Пастис

Первым делом, когда Алиса уходит, Милс — уже сменившая гнев на милость — принимается запрягать Юэна работой по дому. Они стоят в гостиной: она — скрестив руки на груди, он — руки и плечи безвольно опустив. Ей не нравится, как стоит диван и неудобно открывать буфет, поэтому Милс просит Юэна передвинуть диван к противоположной стене. Вернее не просит, а требует. И не диван, а скорее огромного кожаного носорога, весом, наверное, под два центнера. — Я тебе в носильщики не нанимался, — Юэн пытается возразить, тем более что то, как стоит мебель сейчас, ему кажется вполне удачным решением. А двигать ее придется без магии. — Тебе все равно заняться нечем. — Вообще-то я собирался… поспать! Серьезно, между прочим! Он только намеревался прикорнуть в гостевой комнате, которую отвели под его «собственную», как Милс — без стука, конечно — пришла и потребовала проследовать за ней в гостиную. А если б он там какими-нибудь… очень личными делами занимался? — В шесть вечера? — Она скептически изгибает бровь. — Да! Я люблю спать. Я не высыпаюсь. Милс молчит, придирчиво осматривая гостиную, а потом невозмутимо добавляет: — И вон туда полку еще повесь. Поэтому он весь вечер занимается бесконечным перетаскиванием мебели с места на место. Милс ничего не нравится, поэтому в конце концов диван возвращается в исходную позицию, а вот буфет приходится трижды перенести и оставить в углу. Через два часа Юэну хочется лечь и умереть хотя бы на пару дней. — Мерлин, какой же ты ленивый, — возмущается Милс. — Ничего не хочешь делать. Как так можно жить? Ты же ничего в своей жизни не добьешься, если продолжишь каждый день так прозябать в своей помойке. Радуйся, что хотя бы сейчас ты можешь пожить как нормальный человек. … Ну или прибить ее. — Кажется, я начинаю понимать Волан-де-Морта. — Что ты сказал? Еще час она гоняется за ним по всему дому, пытаясь отхлестать газетой или чем потяжелее. Но Юэн, к счастью, оказывается быстрее. Впрочем, Милс всегда легко остывает, так что к десяти вечера, когда, наконец, домой вваливается сонный и уставший Реджинальд, они уже успевают поиграть в шахматы и сделать какой-никакой ужин. Не обходится, конечно, без споров. — Отойди от печи. — Но… я требую добавить лавровый лист! Так надо. Так правильно. — Отойди, кому сказал. Реджинальд смотрит на Юэна в тот момент с уважением и надеждой. Он с женой спорить даже не пытается и за несколько месяцев жизни, кажется, уже смирился с тем, что она всегда знает, как правильно и как надо. А тут неожиданно появляется кто-то, кто умеет готовить без всяких книг рецептов, не гнушается делать вредную калорийную пищу и солит по-человечески, а не «так полезнее!». И еще, ко всему прочему, может заставить Милс — с шипением и недовольством, но все же — сесть за стол и не мешаться. Потом, когда Милс ложится спать, они с Реджинальдом полночи еще сидят в столовой, распивая свежую вишневую настойку, которую Юэн припас вместе со всем содержимым своего буфета. — И как ты это терпишь? — шепотом спрашивает он. — Ну… Я просто не мешаю ей делать то, что она хочет, — Реджинальд рассматривает содержимое своего маленького шота. — Красивое. — Но ты же не всегда с ней согласен? — Не всегда. Но так нервы целее. Юэну невдомек, как можно мириться с тем, с чем ты не согласен. Ладно еще когда дело касается работы или иначе просто нельзя, но проводить свое свободное время под чужим контролем, не имея личного пространства? Впрочем, не похоже, что Реджинальд особо страдает от этого. Ему вполне комфортно с Милс и удобно так — следовать ее желаниям и правилам. А к отсутствию соли на столе и «здоровой пище», в конце концов, можно привыкнуть. Пожалуй, в работе Юэн ведь такой же флегматичный. Куда послали, туда и пошел. И думать самому не надо. Так что отчасти он понимает Реджинальда, вот только у того все наоборот: на работе ему много приходится решать и делать самому, особенно сейчас, тогда как дома — здравствуй, полная пассивность. Покормили — уже хорошо. А вот Юэн в шесть утра кидает в Милс подушку, когда она пытается его разбудить. Без работы капец как скучно и на стены лезть охота, его бы воля — он бы только пил и спал. Но Милс находит то одно занятие, то другое. И ей, конечно, скучно не меньше, поэтому Юэн к исходу второго дня уже даже не бесится, а соглашается на любое дело, лишь бы хоть чем-то себя занять. На третий день они решают выйти из дома. Действие Фиделиуса охватывает не только его, но и всю небольшую прилегающую территорию вплоть до покосившегося от времени забора. Поэтому первым делом решено привести в божеский вид этот самый забор. Благо, что уже можно колдовать. Но вот красить его они принимаются вручную. Вернее — он принимается. Милс в основном смотрит и советует, как лучше, чем невероятно выбешивает. — У тебя есть радио? — Есть. — Неси. Лучше слушать гребаный «Котел, полный крепкой, горячей любви», чем ее разглагольствования. Включив свою любимую Селестину Уорлок, Милс действительно отвлекается. Но Юэн то и дело замечает ее грустный взгляд, обращенный на совершенно голую территорию. Сорняки все выкосили прошлые хозяева, но это неухоженное неприветливое место в корне отличается от прошлого сказочного садика. Юэну и самому-то становится тоскливо, когда он думает о взрыве и уничтоженных цветах, деревьях. Как-то муниципалитет решил избавиться от небольшой аллеи, мимо которой он часто проходил, спеша на работу. Там были мачтовые сосны, несколько дубов, клены — не самая аккуратная композиция, еще и тротуар был проложен между деревьями абы как, но она все же нравилась ему. Когда в один день Юэн увидел, как маглы на высоких сооружениях спиливают эти деревья по кускам, сердце его сжалось. Через неделю остались только пеньки. Проходить мимо них стало настолько неприятно, — так почему-то и казалось, что если прислушаться, можно услышать стон и протяжный плач, — что в итоге пришлось сменить маршрут на более длинный. И это несколько никому не нужных деревьев. А тут целый сад — вылюбленный, ухоженный, на который было потрачено очень много сил и времени. Конечно Милс по нему тоскует, хоть и не поднимает эту тему. — Может… посадим тут что-нибудь? — Юэн спрашивает, закончив с забором. Работы непочатый край, как раз можно будет занять себя. Ну и, если честно, он всегда мечтал о большом и красивом саде, где постоянно будет сажать что-нибудь новенькое. И редкое. Его еще со школы очень расслабляли занятия травологией, поэтому Юэн часто оставался с профессором Стебль и помогал ей в теплицах. Мерлин, у него на деле вообще была ужасная тяга к коллекционированию растений и их сортов, которую в прежней жизни ничем нельзя было унять. А тут такой простор… хотя бы временный. Милс удивленно смотрит на него, а потом улыбается: — Было бы хорошо. Правда я сама мало что понимаю в этом. Черт, и это она еще что-то про лень ему говорила? Она жила в доме с таким шикарным садом и мало что понимает в садоводстве?! Давай, скажи еще, что после того, как родители съехали, бедолаге Реджинальду и за садом ухаживать пришлось. — Хочу, чтобы тут цвели кусты белых и красных роз, — она, сидя на своем шезлонге, показывает рукой в сторону за домом. — Как у Кая и Герды что ли? — Это первая ассоциация, которая сразу же приходит в голову. Когда мать рассказывала Юэну сказку про Снежную королеву, она всегда говорила, что у Герды были белые розы, а у Кая красные. Хотя это вроде было уже из какой-то другой оперы, но Юэну нравилось. — Что? — Милс, конечно, даже оригинальная сказка совершенно не знакома, поэтому она лишь удивленно переспрашивает. — Забудь, — Юэн усмехается. — Характером ты больше похожа на Красную королеву. Ну, на ту, которая всем «голову с плеч» и тоже с пунктиком на розы. — Я ни слова не поняла, но звучит красиво. Это комплимент? Милс как-то странно улыбается. Кокетливо, что ли… В общем, у Юэна сразу дыхание спирает. — Да… — он теряется, не зная, что лучше сказать. — Конечно, комплимент. И как бы врет, но… Блблблблбля. — Это. А где-нибудь тут есть садовые инструменты?

***

Милс, к счастью, дает ему полную свободу в саду и больше не надоедает с советами. В солнечную погоду она сидит на неизменном шезлонге, пьет какой-нибудь овощной сок и пытается занять себя нумерологическими прогнозами. — Скучно, — иногда она все же со вздохом выводит Юэна на разговор. — Книжку почитай. — Я прочла за свою жизнь столько книжек, что меня от них уже воротит. Конечно, она, привыкшая к едва ли не круглосуточной работе, погибает сейчас от безделья. Пару раз Милс все же берется за грабли, но такая монотонная однотипная деятельность ей быстро надоедает. Ей хочется вершить судьбы, делать что-то великое, действовать. — Ну, напиши какую-нибудь речь к следующему выступлению. — Хм-м-м. А это мысль. Обычно она выступает почти без подготовки, импровизирует. Милс придерживается позиции, что речь должна идти от самого сердца, презирает чиновников, читающих с листочка, но не может отрицать, что частенько после выступлений голову ее посещают великолепные идеи и фразы, которые, увы, уже не к месту. Поэтому теперь с увлечением принимается строчить. А Юэн тем временем заказывает несколько саженцев деревьев и думает о том, как их, когда доставят, сюда перенести. Работать в саду Юэну нравится. Он прям чувствует себя на своем месте. Сначала примерно планирует зоны на участке, потом, наметив место для первых и самых простых клумб, принимается за подготовку почвы. Сразу сажать что-то глобальное неразумно, так что он ограничивается календулой, настурцией, бархатцами и люпином. Про розы пока думать рано, тут бы хоть что-нибудь взялось. Юэн часто вспоминает про Роя и слова Милс о том, что он тоже в Отделе Тайн «чувствует себя на своем месте». Что наконец обрел цель. В такие моменты Юэн садится на землю, отложив тяпку и переводит дыхание. Если бы не он, Рой бы изначально пошел в Отдел Тайн и, наверное, был бы счастлив. Познакомился бы он с Вероникой или нет, он бы точно не потерял ее так. Дружба дружбой, а выбирать жизненный путь каждый должен сам. Идти учиться куда-то, только потому что туда идет учиться твой друг — худшая идея. Ведь дружба не вечна, а с последствиями своего выбора разбираться потом придется самому. Эх, если бы им кто-нибудь объяснил это раньше. Юэн никак не может перестать жалеть о каких-то неправильных выборах в прошлом. Милс бы, услышь его мысли, непременно сказала, что он живет прошлым, а не настоящим. И это, конечно, все так. — Юэн! Впусти меня! — Ястреб Алисы, взмахнув крыльями, подлетает к нему и исчезает. Голос перепуган, с нотами нескрываемой паники, так что Юэн спешит к калитке, вооружившись волшебной палочкой. Хорошо, что под Империусом патронуса вызвать нельзя. Реально идеальное средство связи. — Что случилось? — Он выходит и, увидев Алису, быстро хватает ее за руку, заводя внутрь. Потому что у нее вся голова в крови и — частично — мантия. Алиса колотится так, будто что-то бьет ее изнутри. Юэн быстро проводит ее в дом (благо тут дорожка от калитки до входа всего ярдов десять) и зовет Милс. Та сбегает по лестнице второго этажа и, увидев Алису, кидается к ней. — Мерлин, что произошло? Они отводят Алису в кухню, где Милс принимается осматривать ее голову. Юэн тем временем вынимает из шкафчика с целебными снадобьями настойку бадьяна. Рана неглубокая, скорее ссадина, но очень большая — спускается от лба к левому виску. Бровь рассечена, глаз заплыл от отека, хоть и не полностью. Юэн, щедро линув настойку на ладонь, принимается за обработку. — Мы долгое время следили за Бёрками по приказу Дамблдора. И… — она заикается, но не плачет, только губы кусает. — На нас с Фрэнком напали. Сам Волан-де-Морт. Фрэнк… помог мне сбежать, а сам… — сдерживаться ей становится все труднее. — Он остался там, Юэн! Он обманул меня и остался там! Голос срывается, а взгляд такой дикий и испуганный, что становится дурно. Она будто бы просит его скорее мчаться на помощь Фрэнку, но что Юэн может сделать отсюда? Его первостепенная задача — защита Милс. — Так, успокойся, — приходится взять ее за плечи, заглянуть поглубже в почерневшие глаза — зрачки занимают почти всю радужку, а на левом глазу вообще кровавая клякса, плавающая на поверхности бездонного черного колодца. — Фрэнк опытный сильный волшебник, вспомни, вы уже однажды Волан-де-Морту задницу надрали. Он и сам мог сбежать, возможно, вы просто разминулись. Не хорони его раньше времени. — Хорошо, — она делает глубокий вдох, кивает самой себе. — Я… не знала куда идти, сначала пряталась в лесу, боялась преследования, потом трансгрессировала сюда. В штаб-квартиру Ордена сейчас нельзя. Сюда, наверное, тоже… Мерлин, что я наделала?! — Я отправлю сообщение Дамблдору, — Милс, будто чувствуя себя бесполезной, отходит от них. Она еще один обладатель крайне немобильного патронуса — крупного тигра. Когда Милс призвала его в прошлый раз, чтобы отправить послание Дамблдору, это был маленький шар света. «Вот черт, а я так не умею», — подумал Юэн тогда, — «надо б спросить у Милс, как они в ордене это делают». Это была какая-то более сложная форма, способная замаскировать патронуса, и требовала она особой концентрации. Но сейчас у Милс концентрации нет. Поэтому по холлу мчится рычащий тигр — и исчезает. Через полчаса Дамблдор прибывает к ним собственной персоной. Алиса к тому моменту уже берет себя в руки, да и в целом увидев его явно испытывает прилив сил и уверенности, поэтому отчитывается как настоящий солдат: четкий доклад, каждое слово звонко отскакивает от зубов. Она перечисляет чуть ли не каждый шаг Бёрков, который те сделали за день. Алиса и Фрэнк сели им на хвост основательно, за что и поплатились. Дамблдор подозревает Бёрков в причастности к делам Волан-де-Морта, но те, как и Макнейры или Малфои, поводов уличить себя не дают. Сегодня, к примеру, отец с сыном посетили несколько лавок в Косом переулке, а потом зашли на чай к Ноттам. Собственно, как раз по окончании слежки за поместьем Ноттов, на Алису с Фрэнком и напали Пожиратели смерти. Совсем не факт, что это напали Бёрки — могли и сами Нотты, и кто-то еще. Теперь уже не определить. — Вы ведь хотите рассказать мне что-то еще, мисс Фоули? — Внезапный вопрос Дамблдора застает всех врасплох. Алиса некоторое время молчит, колупая ногтем заусенец на пальце. — Да, сэр. Это касается моих троюродных дяди и тети. — Мистер и миссис Фоули умерли, насколько я помню, около двадцати лет назад. — Восемнадцать, сэр. — Жгучая антенница, трагическая случайность. Так почему вы про это вспомнили? — Дело в том, что это произошло вскоре после того, как их дочь вышла замуж за Бёрка. Когда мы вчера следили за ними, я подумала… а что, если это был не несчастный случай? Юэн про то, что случилось с Фоули, знает очень смутно: очередные чистокровки вроде как выращивали жгучую антенницу и отравились ее парами? Или ядом? Черт знает. Алиса была из побочной ветви этой семьи: ее прадед в свое время сильно повздорил с родителями, так что был исключен из доли наследства — Алиса порой рассказывала об этом, когда дело доходило до высмеивания чистокровных снобов. Но фамилия все же сохранилась. — А еще это произошло как раз в тот день, когда у Бёрков родился сын. Вот. Разве не подозрительно? — На этой ноте Алиса заканчивает. Дамблдор какое-то время сидит, погруженный в свои размышления. На секунду даже кажется, что он вот-вот задремлет. — Тогда этот случай называли злым роком, — наконец, Дамблдор подает голос. — Но не думаю, что в этом есть что-то подозрительное. Миссис Бёрк разрешилась раньше срока из-за потрясения. — Да, но… — Увы, прошло уже слишком много времени. Ни разузнать что-то стоящее об этом мы не сможем, ни взяться за расследование. Но благодарю за то, что вы мне это рассказали, — он невесело усмехается. — В любом случае, пищу для размышлений я получил. Как и все они. Юэн с Бёрками особо не пересекается, но лавка «Горбин и Бёрк» вызывает оскомину у всех сотрудников отдела магического правопорядка и мракоборцев в частности. В лавке из-под полы продаются проклятые вещи, темные запрещенные артефакты и иногда — контрабандой — даже невероятно редкие ядовитые существа. Волшебников из-за этого в больницу Святого Мунго попало очень много, и не меньше сразу на кладбище. Один из ее совладельцев — Исидор Бёрк — крайне скользкий гад, который теперь обеспечивает девяносто процентов алиби своему старшему брату и его сыну. Одного подозревают в нападении на маглов на углу Кросс-Роуд? Так нет же, смотрите, он был в банке Гринготтс, вот подпись на чеке и время. Другого заметили во время убийства волшебника в Лютном переулке? Ну что вы, он был в гостях у Мальсибера, вот свидетель. В общем, отдел правопорядка давно оставил попытки поймать хоть кого-нибудь из этой липкой троицы. Если они и Пожиратели смерти, работают очень чисто и предусмотрительно, без улик и свидетелей своих злодеяний. Зато, очевидно, Дамблдор попыток не оставляет. — А вы тут как? — теперь он обращается к Юэну и Милс, все-таки вспомнив про их существование. — Справляетесь, мистер Форни? Не вполне понятно, что имеется в виду, но Юэн на всякий случай кивает. Милс щурит глаза, кажется, едва сдерживаясь, чтобы не разразиться какой-нибудь гневно-язвительной тирадой. От Дамблдора ее выражение лица не укрывается. — Ох, я понимаю, как тяжело молодым людям сидеть взаперти. Но, миссис Багнолд, придется потерпеть. — Я терплю, профессор Дамблдор, — начинает Милс ровно, с расстановкой, — но какой в этом смысл, если я отсюда не могу принести никакой пользы? — Что ж… — он скрещивает морщинистые пальцы под носом-крючком, едва ли не положив его на них. — Ваша жизнь очень ценна. Вы не можете ею рисковать сейчас. — Ценна? Моя, с вашего позволения, «ценность» заключалась в том, что я хоть что-то делала в министерстве. Я проявляла инициативу и пыталась что-то изменить. А сейчас я просто в клетке. В плену. Но с хорошими условиями для жизни, да. На последних словах она издает издевательский смешок. Юэн тем временем готовит для Алисы какао, щедро линув туда рома. Рана на ее голове больше не кровоточит, но след все еще виден, несмотря на обилие бадьяновой настойки. Стоило Дамблдору переключиться на Милс, как Алиса снова углубилась в свои мысли о Фрэнке. Гидеон и Фабиан вместе с Джеймсом Поттером уже час как отправились на поиски, так что теперь они здесь все вместе ждут хотя бы каких-то известий. — Вы излишне драматизируете. Разве мистер Багнолд каждый день не выполняет ваши распоряжения? Чтобы изменить мир, необязательно делать все своими руками. — Но если хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам. Милс скрещивает руки под грудью и слегка покачивает закинутой на ногу ногой. Она на любой аргумент при желании найдет контраргумент. — Ну и что вы, в таком случае, предлагаете? — Ничего. Я не предлагаю. Я жалуюсь. Я не могу просто взять и пожаловаться? Даже если для этого придется свести все к софистике. От такого внезапно перехода даже Дамблдор сидит, слегка оторопев. «Женщины…» — думает Юэн. При всей привязанности к Милс, спорить с ней он терпеть не может. Потому что иногда она начинает спорить уже просто ради спора, если разойдется не на шутку. А из-за вынужденной самоизоляции Милс буквально озверела и стала совершенно невыносимой, поэтому спорит в два раза чаще. — Кое-какое предложение у меня все же есть. Если бы, скажем, у меня были парные портреты… Впрочем, даже в таком состоянии она по-прежнему способна переключиться на важное. Юэн заинтересованно прислушивается. — Идея хорошая, но вы же знаете, законы создания живых портретов сложно обойти. — В моем кабинете есть один портрет — Эльфриды Крэгг, — связанный с другим, который находится в Атриуме. Может быть, можно как-то забрать портрет из Атриума и перенести сюда? Юэн знает, что Милс поддерживает связь с Реджинальдом с помощью Протеевых чар: они оставляют друг другу мелом быстрые короткие послания на парных досках — одну такую повесили в кабинете Милс, а другую в ее кабинете дома. Но это долго, и разговора нормального не получается. С портретами действительно было бы намного проще и быстрее. — Боюсь, это невозможно. Портреты Министерства Магии крепятся с помощью заклинания вечного приклеивания, да и это собственность Министерства. — А если сделать третий? — Милс его ответ не устраивает. — Но кто же на это согласится? Нелегальные волшебные портреты… это может грозить художнику большими проблемами. Юэн такими нюансами в работе художников волшебного мира никогда не интересовался особо, но как делать волшебные портреты знает хорошо. Впрочем, напоминать Милс о своем таланте плохая идея — еще запрягут какую-то кочергу шестисотлетнюю писать. — Что ж, вы правы, — Милс соглашается спокойно. Хотя с другой стороны… Если бы это могло занять ee и сделать чуть менее нервной, Юэн бы, возможно, даже согласился. Только сперва как-то о грозящих проблемах надо разузнать. Когда речь о том, чтобы рисковать жизнью, Юэн всегда готов. Но вот получить какой-нибудь крупный штраф, с которым он вовек не расплатится, желания нет. Или, того хуже, попасть под стражу. Особенно к дементорам. Милс и Дамблдор принимаются обсуждать дальнейшую стратегию защиты маглорожденных: говорят о каких-то предстоящих пикетах, обеспокоенно вспоминают недавнюю забастовку, устроенную сотрудниками отдела магического хозяйства. Это все Юэну совершенно непонятно и неинтересно, поэтому он возвращается к Алисе. — Пошли на кухню? — говорить приходится шепотом, чтобы не отвлекать людей от важного разговора. Алиса потеряно поднимается и идет за ним, сжимая в ладошках чашку из-под какао, будто пытается об нее согреться: но там давно пусто и все остатки тепла впитались в холодную от волнения кожу. Юэну тоже неспокойно, но он все-таки верит, что все будет хорошо. Не может же все быть… так. — Фрэнк позавчера сделал мне предложение, представляешь? — Алиса хмыкает, прислонившись поясницей к подоконнику, и из-за плеча выглядывает в окно. Ждет, что там, за калиткой, кто-нибудь появится. Неотрывно смотрит. Закат уже кончился, небо потемнело, фонари вдалеке зажглись и теперь светят блуждающими огоньками. Синие вечерние тени падают на лицо, контрастируя с теплым освещением комнаты. Кружку у нее все-таки приходится осторожно забрать — тонкие руки белеют от напряжения. — Здорово, — Юэн улыбается Алисе. Это же был вопрос времени, когда Фрэнк все же решится. После свадьбы Багнолдов многие волшебники то ли решили последовать их примеру, то ли просто осмелели. То ли поняли, что если не сделать это сейчас, потом будет поздно. Так недавно поженились и Поттеры. — Ага. Родительница его, конечно, не в восторге. Ну, я ведь не очень-то чистокровная: моя матушка смесь бульдога с носорогом. А Долгопупсы хоть и поддерживают сейчас защиту маглорожденных… В общем, ты понимаешь. Августа Долгопупс по характеру не многим лучше, чем мать Милс, но все же явно куда более благоразумная, да и Фрэнк всегда может находить с ней компромисс или просто делает все по-своему. — Ну, она не в восторге, но не препятствует, верно? — Так что Юэн считает, что Алисе не стоит беспокоиться об этом. — Верно. Вот только… Если Фрэнк не вернется, это вообще не будет иметь значения. Алиса сжимает ладони в кулаки. Беспокоится сейчас она действительно совершенно о другом. — Фрэнк вернется. Он не сдастся. Поэтому Юэн говорит с уверенностью, он знает: если хочешь звучать убедительно, ты должен сам верить в то, что говоришь. — Смотри! — а Алиса восклицает, стуча ладонью по окну. За стеклом что-то сияет и стрелой влетает в дом. Они вместе выбегают из кухни навстречу очередному патронусу.