Самоцветам тоже нужна надежда

Яркое-яркое солнце и синее-синее небо. Именно в такие прекрасные дни появлялись луняне. Именно в такие дни волосы Гессонит блестели особенно красиво. — Что, нравится? — ухмыльнулся самоцвет, играясь с желтыми прядями. Раухтопаз опешил. Похоже, он не заметил и загляделся на солнечные переливы. — Хотел бы себе такие же, а? Мои волосы определенно притягательнее твоих скромных колючек, — послышался звонкий смех. — Э-эй! Мне нравится моя прическа! — недовольно крикнул Раухтопаз, приглаживая волосы рукой. — Уверен, если кинуть твою голову в лунян, то можно рассеять их всех разом! — Ах, ты!— С безумных хохотом, Гессонит побежал вниз по склону, подгоняемый разозленным товарищем. Зеленую траву осветили блики самоцветов, шумящих на поляне. Они продолжали свою перепалку, устроили шуточный бой на мечах и упали на землю, разразившись дружным смехом. Вокруг беспокойно встрепенулись бабочки, не ожидавшие гостей. Ножны и мечи были разбросаны рядом. Раухтопаз смотрел то на голубое небо, то на веселящегося напарника. — Солнечный свет сегодня вкусный, — прикрыв глаза и наслаждаясь моментом, произнес самоцвет. — Он всегда такой, глупый, — закинув руки за голову, заключил Гессонит. Раухтопаз не хотел спорить, поэтому улыбнулся и промолчал. Он был благодарен судьбе за рождение в этом мире, за такого временами грубого, но замечательного напарника, за солнце, за небо. За все. — Эй, Дымка, — вдруг отозвался Гессонит. — Я же просил меня так не называть. — А раньше тебе нравилось, — перевернувшись на живот, ухмыльнулся самоцвет. Раухтопаз недовольно что-то пробурчал, довольно плохо скрывая то, что такое прозвище ему и правда нравится. — Чего хотел то? — Ты думал о том, что будешь делать, если меня заберут на луну? Раух открыл глаза и приподнялся на локтях. Редко ему доводилось видеть товарища таким серьезным и напряженным. — Ты… Чего вдруг об этом? Я не позволю им забрать тебя! — зазвенел Раухтопаз. — Да знаю я, знаю… — он помолчал. — Ну, а если заберут? С кем ты стал бы патрулировать? Чем бы занялся? Как на зло, он совершенно не находил, что ответить. Раухтопаз лишь вглядывался в желтые глаза, пытаясь отыскать там прежние игривые искры. — Гесса, — начал он серьезно, — не задавай таких вопросов. Ты будешь здесь, со мной и учителем. Тебе нечего боятся. — А я и не боюсь. — Боишься, — нахмурился Раухтопаз. — Поэтому и спрашиваешь. Они смотрели друг на друга молча, как вдруг Гессонит рассмеялся. — Чего ты такой серьезный, Дымка? — сквозь хохот, выдавил он. — Я же просто так спросил, в шутку, а ты прямо-таки в роль порядочного старшего самоцвета вошел! — Я-я и есть старший! — Да, на целых 62 года! — Н-не важно! И кто вообще шутит на такие темы?! Они опять стали носиться по поляне, спотыкаясь о разбросанные мечи. Вдруг Раухтопаз остановился, вглядываясь вперед, от чего Гессонит чуть в него не врезался. — Это Малахит? — присматривался Раух. — Что он тут делает? Гессонит сразу же нахмурился. — Эй, четверка, ты что тут забыл? — подходя к самоцвету, кричал он. — Слабакам, вроде тебя, в школе положено сидеть, а не патрулям мешать. Раухтопаз поспешил поднять с земли мечи и закрепить ножны. Гессонит уже поравнялся с Малахитом и начал с ним ругаться, но разобрать речь не удавалось. Слишком далеко. — Гесса, заканчивай уже! Нам надо- Голубое небо слишком быстро озарилось алым свечением. Силуэт корабля лунян темным пятном отразился в памяти самоцвета. Он не успел договорить: стрелы пронзили его тело, разбив на множество осколков. В последние секунды Раухтопаз видел, как желтый самоцвет пытался отразить атаку, но рядом с ним мешался зеленый. Вместе с обузой, в виде камня твердостью четыре и разбитым напарником, у него не было шансов. Учитель не успел прийти на помощь. Его дорогого Гессонита забирали на луну. Раухтопаз резко открыл глаза, почувствовал, как по лицу, до самой груди пошла трещина. Ужасы прошлого, как всегда, навестили его во время зимнего сна. Вокруг тихо спали товарищи. Год выдался тяжелым, все невероятно устали и получили свой заслуженный отдых. Рядом Раухтопаз видел светлые розовые пряди Морганита, который укутался в рукава пижамы. Тихо самоцвет поднялся, аккуратно ступая между братьями, вышел из спальни. Снаружи его встретил снежный, серый и унылый пейзаж. Солнце скрывалось за угрюмыми тучами. Он добрался до медкабинета, по привычке уже сам достал клей и пудру, стал возвращать осколки на место. — Доброе утро, Раухтопаз. Опять не спится? — Доброе, Турма. Похоже, с годами я совсем расклеился. В зимнем полумраке комнаты показался самоцвет в белоснежной форме. Его серые косы мягко поблескивали в слабом дневном свете. В малиновых умных глазах читалось спокойствие. Зимний дежурный Турмалин. — В этом году они особенно глубокие, — взглянув на Раухтопаза, заметил он. — Да, ты прав. С каждым разом все сны все ярче и ярче. Закончив с восстановлением тела, Раухтопаз стал убирать за собой. Он чуть не запутался в длинных рукавах пижамы, которая успела с него сползти во время сна. — Ты сонный и слабый. Может, вернешься к остальным? — обеспокоенно предложил Турмалин. Раухтопаз лишь покачал головой и улыбнулся. — Я не могу сидеть без дела, ты же знаешь. А у тебя своих забот много, так что в школе я тебе немного помогу. — Ты уверен? Весной будет хватать работы. — В этом году я уже не смогу уснуть. Турма понимающе кивнул головой. На улице началась метель, и школа стала наполняться снегом. Это бело-серое месиво будет продолжаться еще около трех месяцев, до цветения шафрана. Тогда земля будет пестрить яркими желтыми бутонами. Прямо как Он… — Я принесу зимнюю форму, — прервал тишину Турмалин. — Спасибо. — Не изводи себя. Мы с учителем можем со всем справиться и сами. — Мне совесть не позволит, — усмехнулся Раухтопаз. — Будь добрее к себе, Дымка. Турмалин ушел за формой, а Раух замер, не в состоянии пошевелиться. Как давно он не слышал этого обращения? Мало кто знал или помнил, как к нему обращался его дорогой Гессонит. Это было так же неожиданно, как появление лунян в пасмурный день. Послышался треск. — Смотри, я больше ни с кем не патрулирую. Такой ответ ты хотел бы тогда услышать? — горестно рассмеялся Раухтопаз, сжимая кулаки.