креслом. Именно там будет находиться Хель, и я хочу, чтобы она слышала каждое слово этой беседы, которая, я в этом не сомневаюсь, будет посвящена моей дочери. Богиня берет свою чашу, изящно и деликатно делает короткий глоток и тут же возвращает ее на стол: — Я признательна тебе, мой господин Лофт, за то, что ты не оставил мою просьбу без ответа и согласился поговорить со мной так, наедине, без лишних глаз и ушей. Криво ухмыляюсь в ответ на эту тираду, но молчу: пусть дальше развивает свою мысль и Фригг не заставляет себя упрашивать: — Я допустила бестактность, требуя этой встречи, но дело деликатное, требующее решения в узком семейном кругу. Интересно и давно ли у нас с Фригг возник узкий семейный круг и не с легкой ли руки Марвел? Подозреваю, асинья была бы в восторге, если я подобно Локи из фильмов любил бы ее как родную мать. Но я не Локи из фильмов, я Локи из Йотунхейма и мать у меня одна. Лаувейя. Фригг ждет ответа, и я ей его даю: — Говори же, богиня. — Скажу прямо, господин мой Лофт, речь о твоей дочери и мне жаль приносить тебе дурные вести, но… Асинья делает выразительную паузу и пытается отследить мою реакцию на свои слова, но я остаюсь равнодушным, а вот за стеной слышу легкий вздох. Хель слышит. И это хорошо. Это очень хорошо. — Но? — повторяю я спокойно, и вижу, Фригг этим моим спокойствием недовольна. Не этого она ждала. Вон губу поджала как! — Но о дочери твоей ходят дурные слухи, марающие ее доброе имя и честь твоего рода. Еще бы они не ходили, ведь ты их и распускаешь — думаю я про себя, но прикидываюсь взволнованным и неприятно пораженным: — Слухи о Хель? Что же говорят недостойного о моей дочери? — О мой господин, Лофт, это всего лишь сплетни, но… Но их нужно пресечь, ибо ничто не роняет на девушку столь черной тени, как злые слова. — Фригг — отбросив всякие церемонии, говорю я, — я ведь из инеистых йотунов, а не из тупых. Хватит ходить вокруг да около. Или говори прямо, или уходи, не испытывай моего терпения. — Мой господин — изображая стыдливость и опуская глаза в черную лаковую поверхность стола, асинья начинает говорить вполголоса — слухи те говорят, что живет она как с мужем, с моим сыном Бальдром, принимает его на ложе своем. Вздох за стеной, но уже не легкий, а такой, как будто воздуха не хватает. Хель разгневана и ее гнев лучшее доказательство невинности моей дочери. Моя терпеливая, тихая дочь так редко открыто выражает свои эмоции, скрывая свои чувства от всего мира и даже от самой себя. Стучу пальцами по подлокотнику кресла, изображая напряженность и обеспокоенность главы рода и отца: — И есть ли в этих слухах доля истины? — Боюсь, что так, мой господин. Мой источник надежен. — И ты назовешь мне его имя? — Назову, мой господин, хотя и боюсь твоей ярости и кары. — Тебе не грозит никакая кара, Фригг. Ты должна хорошо знать: за правду я не наказываю, за службу своему роду тоже. Легкая такая шпилька, опускающая асинью с небес на землю. Тонкий намек на ее нынешнее положение, положение вассала, обязанного подчиниться любому требованию своего господина. — Я боюсь не за себя. Я боюсь за Бальдра. Голос богини дрожит, в нем звучат нотки тревоги, печали, испуга, в бирюзовых глазах появился влажный блеск, намекающий на слезы. Передо мной великая актриса и очень плохая мать. — Причем здесь твой сын? Полагаю, он тоже пал жертвой клеветы — я ободряюще киваю Фригг, хотя на самом деле я полагаю другое и следующая фраза богини подтверждает мою правоту: — Мой источник… Это Бальдр. Он не причастен к слухам, но он... Он мужчина, ставший мужем твоей дочери без брачных обетов. За стеной тишина. Никаких вздохов и шорохов. Я не умею видеть сквозь стены или затылком, но все равно вижу мою Хель, застывшую и онемевшую от боли, разочарования и злой обиды. Прости меня, дочь, за этот горький урок, но учиться лучше на чужих ошибках. ------------------------------------------------------------------------------------------- Сумарблот* — древнескандинавский праздник, "летнее жертвоприношение", отмечался в первый день лета.