Gamm leið - Путь Неба

Through the Darkness of future past The magician longs to see one chants out between two worlds, «Fire walk with me»! David Lynch Но темнота в моем сне не оказывается долгой, потому что почти сразу я вижу свет. Пляшущий где-то над моей головой огонек, подмигивающий своим ярко-оранжевым мерцанием и зовущий: иди со мной. Что я и делаю. Огонек ведет меня по какому-то странному, узкому и сырому лабиринту. Я вижу, как на его каменных стенах мерцают капли влаги, в нос мне бьет неприятный затхлый запах плесени и бледных грибов, растущих там, где запустение и тлен равноправно разделили власть друг с другом. Я слышу, как капает вода и наступаю босыми ногами в противную холодную жижу луж, но времени выискивать дорогу посуше просто нет: огонек не плывет, он быстро летит, а я уже не иду, а бегу за ним. Лабиринт не только узкий, но и извилистый, с неожиданными поворотами, совершенно незаметными в слабом свете моего проводника. Я пару раз влетал лбом прямо в мокрую стену, но что странно для сна: не просыпался, а продолжал бежать за ведущим меня огнем. Вот и еще один поворот, и я радостно думаю: я его разглядел, но едва делаю шаг — падаю, как сначала мне кажется, в яму, и как я понимаю несколько минут спустя, — в пропасть. Съеживаюсь, собираюсь в клубок так, как учил меня Видар: чтобы упасть не на спину, а на ноги. И вдруг яркий свет… Свет дня. И наша поляна у хижины. А я стою в ее центре так, как будто бы и не летел через тьму неизвестно куда. Я проснулся? Нет, точно нет. Потому что, поискав глазами маму и незнакомца, я нахожу их сидящими на грубой лавке перед хижиной и вижу не только Лаувейю и Вотана, но и себя. Один держит меня на своих коленях. Ну вот такое точно только во сне бывает, в реальности себя со стороны только во время сейда увидеть можно! А я не умею творить сейд и учиться не собираюсь: все магические штучки для женщин, сила мужчины — в его руках и мече. Мама и Гримнир о чем-то шепчутся так тихо, что даже мой острый слух оказывается бессильным разобрать в их диалоге хотя бы слово. Но это же сон? А во сне можно все! Поэтому я подхожу к ним и себе близко-близко. Я стою прямо перед мамой и Всеотцом, но они меня не видят. Я машу рукой перед самым лицом Вотана и багрово-лиловый шрам на месте его правого глаза чуть вздрагивает. Заметил? Точно нет, потому что, повернувшись к матери и сверля ее здоровым левым глазом Гримнир говорит: — Он Изменчивый. Всеотец не спрашивает, он утверждает и мать кивает ему в ответ: — Это так. Но в этом ничего удивительного нет. В Йотунхейме Изменчивых много*. — Это так —в тон отвечает Слепой — но сколько среди них Многоликих? Волк, змея, ворон — вот только три ипостаси, которые я ясно разглядел в твоем сыне, Лаувейя. Но его потенциал огромен. Он может быть кем хочет, менять шкуры и лики по своему усмотрению. Так сколько таких в Йотунхейме, моя прекрасная госпожа? Ух ты! Какой интересный сон! Я и не знал, что я тоже оборотень. Как Видар, как Свала. Я думал, что я пошел в свою мать, не умевшую менять личины. А оказывается, я умею, только не знаю, как! Ой, лишь бы не проснуться на самом интересном месте! Лаувейя молчит, а Гримнир задает свой следующий вопрос: — Сколько ему? — Одиннадцать зим миновало с тех пор, как я подарила Фарбаути первенца и наследника. Всеотец усмехается: — Он не сын Фарбаути. Не его крови, и видна эта истина с первого взгляда. Даже если смотреть на него всего одним глазом. Кто его отец, Лаувейя? Последний вопрос звучит жестко. Так не спрашивают, так требуют, но моя мама лишь пожимает плечами: — Думай, что хочешь Вотан. На своих коленях ты держишь ребенка, которого Фарбаути при всех назвал своим сыном и наследником. Вот единственная истина, которую тебе надо знать. — Ты ведь наложила на него чары, Лаувейя? Чары, мешающие превращению и смене ипостаси… Но зачем бы тебе это делать, если он сын Фарбаути? Мама собирается что-то сказать, но Гримнир не дает ей вымолвить не словечка, он рассуждает дальше: — Сын Фарбаути мог бы превратиться в волка и этому бы не удивился никто, но что скажут буйные оборотни из клана Молнии, увидев, как наследник их обожаемого царя становится змеем, птицей или медведем? Да, Фарбаути скорей всего знает правду о том, что воспитывает бастарда, но остальные ее узнать не должны. Иначе твой Локи лишится титула наследника и прав на Ярнвид. А этого ты не хочешь, Лаувейя… Губы матери приходят в движение, она снова пытается прервать речь Вотана, но он делает жест правой рукой, жест Владыки, приказывающий молчать и слушать: — Такие способности мог бы иметь мальчик, произошедший от более древней крови, и такая кровь течет во мне, Лаувейя, о чем и я и ты, знаем прекрасно. Не одиннадцать, а тринадцать зим назад ты сбежала от меня, моя госпожа, после одной короткой бурной ночи… Но насчет возраста ребенка ты ведь можешь и лгать… Я спрошу еще раз, Лаувейя: кто его отец? И лучше бы тебе ответить правду! — Лучше бы тебе не требовать с меня ответов, Вотан —холодно и резко отвечает мама — та ночь была бурной для тебя, а для меня она была пыткой. Если ты вдруг забыл, Гримнир, то я тебе напомню: ты взял меня силой, без моей воли и согласия, в доме норн, совершив святотатство… — Ну, не девицей пришла ты в мои объятия — похабно лыбится ас — да и возражала ты только в самом начале… а потом оказалась горячей пламени Муспельхейма… Так стонала, так двигалась подо мной и на мне, и была такой ненасытной… Ты лишила меня сил и разума в ту ночь, Лаувейя, и утром я хотел забрать тебя в Асгард… Но на заре тебя уже не оказалось на моем ложе и только царапины от твоих ногтей на моей груди и спине свидетельствовали: наша ночь не была сном. — Считай ее сном, Вотан —голос матери сух и тих, как шелест опавшей листвы в осеннем лесу — сном, который давно закончился…. — Во власти бога сделать любой сон вечным. Одно твое слово, моя прекрасная госпожа и ты окажешься в Асгарде, на троне слева от меня**, займешь достойное место среди равных, а твой сын… Я при всех асах, ванах и альвах признаю его своим сыном и дам ему титул наследника. Наследника Асгарда, а не какого-то заброшенного леса на самых задворках Девяти миров! Вкрадчивые, льстивые слова Гримнир решил подкрепить действиями. Он вновь тянет руку в тяжелом золотом обручье*** к лицу моей матери, желая привлечь ее к себе и тянется к ней сам для самого очевидного после такой пылкой речи: для поцелуя. Сон перестает мне нравится, мало того, что в нем я узнал, что мою мать изнасиловали, так теперь насильник желает повторить свое преступление! Я щипаю себя, чтобы проснуться, но ничего не выходит. Я продолжаю стоять столбом перед Вотаном, Лаувеей и собой спящим и еще секунда и ас поцелует мою мать, вон как близко его блестящие жадные губы от ее нежного дрожащего рта! В панике я оглядываюсь вокруг, ища хоть что-то, что позволит мне или проснуться, или остановить бога. И замечаю своего помощника-проводника: яркий огонек танцует прямо за моей спиной. — Огонь, иди за мной — шепчу я и поднимаю ладонь вверх и когда огонек приземляется на ее поверхность, я размахиваюсь точно также, как тогда, когда кидал в Вотана шишку и крохотное пламя превращается в огромный огненный шар, летящий прямо в голову аса… --------------------------------------------------------------------------- Изменчивый* — в смысле оборотень; Трон слева от меня** — место супруги царя, по правую руку размещались троны наследников; Обручье*** — мужской браслет.