Gamm leið - Путь Неба

Одна часть меня хотела спрятаться в лесу, убежать к Видару или друзьям из деревушки, но другая понимала: мать нельзя оставлять одну, с этой надменной и глупой богиней из Асгарда. Поэтому я направился на поиски Лаувейи и нашел ее там, где и ожидал: у болотистого, медленно текущего ручья, с берегами густо заросшими осокой и рогозом, дикой мятой и дягилем. Мама рвала в берестяную корзинку болотную незабудку, нежный, красивый цветок, способный в руках целителя творить настоящие чудеса: останавливать кровь, идущую горлом*, исцелять опухоли и спасать от смертельных укусов ядовитых гадов, в изобилии обитающих в Ярнвиде. Увидев меня, запыхавшегося и раскрасневшегося от бега, мать улыбнулась и спросила: — Успел познакомиться с Фригг, Огонек? — Откуда ты об этом знаешь, мама? — изумился я. — Я все-таки вёльва, а не просто травница — улыбка Лаувейи стала шире и ярче — и в отличие от некоторых болтливых и хвастливых асинь действительно вижу будущее. Не слишком ясно, не слишком далеко, но все-таки. Впрочем, чтобы предсказать визит Фригг и провидицей быть не надо. Рано или поздно, она должна была появиться здесь. — Из-за Одина? — хмурюсь я. — Сначала из-за него — непонятно отвечает мама, и не дав мне задать следующий вопрос, интересуется: — правда, Фригг очень красива? — Неправда. Ты лучше. Ты самая красивая женщина во всех Девяти мирах, мама! Я подхожу к матери и начинаю рвать цветы вместе с ней, складывая собранные незабудки в корзинку. — Льстец ты, моя Искорка, мой рыжий лисенок. Небось надеешься, что слова лукавые помогут тебе избежать наказания? — Меня не за что наказывать! Я не сделал ничего плохого! — Тогда почему ты бежал так, как будто за тобой уже выслана погоня? Мать кидает на меня быстрый, пытливый взгляд, показывающий: отвечать на вопрос надо, и лучше говорить правду, иначе до конца лета не видать мне ни озера, ни Видара, ни Свалы, ни моих друзей из деревни. Буду рвать незабудки и болтать с пиявками и жабами. И это в лучшем случае. — Ну… Я немного пошутил над Фригг… — Так же как над Вотаном? — густые брови матери сходятся у переносицы, верный признак озабоченности и тревоги. — Нет, конечно. Я просто показал ей кое-что, но это ей не понравилось. Мама вздыхает и вновь произносит слова, смысл которых от меня ускользает: — Никого нельзя уберечь от его судьбы… Но пока выбор не сделан, возможно все. — Что-что? Я не понимаю тебя, мама! Но мать меня как будто не слышит, ее теплая рука легонько треплет мои волосы и потом Лаувейя протягивает мне корзинку доверху набитую ароматными светло-голубыми цветами. — Пойдем, Огонек. Мне кажется, нас заждались. И мы идем, возвращаемся к нашей хижине и выходим на полянку перед ней в самый разгар семейной сцены. — Я требую! Слышишь, Один, требую, чтобы ты немедленно вернулся в Асгард и занялся тем, чем положено владыке всех богов и повелителю небесной твердыни! Фригг орет, визжит, некрасиво брызжет слюной, а Вотан, скрестив руки на мощной груди хладнокровно слушает истеричные вопли. Он кажется абсолютно спокойным, но только кажется, и будь я на месте Фригг, я бы немедленно заткнулся и спрятался куда угодно, лишь бы подальше от этого огромного аса, терпение которого явно на пределе. О нарастающем гневе бога говорят подергивающиеся уголки губ, наливающийся густой до синевы, кровью шрам на месте правого глаза. Но асинья грозных, сулящих ей беду признаков не замечает, она продолжает кричать: — Ты не исполняешь своих обязанностей: ни царских, ни супружеских. Ты променял меня и Асгард на лесную шлюху. Ты говоришь, ты ищешь знаний, но все ее знания — между ног, которые это отродье с радостью раздвигает перед тобой! Всем известно, у йотунов нет стыда, они совокупляются под каждым кустом, с первым встречным… И эта течная сука…Она из их породы! Бледнею от вновь нахлынувшей ярости и делаю шаг вперед, но мать хватает меня за руку и больно впивается в нее ногтями. Ее короткий взгляд дает ясные команды: молчи, слушай, жди. — Я твоя жена, Один…Жена… жена, жена! Ты должен… Но что должен ас своей жене, мы узнать не успеваем, потому что бог коротко размахивается и дает Фригг пощечину, от которой голова богини запрокидывается назад, а на нежной белой щеке тут же появляются красные пятна. На поляне воцаряется зловещая и абсолютная тишина. В таком беззвучии замирает мир перед страшным и сокрушающим все ураганом. Умолкает не только Фригг, но и птицы, насекомые, вообще все живое, и кажется — даже пушистые облака застыли на небе и не решаются плыть дальше**. — Пока еще жена — тихо говорит ас — но, клянусь Мимиром, ты почти исчерпала мое терпение, Фригга! Ты говоришь, я позорю тебя, но посмотри-ка на себя, богиня! Как ревнивая и глупая баба-крестьянка ты бегаешь по всем Девяти мирам, следишь за мной, устраиваешь публичные сцены и скандалы. Ведут ли себя так жены достойные, мудрые, гордые? Асинья ничего не произносит в ответ на тираду супруга, она прячет глаза, опустив их долу. Но я успел заметить в них неприятные огоньки, выдающие не просто обиду, не просто злость и ревность: так горит ненависть. Искренняя, настоящая, поселившаяся в сердце очень давно. Я уже видел точно такие же огоньки: в темных глазах Фарбаути. — Ты винишь меня в изменах, честная жена, но скажи-ка мне вот что: если я задам прямой вопрос Вилю или Вё, спрошу у них, с кем они проводили долгие зимние ночи, пока я странствовал, что я услышу в ответ? Чье имя сорвется с уст моих братьев? Молча проглатывает асинья грязный и оскорбительно-прямой намек, на мужа она глаз так и не поднимает, но зато бросает косой взгляд в нашу сторону, и я понимаю: нашего присутствия в момент скандальной сцены она никогда не забудет и не простит. А еще я знаю — Гримнир это понимает тоже, и публично позоря Фригг, ас преследует какую-то свою цель. Смотрю на бога в упор, но он меня игнорирует и продолжает разговор со своей женой: — Ты будешь наказана, верная жена. Кару я выберу тебе сам, как только вернусь в Асгард. А будет это сегодня. Ты же отправишься туда немедленно, пройдешь в свои покои и закрывшись в них, не принимая никого, ты будешь ждать меня и моего решения. Как и положено доброй жене. Ты поняла меня, Фригг? Богиня кивает. — Ты исполнишь мою волю? Еще один короткий молчаливый кивок. — Ты примешь свое наказание? Третий вопрос и весьма странный вопрос. Кто смиренно примет наказание? Ясно же, что даже кивнув, богиня солжет. Но я вижу, как напряжен Один и чувствую: что-то вокруг меняется. Как будто воздух становится более густым. В этот раз асинья с кивком не спешит, но Вотан явно не собирается давать ей время на длительные раздумья: — Я не слышу твоего ответа, покорная жена! — Да, да, да и будь ты проклят, Гримнир! — выкрикивает Фригг, делая рукой резкий, порывистый жест: такой как будто вычерчивает в нем дверь. И дверь действительно появляется и распахивается, темная, зияющая дыра в коридоры между мирами. Асинья шагает в нее и исчезает, а Всеотец поворачивается ко мне: — Вот твой второй урок, Локи из Йотунхейма. Добейся тройного согласия от своего противника и его воля будет послушной глиной в твоих руках. Теперь Фригга станет тише воды, ниже травы, но, правда, ненадолго — такие чары быстро развеиваются…. — А почему ты не можешь наложить их навсегда? — интересуюсь я. —А зачем? Сейчас я получил свое, заставил Фригг уйти, а потом… Потом пусть делает все, что хочет. — А понял… Ты все-таки…все-таки любишь ее… — наивно предполагаю я, а бог громко и горько смеется моей догадке. Тогда я не понял этого смеха, но сейчас, сейчас знаю его причину: делать все, что угодно мы позволяем не тем, кого любим, а тем, кто стал нам полностью безразличен. ----------------------------------------------------------------------------------- Кровь, идущую горлом* — так Локи называет туберкулез; Облака застыли на небе и не решаются плыть дальше** — автор постоянно описывает изменения погоды при изменении настроении Одина потому что Гримнир — один из сыновей бога Бури.