Пастис

Фрэнк говорит о своей смерти так легко, будто через два года Паддлмир Юнайтед опять проиграет. Или произойдет что-то еще настолько же обыденное. А у Юэна дрожь по телу и холод в груди. Очередной близкий ему человек, которого скоро не станет. — Не знаю точно, сколько осталось. Плюс-минус месяцев пять. Я никому, кстати, не рассказывал еще, — Фрэнк горько улыбается, будто находит во всем этом кошмаре что-то забавное. — Знаешь, просто камень с души свалился. Он вздыхает глубоко и очень свободно. Как человек, который рассказал долго мучившую его тайну. Как вздохнул бы Юэн, если бы рассказал кому-то про Милс. — Так вот почему ты… На самом деле решил расстаться с Алисой. Да? — Вроде того. Фрэнк меланхолично колдует синий огонек над ладонью, и тот парит, согревает, но не обжигает. Юэну больно на него смотреть. Но, по крайней мере, хотя бы два года. Это много, есть еще время, чтобы найти решение. — Неужели нет никакого шанса, что кто-то сделает все же… нормальное противоядие? — Это, — Фрэнк опять показывает на флакон, — создал очень талантливый зельевар. Самый талантливый в Британии. Если он не придумает ничего лучше, никто не придумает. — А как же Слизнорт? Он вообще мэтр зельеварения, — Юэн вспоминает их школьного преподавателя — добродушного (хоть и не лишенного изумительной еврейской ехидности) шарообразного мастера зелий. — Хм-м… Пожалуй, надо и правда написать ему. Да, — Фрэнк решительно ставит бутылку на коротконогий столик, будто прямо сейчас собирается писать письмо. Быстро они сегодня опьянели. Юэн смотрит под стол, а там уже больше дюжины пустых бутылок. Как это они так умудрились… Смаргивает. Вообще нифига не заметил. Но за обычной болтовней с Фрэнком время пробежало что вчера, что сегодня довольно быстро. Да и пить они начали еще во время работы, так веселее было и сил придавало. Что ж, надежда, что его вылечат, все-таки есть. — Знаешь, она мне всегда нравилась в школе, — задумчиво и немного невпопад выдает Фрэнк. — Такая живая, свободная… И недостижимая. Это он об Алисе, очевидно. Со всей своей любовью, тоской и нежностью. Да, этими качествами Алиса всегда привлекала окружающих. С ней трудно было не подружиться: веселая такая, разговорит кого угодно. Впрочем, насчет недостижимости можно поспорить. И тут до Юэна кое-что доходит. — Погоди-ка… Но ведь когда ты учился, она была совсем мелкая… Чувак! Первый-второй курс, все! Фрэнк долго смотрит на него ничего не выражающим взглядом. — Я же не сказал, что она мне нравилась как девушка. Она мне нравилась как человек. Понимаешь? А, окей. Кажется, понял. Юэн часто кивает, хотя у него из пьяной башки так и не выходит мысль о том, что Фрэнк, черт побери, обратил внимание на Алису, когда она была еще совсем карапузом. А он уже, в общем-то, почти взрослым парнем. Так, ладно, Фрэнк сказал, что она ему нравилась просто как человек, значит, так оно и есть. — А у тебя как дела с Миллисентой? Юэн поджимает губы и даже невольно задерживает дыхание от этого вопроса. Что ему сказать? Соврать? Но Фрэнк уже рассказал такое… Почему бы и Юэну не поступить так же? Снять этот камень с души. — Не представляю, каково тебе. Жить с ней здесь, в одном доме. Проводить большую часть времени наедине. Юэн подавленно молчит и надеется, что Фрэнк озвучит все сам, за него. — Понятно. Ну, этого и следовало ожидать, — и тот действительно понимает все без лишних слов, вздыхает только. — Не могу тебя винить. Ты же со школы за ней ходил хвостиком. Ну да, особенно на первых курсах. Потом как-то различия полов стали сильнее, и они уже все меньше и меньше начали проводить время друг с другом. — Я не знаю, что делать. И перед Реджинальдом… стыдно. — Но ты ведь ее любишь? Этого Юэн, по правде, тоже не знает. Как оно вообще должно быть? Какая есть разница между любовью к женщине и к другу? Юэну почему-то кажется, что все должно быть иначе. Не так, как у них. Он не отвечает Фрэнку, и не может дать ответ самому себе ни сегодня, ни на следующий день, ни через несколько дней потом. Потому что ему по-прежнему неловко и дискомфортно от мыслей, что он… с ней. И не только из-за Реджинальда, а вообще, просто. Есть в этом что-то неправильное, искаженное. Это как заниматься сексом с другом — странно и «черт, давай забудем об этом как о самом худшем дне в нашей жизни, будто ничего и не было». Что-то такое пошлое и ненастоящее, одна сплошная ошибка, о которой не думаешь, прежде, чем кончить, потому что мозги в эти моменты вообще не работают, но зато думаешь потом — через несколько часов, лежа одиноко в своей постели и пытаясь уснуть. И в глаза после этого смотреть очень сложно. Каждый день так, по кругу. И каждый же день Юэн говорит себе — ну все, хватит. А потом Милс с нежной улыбкой берет его за руку и вот, здравствуй, новый круг. «Я вообще запутался и ничего больше не понимаю», — думает он, поправляя свою серую мантию мракоборца. Настал день конференции, так что они с Милс собираются. Ну, вернее, она собирается, он-то давно готов и уже даже сходил мантию от скуки напялил, пока она носится по спальне — то макияж, то прическа, то украшения найти надо. Стрелки на глазах она, кстати, перерисовывает трижды. И дважды стирает тушь с ресниц. — Не стой над душой, — Милс держит в уже трясущейся от злости руке острый карандаш и, кажется, готова им убивать. В который раз пытается аккуратно что-то там накрасить. — Ну сколько еще ты собираться будешь? — ноет Юэн. — Почти двенадцать уже… — Да черт бы тебя побрал! Она опять сделала что-то недостаточно идеально, поэтому Юэн убегает в прямом смысле. Армия летучих мышей врезается в дверь. Одной, правда, удается прорваться — Юэн потом матерясь долго еще пытается отцепить заразу от головы. И что он такого сделал?! Что там собираться вообще столько времени? Оделась и пошла, Господи, ну сколько можно. А сначала она утром оккупировала ванную комнату часа на полтора. Как раньше с ней Реджинальд вообще на работу собирался каждый день? Закончив, Милс спускается к нему во всей красе. Безупречное великолепие. Изящная пурпурная мантия, высоко собранные волосы, туфли, сверкающие звездами. И тут такой он в своей мятой мантии, спасибо, хоть галстук самостоятельно завязывать умеет. Милс придирчиво осматривает его лицо и глаза. — Ты собираешься идти так? — Да… — Вот прям так? — Нет, блин, давай еще и меня накрасим. — Я имею в виду, у тебя кровь под глазом. Проклятая летучая мышь. — Это все твой летучемышиный сглаз, — он укоризненно смотрит на нее, трогая царапину пальцами. Пощипывает немного, но терпимо. — Ой, ну прости, — Милс заигрывающе улыбается, прильнув к нему, и тянет за галстук, заставив наклониться. — Я сейчас все исправлю. Целует эту царапину. Потом делает легкий взмах волшебной палочкой, чтобы свести ее. — А если бы я остался без глаза? — Нельзя обнимать ее сейчас, но руки все равно привлекают к себе обратно. И дышать тяжелее сразу. Главным образом, наверное, из-за запаха. У Милс всегда были просто ужасные духи (хотя кому-то они очень даже нравились, однако Юэн был не из числа таких людей), а с этого расстояния они были не ужасными. Они были вообще невыносимыми. Она надушилась этим убойным парфюмом впервые с момента их заточения. Ну, наверное, хороший знак. — О, думаю, это смотрелось бы достаточно, — она встает на цыпочки и запах духов сразу же отходит на второй план, будто и нет его вовсе, — драматично. Мерлин, как хорошо, что сюда не может войти никто, пока он сам не впустит.

***

В министерстве Милс сразу же принимается ворчать, но по ее прямой осанке и решительной походке видно — она чертовски скучала по выходам в свет и теперь буквально не может надышаться. Юэн и сам в обществе сразу чувствует прилив сил и энергии. Хоть он и покидал несколько раз дом ради рисования — о, они как раз проходят мимо портрета этой хитрой бабки, которая заговорщицки подмигивает Милс, — по шумным голосам и снующим туда-сюда людям он тоже соскучился. — Естественно эти гнилые бюрократы начали возмущаться тем, что я даже не появляюсь на рабочем месте. А я говорила Дамблдору, что так и будет. — Лучше так. Чем очередное покушение, ага. Они быстрым шагом идут по коридору к залу совещаний. Знакомые сотрудники министерства, попадающиеся на пути, удивленно приветствуют их. — Ох, действительно, чего это я? Нашла кому жаловаться. Простите, мамочка номер два. Милс раздражается, когда не находит у него поддержки и согласия, но Юэн лишь фыркает. Кто бы говорил. Успевают они на начало совещания только чудом — министр тоже задерживается, так что они быстренько занимают свои места: Милс садится рядом с Реджинальдом, сразу принимаясь что-то возбужденно шептать ему на ухо, а Юэн встает рядом с ними, кивком поприветствовав Фрэнка. Тот стоит с другой стороны, так что поговорить не выйдет, но подать друг другу знак, если что, легко. Черт, наконец какое-то движение! Юэн принимается рассматривать всех присутствующих. Гидеон и Фабиан хорошо поднатаскали его в слежке: он с интересом отмечает, кто где нервничает, кто сердится, а кто чувствует себя очень даже вольготно, как, к примеру, Люциус Малфой. И что этот хлюст забыл здесь? Стоит внимательнее приглядывать за ним. Малфой, конечно, ничего сам не сделает при свидетелях, но мало ли? Волшебники не изучают человеческую психологию, но на самом деле неплохо разбираются в ней. Так, к примеру, Гидеон и Фабиан в свое время объясняли Юэну значение некоторых неосознанных жестов человеческого тела. Как и почему руки или ноги скрещивают, когда нос чешут, и почему отводят взгляд. Юэн обычно все очень хорошо воспринимал интуитивно, но было интересно узнать, что у всех этих движений, оказывается, зачастую есть своя закономерность. Мистер Минчум, наконец, проходит в зал и садится на свое место без какой-либо приветственной речи. За два месяца их министр изменился и вовсе до неузнаваемости. Серая кожа, нервно бегающие глаза и нездоровое истощение. Не зря Дамблдор начал говорить о смене руководства — да в таком состоянии мистер Минчум даже до конца года не факт, что доработает. Неудивительно, что Дамблдор так печется о Милс. Свой человек на посту министра — это отлично. С мистером Минчумом сотрудничать сложно. Дементоры, которым он позволил размножиться до катастрофического количества, уже не первый месяц нападают на гражданских, причем чаще на маглов. И министерство вместо того, чтобы сосредоточить все силы на борьбе с Волан-де-Мортом занимается чем? Правильно. Скрывает эти бесчисленные нападения от маглов и их правительства. Дамблдор, кстати, тоже здесь. Сидит в одном из первых рядов. Конференция начинается, но Юэн мало слушает всю эту канцелярщину, сосредотачиваясь исключительно на присутствующих в зале и их поведении. Периодически по рядам проходят еще трое мракоборцев — как акулы или ищейки, — но атмосфера сохраняется довольно спокойная. Пока дело не доходит до обсуждения маглорожденных и их защиты. Один из чиновников — вроде бы заместитель Крауча — принимается распинаться о том, что у Отдела правопорядка не хватает людей для обеспечения безопасности всем маглорожденным. — Гораздо целесообразнее, — голос у него такой гнусавый и противный, — выделить помещение… Быть может, бывшую магловскую школу или больницу? И там собрать маглорожденных и их семьи, а само здание поместить под защиту Фиделиуса. Хранителем может быть всего один человек! Представьте, насколько это бы позволило нам… — Собрать всех маглорожденных в одном месте? — Милс не выдерживает и перебивает. — Да вы с ума сошли! Их всех перережут как скот! Конференция рискует превратиться в дебаты. Многие начинают возмущаться — к маглорожденным у большинства и так пренебрежительное отношение, — особенно в адрес Милс. Она на выражения, когда это допустимо, не скупится, всегда честная и прямолинейная. Юэну это в ней, пожалуй, очень нравится. — Что вы тогда предлагаете? — с язвительностью спрашивает ее одна из помощниц министра. — Вы вообще-то и сами предпочли отсиживаться в убежище. Ну началось. Если сейчас никто не получит летучей мышью в глаз, будет классно. Впрочем, в серьезных ситуациях Милс всегда сохраняет достоинство и не позволяет себе до такой степени выходить из себя. Это с друзьями она может подурачиться, посудой пошвыряться, да поорать, а в обществе она прекрасно умеет играть в аристократические игры. — Мистер Минчум, позволите мне выступить? — Она вежливо обращается к министру и после его кивка принимается говорить. — Я признаю: мы не можем обеспечить всех маглорожденных и их семьи защитой Фиделиуса силами министерства магии. В зале становится тихо. Милс, которая обычно билась до крови только бы спасти всех, теперь ведет себя гораздо более зрело. — Единственное — действительно безопасное — место для них в Британии, это Хогвартс, — Милс смотрит на Дамблдора, она заранее уже получила от него одобрение, и теперь дело остается за малым — выдвинуть свое предложение и добиться содействия уже со стороны министерства. — Однако он не вместит столько человек. Поэтому я предлагаю разделить маглорожденных детей и их семьи. По сидящим в зале проходится волна шума — большинство недоумевает, часть настроена резко негативно. Положительно реагирует, пожалуй, только Дамблдор. А еще… Юэн обращает внимание, что один человек не реагирует вообще никак. Сидит с остекленевшим безразличным взглядом напротив министра. Во время таких провокационных высказываний легче всего заметить что-нибудь странное. Поначалу Юэн, когда увидел его, решил, что, ну, задумался мужик о чем-то своем, с кем не бывает. Но это продолжается уже довольно долгое время. Юэн смотрит на Фрэнка, подает ему знак — взглядом. Тот, проследив, тоже присматривается к подозрительному субъекту. А Милс продолжает: — Все маглорожденные дети должны оставаться в школе без права посещения дома и Хогсмида. Их родителям необходимо помочь покинуть Великобританию. Это снизит нагрузку на отделы магического правопорядка и защиты маглорожденных. Мы продолжим обеспечивать только защиту взрослых маглорожденных волшебников и их семей. — Что? Покинуть страну? Но далеко не все страны так лояльно относятся к маглорожденным! — К маглорожденным — да. Но не к маглам. — Вы предлагаете родителям отказаться от своих детей? Да кто в своем уме пойдет на это?! — Все, кто хочет сохранить этим детям жизнь. И себе. Пока Милс твердо отстаивает свою позицию, Юэн держит волшебную палочку наготове. Здесь что-то не так, он уже как пес чувствует это своим чутьем. И вот оно. Рывок. С Фрэнком они действуют синхронно: пока тот, будучи ближе, использует щитовые чары, отражая проклятье, Юэн выбивает обезоруживающим заклинанием палочку. Еще один короткий выпад, и нападавший волшебник парализован. «А неплохо, даже без тренировок», — где-то на фоне думает Юэн. Он настолько выдрессировал себя за зиму и весну, выучился определять, когда кто-то собирается напасть, что теперь тело само реагирует, мгновенно. Несколько волшебников вскрикивают — испуганно и изумленно. Фрэнк уже спешит вместе с парой других мракоборцев к парализованному, чтобы схватить, вытащить из зала и передать отделу правопорядка. Милс смотрит на все это с удавьим спокойствием. — Благодарю, — будто тут ничего только что и не случилось, так, бумажки со стола упали. — Итак, на чем мы остановились? Она продолжает свою речь, пока побледневший Реджинальд делает записи. Таких открытых нападений в министерстве давно не было. — Странно это все, — Фрэнк возвращается и подходит к Юэну, чтобы тихо поговорить. — Там Империус. И нападали на Миллисенту, не на министра. Да уж, действительно странно. Даже мистер Минчум меньшему количеству нападений подвергался, а ей стоило покинуть дом, как сразу же. Вот только нападать в зале, полном охраны, в высшей мере неразумно. И что это тогда? Предупреждение? Угроза? Юэн сверлит взглядом Малфоя, который не выглядит удивленным и надменно наблюдает за продолжающей выступление Милс. То, что она чистокровная, никого не остановит. Вон, Гринграсс тоже чистокровная была, к тому же очень даже поддерживавшая идею чистоты крови. До сих пор дурно вспоминать о ней. Юэн, конечно, после количества виденных смертей изрядно зачерствел, но все же… Она тоже погибла из-за него. Может быть, Малфой там и был под одним из капюшонов. Издевался над ней вместе с остальными. Нельзя расслабляться, ни на минуту. Едва ли не любой в этом зале может оказаться Пожирателем смерти. К счастью, остальная часть конференции проходит спокойно. Секретарь министра обещает, что министр рассмотрит предложение Милс, но что-то не похоже, что министр что-то там собирается рассматривать. Подпись на свиток с распоряжением поставит и ладно. — Хочу пива, — тихо шепчет Милс Реджинальду. — Я бы выпил что-нибудь покрепче, — так же тихо шепчет Реджинальд. Юэн выпил бы хоть что-нибудь, но все потом. Вскоре конференция подходит к концу, Реджинальд задерживается, заговорив с секретарем министра, — отдает все необходимые бумаги на рассмотрение, — а Юэн выводит Милс из зала, сосредоточенно озираясь по сторонам. Она — уже по привычке, как дома — повисает у него на руке, прижимаясь телом. — Даже не представляешь, как я на самом деле перепугалась. — По тебе не скажешь, — хмыкает Юэн. — Нет, ты только представь! У меня самый разгар речи, я еще не получила одобрение от министра и не договорилась о финансировании, а тут бы людей из зала выводить начали. Я уже думала все — сейчас объявят об окончании конференции! Кто о чем, а Милс все о своем. Реджинальд догоняет их в коридоре. Окликает, потом останавливается, когда Юэн и Милс оборачиваются. Долго смотрит на то, как Милс держит Юэна под руку. Замечает это — вот прям сейчас, будто раньше ничего не видел, а сейчас заметил и вдруг понял. И у Юэна не получается смотреть на него как ни в чем не бывало, он отводит взгляд. А Милс повисает на Реджинальде точно так же, как несколько минут назад висла на нем и принимается костерить всех и вся. Вот уж из кого прекрасная актриса, так это из нее. Ни мускулом не дрогнула, всем своим телом изобразив, что это вообще ничего не значит, совершенно обычный эмоциональный жест. Юэн так не смог.