Вонгола, Мельфиоре, Аркобалено — три столпа, поддерживающие равновесие в её мире.
Но в этом… их как будто и нет. Целостность нарушена, Радуга тускнеет, оставляя лишь оранжевый после себя, а Море пересыхает, как будто никаких рек и не было.
Лишь Ракушка переливается перламутровым с отблесками оранжевого.
Девушка пытается повернуть голову, позвать хоть кого-то, дозваться, успеть пока не поздно.
И не может.
Мягкое прикосновение
матери дарит мимолетнее спокойствие, и Юни замирает, покорно засыпая под нежную песню, отзывающуюся в глубине её души.
Пока не просыпается вновь.
Она смотрит в синие глаза, с нежностью смотрящие на неё, и старается улыбнуться.
До того, как снова расплачется.
Проходит год, два, и девочка медленно взрослеет, все чаще оглядываясь на оранжевую пустышку на шее Сепиры.
Боль от потери Арии все ещё кровоточила где-то глубоко под ребрами, стоило только посмотреть мельком на лицо её новой матери.
Лишь однажды, перед самым сном, женщина опустилась перед девочкой на колени, мягко погладив ту по голове, и нежно прошептала:
— Если хочешь плакать, то плачь. Не стоит держать все в себе.
Юни медленно стирает слезы с лица, опуская на могилу маленький букетик черных лилий, и идёт обратно в свой холодный дом.
Одинокий.
Где её уже ждут.
— Ты — дочь Сепиры? — утвердительно спрашивает Кавахира, и Юни теребит розовую ленту на своей шее, прежде чем вздохнуть, отвечая на вопрос.
— Да. Но вы же и так все прекрасно знаете, дядюшка Кавахира, — она поднимает взгляд, и
улыбается, — Это же вы следили за нами, не так ли?
Юни замечает, как вздрагивает новый Хранитель Триннисетте, и покачивает головой, ставя чайник на огонь.
— Поговорим?
Юни выслушивает исповедь последнего (или не совсем?) Шамана, и снова проводит параллели между их мирами.
В первый ли раз она жертвует собой ради Равновесия? Юни не хочет вспоминать.
Но помнит.
— Почему мама решила, что я смогу это сделать? — она растерянно переводит взгляд на Кавахиру, и сжимает чашку в ладонях. А Пламя рывками вырывается из ее тела, отвечая на беспокойные эмоции, — Почему?
— Ты — не человек, — спокойно отвечает Кавахира, наклонив голову, и что-то внутри с треском разбивается на осколки.
— Но и не Шаманка, — она встает со своего места, срывая ленту с шеи, и резко кладёт ту на стол, стараясь не смотреть на ту.
Внутри поселилось что-то жадное, темное. Ему не нравится, что она снова на этом месте, что ей опять придётся переживать раз за разом…
Что предпримешь ты? Медленную смерть или передачу дальше?
Чем пожертвуешь?
— Собой, — тихо шепчет Юни, и садится обратно, поднимая серьезный взгляд на внимательно рассматривающего её дядюшки.
Она не Сепира, и никогда ей не будет. Ведь она — её
единственная дочь.
— Она тоже пожертвовала собой, — задумчиво дополняет её Кавахира, и Юни медленно покачивает головой, опуская плечи.
— И ещё семерыми. И мы тоже входим в их число, — она коротко усмехается, поправляя выползающую челку под неизменной шляпой-гриба, и вздыхает, когда непослушные пряди продолжают выглядывать из-под белой ткани.
Она никогда не была идеалом. И становиться больше
не хочет.
Она слишком много сделала за всю свою короткую — длинную жизнь. И единственное, что ей сейчас позволено — не допустить появление новых аркобалено.
Танцуй, пока позволено, пой, пока слышат. Ведь стоит замолкнуть тебе — как память твоя растворится в бесконечной череде одинаковых-разных лиц семьи твоей.
Если позволишь.
— А можно ли будет встретиться c дядюшкой Талботом?
— Только если тот сам захочет, — пожимает плечами Кавахира, с удовольствием отпивая чай, и девочка пожимает плечами, мягким движением перебивая очередное предсказание с глади внутреннего разума.
«Когда захочет, верно?» — и Юни мимолетно касается пальцами гладкой пустышки, ощущая лишь безграничное тепло, мягко гладящее нежную кожу.
Воспоминания о нежной, всепрощающей Сепире еще долго остается в душе малышки, решившей остаться одной в своем доме.
— Я не пропаду, дядюшка, — легко улыбается Юни, покачивая ногами в их следующую встречу, и Шаман вздыхает, убирая взметнувшийся Туман. Девочка улыбается вновь, предлагая очередную чашку чая, и Шаман неизменно соглашается, оставаясь на ещё немного.
Что-то было уютное в этой тишине на двоих.
Жить одной, отделенной ото всех — не так уж и плохо. Правда, любопытные горожанки, знакомые с её матушкой, ещё долго охали и причитали над бедным ребенком, на что девочка смущенно улыбалась, стараясь сильно не огораживаться от заботы всеми силами и неправдами. А так же сама старалась помогать с различными недугами, нежданно беспокоящими жителей городка.
Что-то настойчиво шептало под ухо, что именно этот город мог стать «основным» у ее семьи в будущем, от которого девочка уже отказалась.
Юни поджимает губы, наблюдая, как отбирают все у людей, давших ей хоть какую-то работу и кров, и выпускает Пламя, резко опустившееся на незваных гостей.
Она прячется в толпе (как нехорошо, однако), и начинает наблюдать, как все сильнее нервничают «воры в законе», постоянно оглядываясь и пытаясь найти источник их проблем.
Но Юни лишь кусает губы, прикидывая масштабы проблем.
Вроде бы, именно Сепира отдала кольца Вонголы Джотто?
Дни проходят, сменяясь ночами, и Юни уже привыкла засыпать под мерцание пустышки, словно предсказывающее, кто подойдет следующим, — родители, желающие спасти своего ребенка, или же подростки, проверяющие себя на так называемую «прочность» — разозлится ли владелица, ай ли нашлет чего-нибудь неприятное.
«Ребенок ведьмы, она наведет на нас проклятия», — все чаще слышится на улицах, и Юни коротко улыбается, устремляясь вперед под перекрёстными взглядами остальных горожан, не одобряющих её увлечений.
«Она всего лишь маленькое дитя, ей нужна помощь», — шепотки ввинчиваются в мозг, и девочка начинает тихо напевать под нос, устремляясь все дальше в лес, скрываясь от людей.
Как бы сильно Сепира не любила людей, те всё равно никогда не узнают о её истинном лице.
Дающая помощь, принесшая себя в безмолвную жертву, она оставила после себя лишь накидку с шапкой, маленький домик на краю леса с могилой, и безграничные знания, ввинчивающиеся на подкорку каждую ночь.
Устала ли Юни? Она бы ответила, если бы знала.
Она лишь убегает по извилистым тропинкам далеко-далеко, пока не заколет в груди, и медленно выдыхает, привычно оглядываясь назад. Благо, Дар помогал найти выход из леса, несмотря на то, где она была и какой бы уставшей не казалась.
Желтенькие цветочки, характерные для руты — от головных болей, сиреневый шалфей — «Хранитель здоровья» — для успокоения нервов, кошачья мята, чистотел, тимьян — от простуды, розмарин для ангины, — голова кружится от различных названий и их способах использования.
А ведь когда-то она воображала себя знахаркой, — улыбается Юни, развешивая травы сушиться на потолке своего чердака, и чихает, стоило Туману дядюшки Кавахиро медленно заполнить комнатку.
— Будь здорова, — звучит следом, и девочка робко улыбается, прежде чем опустить лестницу и спуститься по ней к гостю.
Утро — городок и помощь жителям, на которую она способна, днём — прогулки по кажущемуся бескрайнем лесу, исследуя каждый закуток в нем, вечером — дела по дому, пока вновь не постучатся к ней.
— Не страшно ли тебе, маленькая сеньорита? — как-то спрашивают её на улице, и Юни задумчиво останавливается на месте, оборачиваясь к синьоре Пелигринни.
Единственной, кто продолжает относиться к ней так же, как и всегда.
— Нет, — и на удивление спутницы мягко улыбается, соскакивая с темы.
Она уже отбоялась.
День идёт за днем, и Юни больше не плачет в подушку, все чаще засыпая с Пустышкой под боком, мягко греющими Небеса.
Все чаще она слышит, как Небесный камень тихо поёт ей свою песнь, успокаивая и убаюкивая.
Она слышит голос Сепиры, и тихо поет в ответ, ощущая, как тянет и ноет в груди сердце.
Юни скучает по тому миру — но нет пути вернуться назад.
Юни не может так просто уйти, пока Тринисетте не будет пристроена в хорошие руки.
Тихо тлеет огонёк на свече, едва освещая комнатку, и девочка вздыхает, откладывая порванные вещи — всё же, идти черт знает куда только по мановению интуиции было не самой лучшей затеей.
На краю сознания насмешливо звенит Система, и Юни фыркает в ответ, раскладывая и завязывая собранные травы.
Ну хотя бы нужное собрала — и на том спасибо.
Но лезть на тот уступ она точно больше не будет. Напрыгалась и наскакалась уже — царапины на руках и ногах все ещё неприятно саднили, напоминая о прыжках по неприветливым скалам.
— Всё никак не договоритесь с Бермудой-саном? — синеватый огонёк перед глазами мягко мелькнул, мигая, и начал расширяться, очерчивая фигуру последнего шамана.
— Представляешь, стоило мне появиться, как меня тут же попытались убить цепью, — жалуется бестелесный голос, и Юни мягко улыбается, покачивая головой:
— Не удивительно. Тюрьма уже построена?
— Последнее крыло будет закончено в ближайший год, — доносится лаконично в ответ, и Юни кивает, вспоминая историю самых страшных Стражей Омерты.
Сепира не была Первым Аркобалено — да и не думали Шаманы, что их детище будет настолько сильно воздействовать на людей, стараясь найти в них отголоски создателей.
Но та ужаснулась, видя, куда привела их инициатива «одолжить» Пламени у людей.
«Система любит жертвоприношения» — насмешливо звучит в голове голос Бьякурана, и девочка вновь переводит взгляд на шкатулку с кольцами Маре, едва заметно поблескивающими в двойном свете свечи и луны, кусая задумчиво губу.
— Хочешь передать их? — нарочито равнодушный взгляд встречается с её, и Юни покачивает головой, чуть более внимательно рассматривая костюм английского покроя, робко и уточняя:
— Не сейчас. Тот, кого вы так ищете, уже не находится на Британских островах. И долго там не появится, — и улыбается, когда Кавахира отводит взгляд в окно, как будто и не было этого замечания. Но точно принял эту фразу маленького Неба к сведению.
Талбота не просто так звали Мастером с большой буквы — именно его твердая рука поспособствовала появлению как Пустышек, так и наборов Колец, представляющих собой силы бесконечные силы Вселенной.
И Юни точно бы хотела пообщаться с не человеком — поправляет она себя, ещё раз взглянув на Шамана.
А вот что с вышеназванными кольцами…
Юни знала, что она никогда не сможет ими воспользоваться. Не тогда, когда Пустышка все еще продолжает тянуть ее вниз к земле, желая все больше и больше Пламени для Равновесия.
И еще одного собеседника для Системы.
Та, словно маленький ребёнок, желала иметь как можно больше друзей.
Только единственные ее друзья на ближайшие годы — Хранитель Равновесия, словно старший брат, Мастер артефактов, как ворчавший дедушка, и Юни, небесная девочка и подруга
взамен покойной Сепиры.
Джотто не сможет раскрыть Ракушку, пока Море не раскинет свои волны над ней — и Юни успокаивающе поёт детскую считалочку, уговаривая Триннисетте подождать ещё немного.
А природа всё чувствует и понимает — и Юни уже приятнее прятаться меж высоких елей, вдыхая терпкий запах хвои и оседающей влажности.
Её восхищают эти высеченные неизвестным волшебником скалы, холодная, но поражающая недоступностью природа — и то, как упрямо тут живут люди, обустраивая свой досуг.
Люди тут тоже своеобразные — тихо хмыкает девочка, махая рукой очередному окликнувшему жителю и отвечая на вопросы. Итальянцы всегда были открытыми людьми — но местные жители сплотились ещё сильнее под натиском жизни.
И Юни нравится эта жизнь.
Нравится просыпаться рано утром, когда солнце едва показывает свои лучи, нравится бегать по непролазным на первый взгляд лесам, нравится вот так беззаботно переговариваться с уже ставшими родными горожанами, нравится…
жить.
И ей не нравится, когда в их город приезжают неизвестные.
Дети переглядываются между собой, безмолвно закрепляя сделку, и подходят ближе к прихожанам, рассматривая качественную одежду и ухоженных коней.
Пустышка на шее мягко нагревается, пульсируя, и Юни машинально берёт ту в ладонь, едва сжимая в ответ на видимый намёк.
Юни единственная, кто лечит тут постоянно — и, смотря, как хмурый брюнет постоянно оглядывается, потирая бок, то вскоре незнакомцы нагрянут к ней.
Девочка вздыхает, покачивая головой, и проходит мимо, спеша к синьоре Пиллигрини.
Ей она обещала настойку ещё дня два назад — и стоило поспешить, пока таинственные гости не захотели обратиться к лекарю.
Их городок не был таким уж большим — и каждый знал о семье друг-друга, кто с кем водится и в ссоре. Что порождало одно из главных «развлечений» — а именно страсть к всевозможным слухах.
Едва сладковатый запах выпечки привлекал ещё сильнее, и Юни расслабленно улыбается, уже завидя, как болтают местные кумушки — и её заказчица была в их же числе, продавая печености.
— Здравствуйте, синьоры, здравствуйте, синьора Пеллигрини! — звонко звучит её голос, и, не успевши оглянуться, девочка оказывается втянута в кружок вздохов и аханий. Юни улыбается, стараясь ответить каждой, и, поклонившись хозяйке прилавка, отдаёт той глиняный горшочек:
— Вот ваша настойка от мышечной боли — наносите на болящее место и растирайте до полного впитывания. Лучше используйте вечером, прямо перед сном.
— Ох, спасибо, дорогая. Уж прости, что загрузила тебя, — мягко благодарит женщина, и Юни смеется, поправляя сбившийся платок:
— Вам спасибо, что не даете заскучать! Лучше расскажите, как у вас дела проходят, — и становится напротив, наблюдая за увлеченно рассказывающей женщиной.
Как оказалось, новоприбывшие остановились в доме старого Карло, неохотно отвечали на вопросы и задали лишь два вопроса: сколько стоит «перекантовка» и где можно найти доктора.
На этих словах вышел синьор Пеллигрини, пожилой, но не утративший сил человек, являющийся мужем. И который довольно неодобрительно относился к её подработке.
Однажды, правда, жена Пеллигрини подшепнула, что достопочтимый синьор в раннем возрасте видел, как сжигали ведьму.
Что не могло не отразиться на отношении тогда ещё мальчика к магии и её проявлениям.
А Юни была упряма, и не хотела так просто расставаться с своими увлечениями — что рождало ещё больше ворчаний со стороны старика. Однако это не мешало им мирно разговаривать или же помогать друг другу. Всё же, девочка довольно часто оказывалась в их магазине, помогая с тем или иным делом.
— Не бери ты этих прохожих, ей богу, — бурчит старик, отдавая синьоре Пеллигрини новую выпечку, и, крякнув, садится у стены, продолжая, — Не нравятся они мне. Не к добру сюда прибыли.
— Разве я могу отказать, синьор, — пожимает девочка плечами, укладывая хлеб в корзинку, и, смягчившись, улыбается, — Обещаю, я буду очень осторожна.
— Осторожна, ну-ну, — ворчит мужчина, — Не приведёт ли твоё увлечение по плохой дорожке, вот что важно.
— Ну что ты напал на девочку, — прикрикнула женщина, и махнула Юни, приглашая зайти внутрь, — Не обращай внимание на ворчание этого старого дурака. Кажется, ты хотела помочь мне с печкой?
— Ага, — небесная нервно улыбается, дернув плечом, и заходит в дом, ощущая горечь на языке.
Синьор Пеллигрини был как раз что прав — эти люди принесли лишь горькие перемены в местную жизнь.
Юни лишь стоит убедиться, что это никоим образом не коснется остальных.
Солнце уже перевалило за полдень, когда девочка все же решила вернуться домой — и, не дойдя до домика несколько метров, оробело приостановилась, рассматривая гостей.
Те тоже заметили приходящую, и уже вовсю рассматривали её в ответ.
Юни вздохнула, готовясь к грядущим неприятностям, и подошла уже увереннее, невозмутимо остановившись перед визитерами.
— Здраствуйте, путники. Чем имею честь? — и замолчала, настороженно рассматривая хмурых мужчин.
Сейчас их было двое — но девочка прекрасно помнила, что ещё с утра их было четверо.
Печать безмолвия и некой озлобленности ярким пятном выделялась среди других эмоций — и Юни сжала руки чуть сильнее, чувствуя себя не в своей тарелке.
«Предатели» — шипела интуиция, выгибаясь словно гибкая кошка, предупреждая.
«По своей воле» — вторила Пустышка, недовольно дергая сознание на себя, отвлекая.
— Мы слышали, что твои зелья хорошо помогают.
— И всё же, я не ученая и не доктор, — парирует Юни, подавляя желание отступить куда подальше.
Она не хотела впускать в свой дом чужаков. Но и от неё не отстанут.
— Нашему товарищу нужна помощь.
Срочно, — брюнет с серыми глазами подходит ближе (уже тянясь к закрепленному оружию), и Юни вздыхает, проходя к двери дома и открывая её:
— Хорошо. Расскажите как можно подробнее, в чём проблема. Возможно, я смогу вам помочь.
Юни аккуратно ставит прикрытую платком корзину на стол, поправляя сползшую прядку волос, и поворачивается к незнакомцам боком, мягко очерчивая границы:
— Однако, я предпочту знать хотя бы ваши имена. Нужно же мне вас хоть как-то отличать, — и безобидная улыбка на грани проигрыша.
Эту сцену Юни постарается сохранить как можно дольше. Но если ту начнут рушить чуть раньше, чем она надеется — Юни лично подожжет плотный занавес.
Чтобы открыть зрителям
всех актеров.
Всё прошло не так уж и плохо — подводит итог Юни, толоча сухие листья в маленькой ступке. Завтра стоит собрать побольше горца и мелиссы — проскальзывает мысль, пора руки машинально делают своё дело, отщипывая необходимое количество.
Одновременно горький и травянистый запах полз по хижине, оставляя во рту привычный вкус зелени. Юни припевает под нос что-то незначительное, пока перед глазами мелькают воспоминания, и старается сопоставить те с гаданием, что она, не удержавшись, всё же провела под напором Пустышки.
«У Шаманов свои способы «видеть» то, что другим недоступно — но именно Сепира могла узнать будущее, лишь мимолетно пожелав об этом» — тетрадь матери, оставленной словно специально для Юни, смогла помочь ей в обуздании и филигранном контроле дара, что было очень важно для неё.
И всё же, отличия имелись, и довольно серьёзные — время, место, и причины появления у порога «ведьминой избушки» были другими.
Эти люди пришли бы вечером, переходящим уже в тихую ночь, не заезжая и не останавливаясь в городке, с порога потребовав бы немедленного лечения для их союзника.
Юни стоило бы жалеть, что другие оказались втянуты в это дело — и все же, где-то в глубине души малодушно радовалась, что она ошиблась.
Слишком много красного было в ту пасмурную ночь — она бы не смогла помочь до конца.
Утро встречает ее невежливым стуком в окно, разбивая голову на несколько острых частей, режущих сознание наживую. Юни недовольно бурчит проклятия в адрес ранних пташек, все же вставая и беря получившийся настой в руки, уже намереваясь сдать работу.
Немного открыть дверь, прищуриться от резкого света и прикрыть свободной рукой глаза, ощущая внезапные слезы на глазах. И остановиться в нерешительности, замечая неизвестное лицо перед собой.
Не сказать, что человек перед ней был неизвестным совсем:
— Вы, видимо, синьор Антонио, верно? — но вот лицом к лицу они виделись впервые.
Цвета перед глазами неприятно расплываются, заставляя зажмуриться, и Юни растирает глаза до боли, стараясь присмотреться к визитёру более внимательнее.
Первое, на что бросает взор девочка — это блеклые блондинистые волосы, невольно притягивающие внимание на себя. Юни ежится от прохладного воздуха, заставляя себя собраться, и протягивает емкость к посетителю, привычно произнося инструкции:
— Нанести на пораженное место и затянуть потуже бинтами. Повязки менять... — Юни запинается, замечая едва заметное пятнышко крови на обуви, и щипает себя за руку под внимательным взглядом Антонио, -… несколько раз в день по мере необходимости. Вы что-то хотели ещё?
Девочка всем телом чувствует недоверие напротив стоящего мужчины, и мягко улыбается, скрывая собственное волнение.
Люди уходят и приходят, оставляя мимолетные воспоминания о себе. У них константы не существует.
(Пока яркий огонь не пригласит в свои объятия).
— Что ты хочешь за это? — хочется спрятаться, но нельзя
(пока стоит только ждать)
и Юни кусает щеку изнутри, неуверенно произнося:
— Когда мы встретимся снова, вы выполните одну мою просьбу. Хорошо?
Неловкое молчание звенит в голове, заполняя собою пространство, и юноша все же молча кивает, принимая условия сделки. Ей же оставалось лишь выдохнуть про себя, благодаря Тринисетте о том, что все прошло более-менее хорошо.
Только быстрый топот и треск веток тут же меняет всё на корню — и Юни хочется просто лечь обратно в кровать, закрыв глаза на всё происходящее.
Хотя, что мешает ей это сделать?
Юни быстро прикрывает дверь, закрывая ту на небольшую цепочку, и проворно подхватывает шкатулку Маре, забираясь на чердачок.
Разгоряченные слова и нетерпеливый стук девочка предпочитает игнорировать совсем — только грохот упавшей лесенки раздается в ответ, когда Юни закрывает люк в потолке, запираясь на вернем полуэтаже.
Неяркий свет из-за темных штор манил к себе, и Юни тихонько подползает к светлой полоске, смотря за разворачивающимся действием.
И всё же, её дом будет поврежден — с каким-то отчаянным весельем понимает девочка, присматриваясь к разноцветным волосам за окном.
Юни замирает на своём месте, зажимая рот рукой, когда ругающиеся голоса становятся все более взволнованными, пока крупицы секунд продолжают течь все более медленнее, словно ожидая что-то.
То, что они знают, что она здесь — уже не стоит и гадать. Конечно, да.
Джиглио Неро тихо вскрикивает, когда треск дерева внезапно раздается внизу, позволяя пришедшим войти в дом и забаррикадироваться тут.
Только у них нет времени пытаться доставать её и пытаться каким-то образом достать её. Ведь верные псы Вонголы уже вышли по следу предателей.
Топот и ржание коней выбивают из состояния, заставляя в испуге напрячься, прижавшись к деревянной стене.
Юни чувствует, как начинают дрожать руки, и стискивает шкатулку ещё сильнее, ощущая неровный узор ещё сильнее.
Раз, два —
Хлипкую дверь выбивают во второй раз, и начинается бурная перепалка. Юни лишь тихо сидит, уныло подсчитывая убытки и сломанную мебель, пока чужие крики раздаются на краю сознания, затихая.
И, кажется, запахло гарью, как-то отстраненно замечает про себя девочка, продолжая смотреть на точку напротив.
И тут же подскакивает на месте, вспоминая об оставленных внизу травах. И о том, что её домик, вообще-то, из дерева.
Где ей жить, если её единственный приют спалят дотла?!
— Эй, уважаемые, — Юни высовывается наполовину, недовольно фыркая на опустившиеся вниз синей волной волосы, — Не спалите мне дом, будьте добры.
Картина маслом — хранитель Облака стоит над поверженными противниками, уже заковав те в наручники, и смотрит на неё в ответ, молчаливо спрашивая один вопрос.
— Я живу тут. Юни меня зовут, — коротко информирует девочка, поднимая копну волос к себе, и вежливо просит, — Можете отойти немного вправо, пожалуйста?
Юни коротко выдыхает, словно перед прыжком в ледяную воду, и прыгает вниз, прямо на чудом не перевернутое кресло.
И переворачивается вместе с ним же, недовольно потирая очередные синяки на локте.
Только вот ощущение, что на неё все так же продолжают давить, не было таким уж приятным.
Юни смотрит на бессознательных юношей перед ней, на Алауди, уже, видимо, намерявшегося ловить её, если что, и вздыхает, поправляя белую сорочку, успевшую запачкаться во время её сидения наверху.
— Какие у тебя взаимоотношения с этими людьми? — холодно спрашивает хранитель Облака Вонголы, и девочка прижимает шкатулку чуть ближе, отводя взгляд и невольно отступая на шаг.
Вот и познакомились.
