Я покажу тебе мир, полный красок

Неделя прошла невероятно быстро. Причем для всех. Цзюнь У ещё не уехал обратно в Пекин, и они с Мо Цинь проводили почти каждый вечер вместе. Однако в пятницу ему все же пришлось уехать, из-за чего Мо Цинь весь день проходила как в воду опущенная, а на вопрос сыновей, что случилось, каждый раз отмахивалась. Что касается сыновей, то те оба все дальше и глубже погружались в болото под названием "чувства, эмоции и прочие сахарные сопли". Так говорил Хэ Сюань в отношении Хуа Чена. Однако сам он категорически отказывался замечать, с какой скоростью собирается по утрам на работу. Хуа Чен же, наконец, перестал сходить с ума и в целом достаточно спокойно ждал выходных, когда он должен был пойти в приют помогать расписывать стены. Хэ Сюань и Мо Цинь с удивлением, приятным удивлением, замечали, каким становился Хуа Чен. Из него как будто с каждым днем по зернышку вынимали всю ту токсичность и саркастичность, которая копилась в нем с самого детства. Как-то Хэ Сюань зашел к брату на работу в музей, и пару сотрудников даже спросили у него, что случилось с Хуа Ченом. Они с Се Лянем продолжали общаться по телефону чуть ли не каждый день. Хотя поначалу Хуа Чен очень нервничал. То есть настолько, что это замечал Хэ Сюань. Обычно, если Хуа Чен испытывает что-то помимо полного безразличия, это не очень заметно. Вообще незаметно. - Так ты... больше не злишься? - Попытался как-то завести разговор Хэ Сюань. В тот день он как раз пришел в музей. Хуа Чен сидел на складе и перебирал картины, которые нужно было отреставрировать. Выбрав одну, он понес её к столу, не особо обращая внимание на брата. - Ты о чем? - О твоей родственной душе. Се Ляне. Хуа Чен замер, так и не донеся картину до стола. - Я не злился на гэгэ. - Но ты же ненавидишь свою родственную душу... - К гэгэ это не имеет никакого отношения. - Отрезал Хуа Чен, возвращая все свое внимание картине и больше не обращая внимание на брата абсолютно. Хэ Сюань и не настаивал. Захочет - сам расскажет. Однако тревожило его ещё кое-что. А именно Ши Цинсюань, которая и в обычный день была неугомонной, а в последнее время так и вообще с цепи сорвалась. Её что-то беспокоило, сильно беспокоило, но самое ужасное заключалось в том, что Ши Цинсюань совершенно ничего не говорила Хэ Сюаню. И нет, это его не беспокоило, совсем нет. Абсолютно нет. Просто обычно она рассказывала все. Однако Хэ Сюань все же обладал достаточными мозговыми способностями, чтобы кое-что понять. Раз Ши Цинсюань была такой серьезной, то дело касалось Се Ляня. А раз она молчала и не говорила Хэ Сюаню, значит это дело касалось ещё и Хуа Чена. Каким бы ужасным братом Хэ Сюань не был, он все же беспокоился за Хуа Чена. - Ши Цинсюань! Он шел по длинному коридору в конторе женщины и начал звать её даже не дойдя до кабинета. На самом деле это было крайне глупо, однако поход к брату в музей и вопросы его коллег выбили Хэ Сюаня из состояния душевного равновесия. Ши Цинсюань стоя разбирала какие-то бумаги и хмурилась, как делала в последнее время часто. Услышав Хэ Сюаня она подпрыгнула на месте и рассыпала половину бумаг. Юноша, уже успевший дойти до кабинета, закатил глаза и принялся помогать собирать всю эту макулатуру. Женщина, увидев это, сильно испугалась. - Хэ-сюн, Хэ-сюн, не надо! - Я же помогаю. - Я сама! Но было уже поздно. Глаза случайно выхватили некоторые строки. Хэ Сюань замер и резко побледнел. Он поднял широко распахнутые глаза, наполненные ужасом на Ши Цинсюань и продемонстрировал ей листок, который держал. - Это правда? - Не своим голосом спросил он. Ши Цинсюань по бледности не уступала ему. И как он раньше не замечал эти синяки под глазами. - Такое случалось. - И ты думаешь... - Я не знаю, что думать. - Устало выдохнула Ши Цинсюань и рухнула в свое кресло. - Они же неплохо ладят сейчас... - Ты и сама прекрасно знаешь, что это ещё не показатель. - Он поднялся с пола, держа в руках рассыпанные ранее бумаги, и сел за стол напротив своей начальницы. Что ж, раз вопрос встал таким образом, то стоит ей кое-что сказать. - Я сегодня был у Хуа Чена на работе. И спросил про его родственную душу. - Так ты знаешь? - воскликнула Ши Цинсюань. Хэ Сюань опять закатил глаза. - Ну разумеется знаю. Я с десяти лет выслушиваю, как он ненавидит свою родственную душу. - Из-за летной академии. - И не только. Но послушай. Я спросил про это сегодня. То есть, до сих пор ли он ненавидит свою родственную душу. Он сказал, что к Се Ляню это не имеет никакого отношения. Ши Цинсюань побледнела ещё больше. Оказалось, это было возможно. У Хэ Сюаня сжалось сердце. Он ненавидел, когда Ши Цинсюань была такой напуганной и взволнованной. - Что такое? Это же хорошо, нет? - Совершенно нет. - Прошептала женщина. - Хэ-сюн, ты когда-нибудь изучал психологию? - Нет. - Ладно, не важно. Просто представь. Ты страх как ненавидишь самолеты. Не знаю, почему, просто представь. Но ты мечтаешь посетить, скажем, Японию. Представь, что корабли по каким-то причинам туда не ходят, и единственный вариант - это полететь на самолете. Но ты же их ненавидишь. Что будешь делать? - Все равно полечу. Немного побешусь, пока буду лететь, но ведь это ради моей мечты. - Это так. Но наш мозг устроен по-другому. Это как фобии, они не поддаются логике. Просто нет, и все. И какими бы словами кто бы тебя не убеждал, ты не перестанешь бояться. - Хочешь сказать, ненависть Хуа Чена, как фобия? - Не совсем понял Хэ Сюань. Он вообще редко понимал, когда она заводила эти аля психологические разговоры. Ши Цинсюань покачала головой. - Не совсем фобия, но... Ладно, другой пример. У тебя непереносимость лактозы. А ты обожаешь молоко. Вот прям жить без него не можешь, только о нем и думаешь. - А откуда я знаю вкус молока, если у меня... - Это не важно! Просто подумай. Ты всей душой хочешь молока. Прям невмоготу уже. Но твой организм отвергает его. Тебя же морально разрывать будет. Так же и с этими двумя. Они хотят видеть друг друга, хотят общаться, и Бог знает что там они ещё хотят сделать друг с другом. Но мозг все равно отвергает это все. И вот что случилось с Хуа Ченом. Умом он понимает, что Се Лянь - его родственная душа. И сердцем он к нему тянется. Но старые обиды, старая ненависть к родственной душе... - Я понял. Се Лянь его молоко. - Отвратительно звучит. - Но ты сказала, они оба такие. - Хэ Сюань проигнорировал замечание Ши Цинсюань. - С Хуа Ченом все ясно. А с Се Лянем то что? Он тоже ненавидит свою родственную душу? - Нет. У него другая крайность. Он чувствует себя виноватым. Хэ Сюань на секунду завис. - Чего? Что за бред? - Тебе бред, а он с детства винит себя за поломанную жизнь родственной души. И рассказ Хуа Чена это все только подтвердил. Се Лянь говорил, ещё до встречи с Хуа Ченом, что боится в глаза своей родственной душе посмотреть... - Но он же... - В том то и дело! - Ши Цинсюань резко ударила ладонью по столу и подскочила с места. Хэ Сюань привык к таким резким движениям, поэтому почти не вздрогнул. Казалось, она была рада, что Хэ Сюань рассуждениями пришел к чему-то важному. - Что происходит с родственными душами, когда они встречаются? - Они начинают выздоравливать. - И что, по-твоему, будет происходить с человеком, организм которого начинает выздоравливать, но мозг активно отрицает и страшится выздоровления? - То же, что и с аллергиком любителем молока. - Наконец понял Хэ Сюань. И ему совершенно не нравилось то, что он понял. - Именно! - И что же делать? - Есть у меня одна идея. - Ши Цинсюань задумчиво потерла подбородок. - Ты поможешь мне? Хэ Сюань посмотрел в эти ярко зеленые глаза полные надежды на лучшее. Он никогда не был оптимистом. Но рядом с этой женщиной будто весь мир становился на порядок ярче. - Конечно.

***

- Жое, Эмин, не бегайте! Дети послушали своего воспитателя и замедлились. Ровно на мгновение, перед тем, как снова побежать. - Эмин, Жое же может упасть! - Не волнуйтесь, учитель Се, я держу её за руку! - Что тебе было сказано? - Вдруг раздался низкий мужской голос. Эмин замер и медленно повернулся к зашедшему в комнату Хуа Чену. Он был одет, как всегда, в красное. Но на этот раз не рубашку, а обычную футболку. И черные джинсы. И кисточки. Из всех карманов. - Гэгэ, я закончил с той комнатой. Дети докрашивают. - Спасибо тебе большое, Сань Лан! С самого раннего субботнего утра Хуа Чен вместе с Се Лянем и некоторыми ребятами разрисовывали стены в приюте. Удивительно, но желание помочь выразили очень и очень многие. В том числе Эмин и Жое. Которые сейчас носились по коридору. Эмин держал девочку за руку и клятвенно заверял, что она никуда не врежется. Но самое удивительное и вместе с тем прекрасное было то, что Се Лянь тоже принимал участие в росписи стен. Он весь измазался в краске - все его чистые и белые одежды можно было смело выкидывать. Однако Хуа Чен находил это крайне очаровательным. Например сейчас у Се Ляня был красный нос. А все потому, что рисуя какие-то цветочки, он чуть ли не прислонялся к стене. Цветы с синими и розовыми стеблями. Хуа Чен уже понял, что здесь это было нормально. - Гэгэ, постой, ты испачкался. Се Лянь немного развел руки, будто хотел оглядеть себя. У него было такое растерянное лицо, что Хуа Чен не удержался и рассмеялся. - Постой немного. Он подошел к воспитателю, поднял с рядом стоящей стремянки тряпку, о которую Се Лянь вытирал кисточки, и аккуратно вытер нос Се Ляню. И сделал он это чрезвычайно медленно, хоть и ненамеренно. Хуа Чен замер, смотря в глаза Се Ляня, будто надеясь увидеть там хоть что-то помимо непроглядной серости. Однако даже так эти глаза выражали больше, чем Хуа Чен мог вынести. Отвиснув, наконец, он резко отнял от лица воспитателя тряпку. Хотя теперь у обоих лица были такими же красными, как и краска, которую вытер Хуа Чен. - С-спасибо, Сань Лан... Они ещё какое-то время тупо стояли друг напротив друга, не произнося ни слова. Эмин и Жое как раз пробегали мимо, и Эмин, заинтересованный такой странной молчанкой, остановился. - Учитель Се, что-то случилось? Эти двое подскочили, будто их застукали за чем-то постыдным. - Все хорошо, Эмин. Ну ка, помогите мне. Они втроем сели расставлять краски в порядке радуги, чтобы Се Лянь не путал их. Хуа Чен стоял и наблюдал за ними, отходя от наваждения. Он пропал. Пропал, и это стало ясно уже давно. Всю эту неделю он думал и думал и думал... Вопрос Хэ Сюаня, будто прочитавшего его мысли, застал Хуа Чена в расплох, однако внес ясность в мысли. Ненависть к родственной душе не имела никакого отношения к Се Ляню. Хуа Чен смотрел на Се Ляня и забывал абсолютно обо всем. Будто кроме этого неуклюжего и немного неловкого, но бесконечно доброго и светлого человека, не существовало больше ничего и никого. Да, он любил матушку Мо и брата, но тут было совершенно другое. Будто какая-то незримая сила тянула к Се Ляню и тело и мысли. - Сань Лан, не поможешь? - Голос Се Ляня вырвал Хуа Чена из мыслей. Юноша посмотрел на воспитателя и улыбнулся - тот опять испачкал лицо, но на этот раз щеку. При мысли вновь вытереть краску Хуа Чена будто прострелило. Ну нет, второй раз он не выдержит такого. Потом вытрет. Хуа Чен сел на корточки рядом с Се Лянем, бок к боку. Се Лянь тут же вновь покраснел. - Я хочу нарисовать бабочек, но боюсь испортить цветы. Скажи, пожалуйста, если я начну задевать их. - Хорошо. Се Лянь поднял кисть с белой краской и медленно поднес её к стене, ожидая сигнала от Хуа Чена. Тот одобрил место - справа сверху над цветком. Но вскоре оба поняли, что идея была не самой лучшей. После пятого загубленного и исправленного Хуа Ченом цветка, юноша не выдержал и взял руку Се Ляня с кисточкой в свою. - Гэгэ, давай я буду направлять твою руку, так будет проще. - Хорошо. - Пролепетал Се Лянь, опуская голову. Хотя даже так дело быстрее не пошло, но уже по другим причинам. Руку немного покалывало, сидеть было неудобно, потому что Хуа Чен старался не сильно прикасаться к Се Ляню. Не то, чтобы ему не хотелось, напротив. Но он не хотел смущать Се Ляня ещё сильнее. Тот и так еле дышал. Хуа Чен медленно направлял руку Се Ляня мимо цветов. Некоторых бабочек они все же сажали на бутоны, но на этот раз намеренно. В конце концов они разрисовали почти всю стену парящими бабочками. - Гэгэ, скажи, почему бабочки белого цвета? - Спросил Хуа Чен, чтобы хоть как-то разбавить атмосферу неловкости. Он знал, что Се Лянь намеренно выбрал белый цвет, ведь они с Эмином и Жое расставили все краски по порядку. - Если честно, не знаю. Просто мне показалось, что сочетание красных цветов и белых бабочек будет выглядеть красиво. Хуа Чен тепло улыбнулся и решил не говорить Се Ляню, что цветы он нарисовал синими (а стебли красными, оттуда и испачканный нос). Потом сам исправит, он не хотел расстраивать гэгэ. Вдруг из соседней комнаты послышался грохот и детские крики. Се Лянь тут же подскочил с места и удивительно быстро убежал на звук.