Правящий в мрачные времена II

Лалориаран сидит в луже из плазмы и зелёного сока-живицы, мерцающего кислотно-желтушными потёками. Он жив. Он дышит. Он смотрит вокруг, пусть взгляд его пока что бессмыслен и пуст. Рилан прикрывает его своим плащом. Он припас одежду, но Лалориаран ещё не пришёл в себя, и может среагировать как угодно. Его наготу и уязвимость не должны видеть другие. Король остаётся королём и в канаве, но только чернь хочет его там… рассматривать. Его глаза — варлово-сияющие. Этот оттенок уже почти перестал встречаться в чистом виде. Рилану кажется, что он может вечно наслаждаться таким сиянием, но всё ли в порядке с разумом его короля?. Помогая Лалориарану встать, Рилан не замечает, что происходит вокруг; невнимательность могла бы стать роковой ошибкой, но опасности пока что нет — а если что-то и есть, в интересах Верама и Анкеано прикрыть ему спину. Все смотрят на Лалориарана — и именно потому не замечают, что некая тень выскальзывает из сердечника Обсерватории и прячется за колоннами. Но это не важно. Пока — не важно. — Какой сейчас год? — спрашивает Лалориаран. — 592 год Второй Эры. — Второй Эры?.. Что с Неналатой? Что с Хартлендом?.. С беженцами?.. — Айлейдун пал, мой король. Есть лишь развалины и старые артефакты. Люди подняли восстание и победили, но это было очень давно. Твой народ исчез. — Люди?.. — Неды. Алессианцы. Лалориаран молчит, опираясь на плечо Рилана, и смотрит перед собой. Его пальцы сжимаются слишком сильно, но Осколок вполне способен перенести боль куда сильнее. — Дурные вещи ты говоришь, чародей. Но не лжёшь. Я не чувствую… нужной магии в мире. Хотя ты сам… — Я — Пустота, мой король. Но лишь потому, что вам сейчас так будет спокойнее. Лалориаран не отвечает. Велев Вераму сворачивать все ритуальные принадлежности, Рилан подаёт айлейду тунику, помогает одеться, застёгивает пояс. Не может украдкой не коснуться кожи (повышенная температура; кровь бежит втрое быстрее нужного; ток магии потрясающий), но убирает руки. — Ты волен идти, куда хочешь… Вы вольны, ваше Величество, — произносит он тихо. Сияющая Сука сделала так? Или Лалориаран слишком долго был мёртвым?.. Рилан не знал, чего ждать, и теперь, когда безумный, безнадёжный план всё-таки удался, награда… имеет горький вкус. Лалориаран ничего не помнит, кроме долга перед Хартлендом. Как тогда, в Бессветной темнице. — Кто ты? — задаёт он новый вопрос. — Рилан Дэват из дома Телванни. — Ты служишь Молаг Балу? — Да, я вампир. Но я никому не служу и ни от кого не нахожусь в зависимости. — Очевидно, ты помог мне. Почему? По лицу Рилана скользит кривая усмешка. Верам и Анкеано почти собрали все принадлежности, можно сворачиваться… — Потому что не мог иначе. — Ты словно ожидаешь чего-то, чародей. — Нас… связывало кое-что, мой король. Но ваша память, видимо, пуста. Лалориаран молчит какое-то время, медленно обводя зал Обсерватории взглядом. — Не совсем пуста, чародей. Но мне казалось, это последствия… воскрешения. Последнее, что я помню о своей жизни — что умираю от ран, умираю долго и мучительно, и ни один лекарь не может меня исцелить. Избыток света так же губителен, как тьмы… и я отдаю приказы. В том числе о своём погребении. И о словах, что должны преодолеть время. Твоё имя я тоже помню. Пёстрые Комнаты желали, чтобы я забыл. Словно электричество бежит по позвоночнику от его слов; Рилан ловит варловый взгляд и находит — живую, сухую, длиннопалую, сильную — ладонь своего собеседника. Всё — правда, всё — гнев, всё — сражение… Меридия и правда боялась их обоих! — Меридия не пощадила ни тебя, ни меня. Лалориаран… Лоран — шепчет он так, чтобы слышал только айлейд. — Ты помнишь… — Рилан замечает, что Анкеано прислушивается. — Будет безопаснее и лучше, если вы отправитесь с нами, ваше величество. Мир изменился. Он может показаться вам некомфортным; думаю, мы сумеем объяснить, что к чему. Он обрывает себя и злится. Снова не знает, что сказать «о личном», как и раньше — о деле-то слова льются гладко, не Рилана пугать речами. Лалориаран всегда оставался закрытым и скорее позволял любить себя, редко-редко полуподдаваясь на провокации чуть расслабиться и показать себя истинного. Нельзя выцарапать его из этого доспеха насильно, хотя очень хочется — но Лалориаран только что восстал из мёртвых. Негоже потчевать его чувствами того, кто… в смятении. Тем более что Лалориаран молчит. — Мой король, — севшим голосом зовет Рилан. — Нам лучше переместиться в мою башню. Там вас никто не потревожит и вы сможете восстановиться и изучить свои, гм. Новые способности. Лалориаран кивает, и Рилан надевает ему на шею амулет, а Вераму и Анкеано даёт знак использовать заклинания возврата. Тель Ханнак принимает их. Анумарил, полупроснувшийся, содрогается в сладкой недвижимой судороге: то, что он ждал, началось. *** Лалориаран похож на того, кто будет оправляться медленно, но он ловит все перемены в мире очень быстро. Они не радуют его, но пока что ум лучшего стратега Меридии — бывшего, разумеется — просто впитывает факты и расставляет их по полочкам. Рилану нравится видеть его ум занятым. Холодная безжалостность ланцета — лучшая помощь, когда речь о том, чтобы вскрывать нарывы. Не стоит путать душевность с хирургией. Время сочувствия — за пределами генеральской палатки. Лалориаран осваивается в Тель Ханнаке без проблем; башня как башня, даром что выращена из гриба. Анекано почему-то не задерживается, хотя сперва хотел задать королю Динару очень много вопросов; кажется, герцог Натаниэль прислал какое-то очень срочное поручение. Но всегда можно вернуться. Верам, на удивление Рилана, желает отправиться с Анкеано — смотрит на альтмера, как на потенциального наставника, ловит каждое слово… Рилан лишь пожимает плечами. Брат появился в его жизни и хочет исчезнуть, сыграв свою роль и найдя нового покровителя? Ну что ж, ожидаемо. У некромантов нет своей гильдии, ловят знания, где могут. Рилан не верит, что сам по себе интересен кому-либо иначе, чем символ или мер власти. Остаться с Лалориараном наедине даже приятнее. — Почему ты на самом деле помог мне? — спрашивает тот в первый же день, что не заполнен ритуалами исцеления и восстановления. Рилан лично делает для него зелья, растирает мазями руки и ноги, подсказывает, чего следует избегать. Когда-то никто не учил его этому — душа смертного в оболочке даэдра осталась наедине с новым состоянием. Было неприятно и страшно. Страшнее, чем при первой смерти. К счастью, Динар — достойный наследник целой династии королей-магов. Дважды ему повторять не нужно. — Я хотел восстановить Хартленд, — пожимает плечами Рилан, составляя очередную мазь и за этим делом прячась от прямого взгляда. — Но я не справился. Получилось вытащить только маленький кусочек вероятности, и я менял его… пришивал к Нирну своей кровью в обход плясок Марукати. Крови у меня много. Я поступил не умнее Анумарила, чей план продолжил. Но больше преуспел. — Зачем тебе Хартленд, чародей? Ты не айлейд. — Я Телванни. Для моего Великого Дома сама возможность совершить небывалое — уже достаточная мотивация. Три капли вытяжки из канета, две — драконьей желчи, добавить соли пустоты и сердце даэдра. Рилан подцепляет чуть сияющей эссенции специальной ложечкой и встаёт на колено у скамьи, на которой Лалориаран сидит. Наносит состав на его запястья и медленно втирает в кожу. — Мы сражались вместе, а потом Меридия убила твоё тело и забрала себе душу. Я не люблю, когда так поступают с теми, кто заслужил больше. — Ты споришь с князьями даэдра? — Я сам — почти даэдра, — Рилан поднимает голову и улыбается, обнажая клыки. — Молаг Бал создал несколько высших вампиров лично. Кого-то одарил Порчей насильно, кто-то был вынужден искать его покровительства, и не ради могущества. Кто-то взбунтовался и проклял его самого, как Лами Бал. Кто-то, как я, заключил договор — честную сделку обмена, без истерических криков о детях, мстящих жестокому отцу. — Все чародеи Телванни не любят платить по счетам? — Даэдра всегда ищут, как обмануть смертных, почему бы не делать так же? Они не боги. Просто стары и сильны. Князь Насилия совершенствует тёмный дар, и каждое новое его создание, если сохраняет свободную волю, может распоряжаться Порчей по-своему. На лице Лалориарана нет ни отвращения, ни приязни. Рилан гасит улыбку и занимается его коленями. Мазь пахнет остро и приятно; кожа айлейда прохладна и гладка. — Значит, ты не принадлежишь клану или культу? — Нет. Первичное посвящение очень жестоко. Но я его вынес, как и дальнейшее: один известный некромант перехитрил меня и убил второй раз. Принёс в жертву моему же покровителю, Молаг Балу. Так я получил второе бессмертие: лазурную плоть. — Что было дальше? — Некромант желал скормить Молаг Балу весь Нирн. Увы, меня это не устраивало, потому что где же я стану тогда охотиться, если кругом будет сплошная Хладная Гавань?.. Я позволил Меридии собой воспользоваться, и она собрала все свои силы в Пустом Городе, а потом ударила, и на какое-то время мы победили. Там был и ты. — Пустой Город? — То, что осталось от Делодила. В былые дни, твои дни, мой король, в Хартленде был полис, называвшийся Делодил, где почитали Сияющую Суку, как и в твоей Неналате. И стоял напротив него город Абагарлас, где поклонялись Молаг Балу, а правил там Анумарил — чьи Обсерватория, Посох и тело так помогли нам. Полисы воевали, как и их покровители; когда Анумарил решил ударить, Меридия не стала мелочиться и засунула верный ей Делодил в самый центр Хладной Гавани, и он стал Пустым Городом, а Абагарлас сожгла. Ты рассказывал мне эту легенду, Лалориаран, потому что ты в тот день защищал Делодил лично. — И не преуспел. — Как посмотреть. Знаешь, что стало с Анумарилом, который не успел победить? Он очутился между исчезнувшим врагом, что стал живым тараном, и своим горящим домом. Семьи всех солдат и самого короля — ничего от них не осталось, кроме слабых теней, выжженных на стенах города. Его город был уничтожен Госпожой Жадности, его противник был отнят. И он понял, что ничего не значил в этой войне, и он понял, что его использовали и никто не защитит его — ни Молаг Бал, ни Меридия, ни один из даэдра. Он должен был взять всё сам, и он так и сделал. — Я вспоминаю тот день. Мой последний день. И хитроумного жреца-архитектора, который создавал чудовищные машины. — Анумарил помнит тебя тоже. Ты спрашиваешь, зачем мне Хатрленд, мой король, ведь я данмер, моричи, и латта не касалась моей крови. Я отвечу: то, что случилось с Айлейдуном, не должно было случаться. Прорыв Дракона не должен был случаться. Я предвижу ещё много катастроф, зачатых людьми, и многие повидал лично. Я был в Бело-Золотой Башне и видел, во что её превратили люди. Я видел горящие книги и затопленные библиотеки. Я знаю Тарнов, наследников Избранных Марукати. Я также знаю потомков каждого недского рода, что занимал земли Данмерета. Сейчас между нами всеми мир… прошлые обиды кажутся забытыми, но у людей короткая память, особенно если именно они из мести ударили по миру так, что тот погнулся. Они — дети Лорхана. Мы — нет. — Ты дерзок. Что же ты хочешь? — Сейчас — лишь вернуть тебе здоровье и силы, мой король. Ничего более. Я повторю… Ты ничего не должен. Можешь идти куда хочешь. Не обязан оставаться со мной или… вспоминать что-то. Я не хочу благодарности. Но завершить твоё восстановление — мой долг. Лалориаран смолкает. Рилан неспеша, словно ничего не происходит (а происходит ли что-то?) заканчивает процедуры; мазь втёрта, укрепляющий настой выпит, облучение нужными кристаллами произведено. Он может удалиться в свои комнаты и оставить Лалориарана одного. Тот скорее всего пойдёт в библиотеку — узнавать, что пропустил за тысячи лет отсутствия. Рилан пытается его не беспокоить, но это сложно. Чудовищам нужны чудовища. Хотя бы потому, что так для всех безопаснее. Лалориаран пробуждает желания, потому что одного с ним порядка? Возможно. Рилан не рискует больше касаться его разума своим совсем открыто, но оставляет пространство интереса и ожидания. Немного провоцирует — ах, вот если бы Динар хоть подал знак, что вспомнил… и забыл, если уж решил именно так. Но Лалориаран — король-маг, а не конюх, потому умеет держать паузы с достоинством. И всё же Рилан осаждает его. Находит в своëм упрямстве утешение, тем более что запомнил: ещё десять лет назад в глубине души Лалориаран сомневался в благости Мерид-Нунды. Как король он стоял до конца — символом веры и непоколебимости. Но как обычный смертный не мог не замечать, что его используют. Момент придёт и разговор случится — о сторонах баррикад и о том, что стоит или не стоит возрождать. Что Рилан по-настоящему ненавидит, так это когда выбор делают за него — или за тех, кто достаточно хорош, чтобы уметь поступать по-своему. * * * Тель Ханнак никогда не ощущался Рилану таким необжитым и пустым. Раньше Прекурсор и каджит-дворецкий уже казались целой толпой, а когда возникала необходимость в дреморе, так башня становилась переполненной. Теперь — всплеск и спад, сперва Верам и Анкеано, потом Лалориаран… который упорно предпочитает читать книги и медитировать в одиночестве. И это его поведение неожиданно ранит. По всем признакам его память была нарушена лишь первые пару дней. Рилан не знает, как себя вести и чем себя занять. Больше десятка лет прошло в приключениях или постоянных размышлениях, как провернуть план, который… сработал. И теперь? Отдыхать? Сидеть на побережье, смотреть на туманы Аскадианских островов, плевать в пролетающих мимо нетчей?.. Да, в этой партии он победил. Потом Меридия ему отомстит, но сейчас всё тихо; обе армии подсчитывают урон. И… весь ужас в том, что Рилан не задумывался, что будет после победы. Вкус сладко-горек: Лалориаран, если и помнит о их странной связи, случившейся на пороге хаоса и возможной гибели Нирна, то не подаёт виду. Так много нужно решить и сделать!.. Чувства подождут. Раз за разом Рилан пытается убедить себя, что выволакивал с того света не своего любовника, а короля айлейдов. Память Хартленда. Игрушку Меридии, которую та не должна получить. Лалориаран Динар — часть истории Нирна, и… просто живой кладезь самой различной информации. Но раз за разом Рилан ловит себя на том, что появляется перед своим гостем в халате тончайшего паучьего шёлка, расписанном лавовыми узорами, садится слишком близко, навязывает своё общество… заботится не то чтобы настойчиво, но совсем иначе, чем заботился бы к примеру об Абнуре Тарне, попавшем в беду. Старик нравился ему своим саркастическим подходом к жизни, но возиться с ним Рилан бы не стал. Лалориаран занимает все его мысли. Нет, он не настолько бестактен, чтобы попробовать коснуться без необходимости. Но впервые за долгое время рассматривает себя в зеркале: а идёт ли ему действительно копна чёрных волос, заплетённых в мелкие-мелкие косички, а не пугающе ли выглядят глаза в голодный день?.. Обычно ему всё равно. Что они оба такое? Два чудовища? Смешно и представить. Но притяжение становится всё сильнее. Лалориаран, не одетый в доспехи, не спешащий, не скованный долгом… каков он окажется?.. С ним хорошо обсуждать судьбы мира, но… иное тоже было — неплохо. Варловый свет в его глазах — или обычная наледь?.. И почему это вдруг стало так интересно… только барды поют о любви, пронесённой через века. Там, тогда, в Пустом Городе, им обоим было страшно, им обоим была нужна защита… отдых. Отвлечение. Они занимались не любовью, скорее игрой двух монстров в ощупывание тайных желаний; когда от себя не убежишь, но можешь хотя бы так сбросить панцирь и расправить плечи. Они забирались друг другу в разум. Были откровенны. Значит ли это что-то сейчас — когда опасности больше нет, а панцирь пригодится снова?.. — Моё тело теперь имеет даэдрическое происхождение? — интересуется Лалориаран за завтраком так ненавязчиво, словно спрашивает, под каким это таким соусом скрибятина. — Да. В основном это лазурная плазма, принявшая вид твоих плоти и крови, — кивает Рилан. Он снова в одном халате. У данмеров так принято, конечно, но… Ах, плевать. Эти завтраки — самая приятная часть дня. Можно говорить о чём угодно. Сам по себе Рилан ест редко; вампиры на Нирне имеют самые разные формы своего заболевания. Кто-то может питаться только кровью; кто-то сохраняет интерес к обычной пище, но не может переваривать её; кто-то вполне способен отведать изысканных яств и насладиться их вкусом без обидных последствий. Конечно, еда теперь не насыщает, но дарует чисто эстетическое наслаждение. Текстура, вкус, аромат — вампиры воспринимают такие вещи более остро. Потому Рилан иногда заставляет своего интенданта добыть что-нибудь эдакое, а ради Лалориарана, который конечно теперь наполовину даэдра, но аппетит не утратил — стараться вдвойне приятно. — Лазурная плазма. Значит ли это, что я бессмертен? — Устойчив к повреждениям. — Но не бессмертен и всё ещё уязвим для Меридии? — Думаю, что да. Лалориаран поднимается со своего места, подходит к плетёному телваннийскому креслу, где расположился Рилан — берёт чародея за руку, заставляет встать тоже. Лалориаран выше ростом; выбрал закрытую облегающую одежду светлых тонов, и та выгодно подчеркивает все достоинства атлетичной, пусть сейчас и слегка истощенной фигуры… Рилан много на кого смотрел снизу вверх так, что казалось — всë наоборот. Сейчас — просто смотрит, утирая уголок рта: он ел чернотопские ягоды в сиропе из вываренных корней душителя. В этом блюде главное не ошибиться со временем варки — один промах, и усиляющее чувства лакомство станет парализующим ядом. Сироп стекает по кинжалу, которым Рилан срезал ягоды с веточки, на которой их и карамелизовали… Лалориаран его не стирает. Разрезает ладонь сперва себе, потом Рилану — и долго разглядывает неестественно быстро срастающиеся края плоти. И то, как Рилан слизывает кровь. — Князь Порчи сделал меня отвратительным для Меридии, пусть та однажды и расщедрилась на свои любимые доспехи, — Рилан пожимает плечами. Его ладонь заживает быстрее раза в два. — Есть ли что-то ещё, что ей так же ненавистно? Если моя плоть — от даэдра, то от какого?.. — Она из Хладной Гавани. Но душа твоя ещё хранит клеймо Пёстрых Комнат. Рилан позволяет себе взять его руку и поднести затягивающийся порез к губам, напоминая о его самом первом даре. Но не касаясь: позволения не было. Потом он садится обратно в кресло. — Мой король. Мне нечего тебе предложить в качестве постоянной защиты, только то, что ты считаешь осквернением, а для меня самого стало нелегким выбором когда-то между не-жизнью и окончательной смертью: я могу поделиться с тобой порчей. — Значит, так ты предлагаешь возвращать былое? Король-вампир, предатель? И что я получу? — Меридия не сможет больше считать тебя своей собственностью. Ты заключишь союз с её злейшим врагом. И мы окажемся на одной стороне с Анумарилом. Вы можете не любить друг друга, но если… если целью станет вернуть Хартленд к его былой славе, то раздробленность более неуместна. Если же состояние дитя ночи покажется тебе невыносимым, в первые несколько лет жрецы Аркея смогут исцелить тебя. — Разумно. — Так значит… ты согласен?.. Хочешь ли ты, чтобы я сделал это сам? Или предпочтешь заключить с Князем контракт на своих условиях? Внутри всë сжимается в ожидании ответа, который Рилан предугадывает: Лалориаран хочет провести ритуал сам. Да. И Молаг Бал будет этому рад; пожелает перевербовать поклонника Меридии, да ещё такого упорного когда-то. Перенёсшего пытки и заключение… Хах, тут они с Риланом союзники… будет проще играть по одну сторону. Даже если Князь Насилия в итоге никому будет не князь, его завоевания — это не всегда куски территории. Иногда это изменение способа видеть мир. У души есть свои тоны… двемеры лучше разбирались в этом. Лалориаран Динар — хороший стратег. Было бы странно, реши он сейчас иначе. Рилан вспоминает собственное посвящение, унизительное и долгое, и стискивает кулаки: о, его король будет горд, он тоже вынесет всë, почти наслаждаясь. Наверняка. И всë же нет уверенности. Вдруг это необходимое, ритуальное насилие сломает его?.. Станет это ещë одним разделенным опытом? Или тем, что их разделит? «Я вынесу», мыслеимпульсом сухо заявляет Динар. — Хорошо. Я расскажу тебе всё, что необходимо предпринять, — подытоживает Рилан, и Лалориаран впервые смотрит на него с настоящей благодарностью. И это становится для Рилана решающим. Стратег он похуже, но тактик — вполне ничего. Потому он рассказывает. Отводит Лалориарана в святилище Осквернителя, когда король достаточно поправляется. Вежливо объясняет Лами Бал, что ей не стоит вмешиваться. Всё в порядке. Они оба — отступники. Они оба никому не доверяют. Все создания Бала знают, чего стоит получить его милость — но только данмеры настолько безумны, что даже их живой бог прошёл через подобное по жестокости испытание. У них есть, чему поучиться, и айлейд — последний и теперь вероятно первый — наконец-то готов слушать существо, сочетающее качества душелишенного, вампира, псиджика и чародея Телванни, и повидавшее на своем веку все то дерьмо, что повидал Рилан. Такое существо умеет не только смотреть с неожиданных ракурсов, но и создавать то, на что смотрят другие.