— Пойдем домой, — улыбается Реджинальд, обнимая Милс. Может, он все-таки не понял?
— А как же работа?
— Я сообщил, что меня сегодня не будет.
— Да я не про тебя! — восклицает Милс. — Я хочу хотя бы на полчасика зайти в свой кабинет, пока я здесь.
— Что ж, в таком случае, думаю, у меня есть для тебя хорошая новость, — Реджинальд вздыхает.
На Юэна он не смотрит, и от этого чувство страха и отвращения к себе сводит все нутро.
— Так-так-так, — Милс потирает ладошки, уже предвкушая.
— Я сейчас говорил с Дамблдором, он согласен с тем, что тебе необходимо хотя бы несколько раз в неделю появляться в Министерстве. С охраной, разумеется.
Вот. Наконец поднимает взгляд. Вроде улыбается спокойно. Юэн кивает. Раз Дамблдор сказал, значит, так надо.
И с этого дня все становится только хуже.
Юэн вроде рад возможности покидать дом, но сидеть в одном кабинете с Милс и Реджинальдом — это просто жесть, простите. Заняв прежнее место Вирджиля Тейлора, Юэн полдня просто сидит, слушает, наблюдает за непринужденной болтовней Милс и Реджинальда. Иногда лениво рисует в блокноте: получаются только бессмысленные узоры и каракули.
Вспоминает, как они в прошлом году с Роем перебирали тут документы. Мысли о петле на шее в такие моменты становятся навязчивыми.
Все, что у него есть теперь — сраное одиночество. И иллюзия близости.
— Хотя бы сделай вид, что работаешь, — порой Милс, конечно, говорит и с ним.
— Я работаю, — Юэн, положив голову на стол, наблюдает за секундной стрелкой настенных часов.
— Хорошо, я перефразирую. Сделай хотя бы что-нибудь полезное. Между прочим…
У них в углу кабинета стоит целая коробка несортированных личных дел маглорожденных детей и подростков, которую Милс все порывается разобрать по годам. Все это слишком напоминает о прошлом, которое не вернуть.
— Тихо, кажется я что-то слышал.
Юэн усердно делает вид, что прислушивается, пока Милс закатывает глаза.
— А вот мистер Тейлор всегда помогал нам с… — она чуть машинально не говорит «с мистером Девисом» и осекается. Девиса «мистером» назвать язык точно ни у кого не поворачивается больше.
— Ну и где он сейчас? — парирует Юэн.
— Это тут при чем?!
Использовать софизмы с Милс он не научился, но хотя бы пытается.
Пока они пререкаются, Реджинальд, который до этого занимался сложным подсчетом средств для помощи родителям маглорожденных, вытаскивает коробку, откладывает часть личных дел и потихоньку принимается сортировать.
— Реджи, ну зачем? — Милс вздыхает.
— Хочу немного разгрузить голову.
Юэну опять стыдно, прямо как в школе.
Дома Юэн, когда Реджинальд в министерстве, постепенно начинает избегать Милс, да и она сама не особенно против: сидит обычно в своем кабинете, почти не выходит к нему. Хоть они и не говорят об этом, Юэн понимает — ей тоже тяжело.
Лгать каждый день. Притворяться. Делать вид, что все в порядке. А потом снова оказываться в одной постели.
— Юэн.
— М-м?
Она лежит за его спиной, Юэн сидит. Он чертовски устал. И надо бы просто закончить уже это недоразумение, но почему-то не получается.
— Что с нами теперь будет? — наверное, потому что голос у нее очень жалобный и тихий.
— Я… Не знаю.
— Мне страшно. Что скоро все кончится.
И потому что Милс заканчивать ничего не хочет. Собственно, это и есть самая большая проблема. Юэну тоже страшно — сделать ей больно.
— Поспи. И не думай об этом.
Отношения между Милс и Реджинальдом становятся все напряженнее. Они почти не ругаются, в общем-то, Реджинальд в основном просто угрюмо молчит. Юэн знает — их спальня как раз над его комнатой, — что Милс не дает ему.
Находит сто тысяч отговорок: начиная головной болью, заканчивая отсутствием настроения. Заодно периодически припоминает ему, что «не хочет детей», так что, мол, если он все еще на что-то рассчитывает, ему «стоит найти себе другую жену».
Но эти попытки вывернуть все так, будто причина ее нежелания заниматься с ним сексом — его же вина, хоть и могут показаться убедительными, на самом деле никого не убеждают.
Особенно хорошо все становится заметно, когда они втроем сидят в кабинете главы отдела защиты маглорожденных. Потому что Реджинальд больше не разговаривает с Юэном, вообще, хотя раньше они и болтали, и дома пили часто вместе.
Они все трое почти не разговаривают.
Иногда заходит Алиса, тогда становится чуточку менее невыносимо. Но Алиса сейчас тоже как в воду опущенная, к тому же вовсю занята другим поручением Дамблдора, так что особо поболтать с ней не получается. Юэну перманентно хочется вешаться. Или, как минимум, попросить Фрэнка отправить его заниматься каким-нибудь другим делом.
Фрэнк приходит в гости только по вечерам, и то не всегда.
— Ты и правда изменился, — однажды говорит Юэн.
— Да нет, — Фрэнк пожимает плечами. — Просто мы друг друга не знали.
Он, пожалуй, единственный, с кем Юэн теперь может чувствовать себя комфортно. У Фрэнка неожиданно обнаруживается любовь к садоводству, так что они вместе торчат на улице, занимаясь посадками и уходом за растениями.
А иногда, как сегодня, вместе распивают юэновские настойки в беседке. На сей раз Юэн взял свою самую лучшую, ту самую, на шиповнике. Он берег эту бутылочку для Роя, но…
Поговорят ли они теперь еще хоть когда-нибудь?
Конечно, нет.
Фрэнк с маленьким полупустым шотом настойки стоит над кустом белоснежных хризантем. Юэн заказал саженцы еще в апреле: их привезли недавно из тепличных условий уже с бутонами и те, как ни странно, зацвели. Теперь на клумбе стоит огромный такой кипельно-белый шар из нескольких дюжин сеянцев. Красотища. А главное — живучий какой. Прижился легко и увядать не планирует.
— А можно я… Сорву один? — Фрэнк садится на корточки, рассматривая цветы. Красивые такие, аккуратные, с узкими лепестками. Юэн и сам смотрел, нарадоваться не мог. Обычно ему попадались всякие крупноцветковые хризантемы, а с корейской он раньше в жизни дел не имел. — Сестре.
— У тебя есть сестра? — Юэн сильно удивляется. Он и не слышал ничего о других детях Долгопупсов. — Ты не рассказывал.
— Ага, — Фрэнк нежно улыбается, трогая белоснежные цветки так, словно перед ним маленький ребенок. — Из-за работы я ее почти не вижу. Ты не будешь против?..
— Нет, конечно, спрашиваешь еще. Давай, может, лучше посадим его в горшок с корнями? Тогда он и простоит дольше, и в саду высадить можно.
Юэн не против поделиться целым саженцем, чего зря цветы рвать.
— Это будет вообще отлично — вдохновленно говорит Фрэнк и они, поставив шоты на землю, принимаются за дело.
Юэн, вооружившись маленьким совком, осторожно отделяет один крайний саженец — он как раз недлинный, но уже цветет. Получается аккуратная маленькая веточка.
— Твоя сестра любит цветы?
— Да, очень, — Фрэнк, наколдовав горшок с дренажем, набирает земли рядом с кустом. — Особенно хризантемы. И полевые цветы всякие. Ромашки еще очень любит.
— О, ромашки, ромашки я тоже люблю. Она бы мне понравилась. Могу я с ней познакомиться?
— Она маленькая еще совсем, придурок.
— А, ну извини, я же не знал.
Юэн смеется, пока Фрэнк присыпает корни саженца. Они сидят на земле, ничего не подстелив: Юэну без разницы, он и так с головы до ног в грязи. Фрэнку, судя по всему тоже.
— Ничего, — Фрэнк глубоко вздыхает, хотя и выглядит помрачневшим. — Кстати, я думал, у тебя с Миллисентой…
Юэн кладет руки на ноги, стучит бездумно пустой стопкой по колену. Что у него с Миллисентой? Апокалипсис у него полный с Миллисентой.
— Иногда, думаю, правильнее всего… оборвать общение с человеком, — Фрэнк больше не спрашивает, просто говорит, будто знает и так, что его гнетет.
Да и, собственно, он же реально
знает.
— Я знаю, как это тяжело. Особенно из-за страха сделать больно.
Фрэнк прижимает к себе горшок с хризантемой, занюхивает тонкий свежий аромат — горько-сладкий, так пахнут бархатцы или полынь.
Юэн смотрит на него и думает: Фрэнк расстался с Алисой, хоть и знал, как той будет больно. Но он не может быть с ней и дальше, зная, что через несколько лет скорее всего умрет.
Или завтра.
Не может делать вид, притворяться, хотя, конечно, по-прежнему любит ее — это видно в редких упоминаниях, в случайных взглядах, когда они все же оказываются вместе в одном помещении.
Расставаться всегда больно, но порой это действительно единственный выход.
— Спасибо.
— Да не за что.
— А ты можешь мне помочь? — На Фрэнка вся надежда, поэтому Юэн аж дыхание задерживает, прежде чем попросить.
— Чем?
— Отправь меня с каким-нибудь заданием… куда-нибудь.
— Но тогда никто не сможет войти сюда, ты ведь хранитель, — Фрэнк обеспокоенно хмурится. Помочь-то он, конечно, хочет и готов, но даст ли ему кто?
— А если ты это время будешь с Милс дома? И Реджинальд. Это вообще было бы хорошо, ну… Чтобы они провели время вместе.
Чтобы помирились. Чтобы Реджинальд был с ней, — как обычно, вместо него, — чтобы они сблизились снова и жили себе как муж и жена. Может, пусть и правда ребенка вон заведут. Это же укрепляет любой брак, верно?
— Я постараюсь поговорить об этом с Дамблдором и согласовать все с Краучем. Но не обещаю.
Уже хоть что-то! Лучше надеяться на освобождение, чем даже не пытаться его получить.
— Спасибо! Реально спасибо.
— Да погоди ты радоваться, — Фрэнк смотрит на него с легкой укоризной. — Все ведь еще усложняется ситуацией с преемником Миллисенты.
— Так Алиса ведь его защитой уже занимается.
От этого-то какие сложности могут быть?
— Ну… да… но… — Фрэнк заметно нервничает, поднимается с земли, чуть не упав обратно — нога неудачно скользит по траве. — Черт. — Держит хризантемку, боится за Алису, как и всегда. Фрэнк раньше постоянно старался ограждать ее от опасностей, но она лезла в самое пекло этих опасностей, не взирая ни на что. — Ладно. Что будет, то будет. В общем, я поговорю с Дамблдором.
«А я поговорю с Милс», — думает Юэн, выпустив его за калитку.
И пока в крови алкоголь, а решимость еще не выветрилась, он идет к ней. Сталкивается прямо на лестнице — она в самом начале, он в самом конце.
— А я… хотела поговорить с тобой.
У нее бледное лицо и растерянный вид. Держится рукой за перила, смотрит на него сверху вниз чуть ли не со слезами.
— И я. Хотел поговорить с тобой.
Молчание душит, а решимость сразу куда-то испаряется. Расстояние на лестнице кажется невыносимо огромным. Они идут навстречу друг другу.
— Давай-ка в этот раз ты первый, — Милс усмехается, поравнявшись, наверняка вспоминает, как не дала ему говорить первым в прошлый раз.
И, наверное, жалеет сейчас об этом. А Юэн — нет. Юэн жалеет только о том, что позволил себе уже здесь.
— Нам нужно… Прекратить это. Я больше не могу так.
Голос хрипит от першения в горле. Хочется воды выпить или прокашляться, но приходится только дышать, сжимая ладони в кулаки.
Он сказал это.
Наконец, он смог это сказать.
— Да, я согласна, — Милс натянуто улыбается, как и в прошлый раз, когда они говорили под снегом и светом фонарей. — Я хотела поговорить об этом же.
Избегает прямого зрительного контакта, и Юэну кажется, что она врет, как и он тогда. Что же они делают друг с другом?
Обнять бы ее — в последний раз. Прижаться ко лбу лбом. Но Милс спускается на ступеньку ниже, стоит ему только податься навстречу.
И все.
Теперь все правильно.
Как должно быть.
Спина у Милс прямая как доска. А по ступеням она спускается точно сама королева Британии. И Юэну ничего не остается кроме как потеряно смотреть ей вслед.
И испытывать блаженное облегчение.
***
Милс, конечно, так просто это ему с рук не спустила.
Вскоре к ним в гости снова наведывается Дамблдор, Фрэнк тоже приходит, и они все вместе в гостиной принимаются решать всякие вопросы. Юэн по привычке уже просто стоит поодаль, наблюдая, и надеется, что Фрэнк не забудет про его просьбу.
Но стоило тому только поднять вопрос, сказав, что Грюму, Гидеону и Фабиану сейчас нужен новый человек в команду (Фрэнк пока сам не мог участвовать в активных боевых действиях), поэтому Юэн мог бы помочь им, пока Реджинальд будет дома, как Милс выдает: — Разве это не поставит мою жизнь под угрозу?
Отпускать Юэна она не планирует.
— Волан-де-Морт убежден, что это я — хранитель тайны, — вступается Фрэнк. — Вряд ли Пожиратели смерти догадываются, что это на самом деле Юэн.
— Правда что ли? — Милс фыркает и с язвительностью продолжает. — А ничего, что именно он сопровождает меня в Министерстве магии? Мне кажется, кто-то мог бы заметить. Человек сто, может, двести.
К сожалению, аргументы у Милс веские. Настолько, что Юэну приходится устыдиться — из-за своего эгоизма и трусости, он хотел сбежать и подвергнуть ее опасности. Ведь и правда, если другие сотрудники ее отдела стараются приходить в отдел по одному и почти не контактируют друг с другом вне отдела, чтобы никто ничего не понял, Юэн водит Милс по министерству чуть ли не за ручку.
Черт, почему эта женщина все время умудряется вызывать в нем чувства вины, стыда и отвращения к себе?
Фрэнк беспомощно глядит на Юэна, мол, прости друг, я сделал все, что мог.
Зато вот проницательный Дамблдор, когда все расходятся и Юэн проводит его к калитке, оборачивается и задумчиво предлагает решение: — Мистер Форни, быть может, вы присоединитесь к Ордену Феникса?
Он дает шанс. Возможность освободиться. Уж Дамблдор-то подсуетился бы, чтобы найти другого хранителя и избавить Юэна от контракта.
Но…
— Благодарю, профессор Дамблдор, но я останусь на своем месте.
Юэн понимает, что не может все бросить, и что раз Милс хочет его наказать, пусть так. Он заслужил и будет нести это наказание вместе со своей службой.
Он должен остаться.
— Вам не нужно покидать отдел правопорядка, чтобы…
— Дело не в этом, сэр. Просто моя работа имеет для меня высший приоритет, и я буду исполнять ее, пока жив, — Юэн отвечает как солдат.
— А. Теперь я понял, — Дамблдор снисходительно улыбается, и на лице у него читается «эх, молодежь». — Похвальная преданность, мистер Форни.
Преданность, ага.
Знай Юэн, какому наказанию Милс его подвергнет дальше, он чуть дольше подумал бы над предложением Дамблдора и, может, даже согласился бы.
Потому что идея о том, чтобы Реджинальд побыл месяц дома, — все же в Министерстве становилось все опаснее, — ей понравилась. И Милс принялась весьма активно восстанавливать отношения с мужем.
Настолько активно, что порой, как казалось Юэну ночью, ему на лицо сыпалась штукатурка с потолка.
А ее гребаные стоны были слышны даже на улице, куда он обычно уходил, чтобы хоть немного отвлечься. Потому что Милс нарочно открывала настежь окно.
Фальшивые сука стоны как в самом дешевом порно.
И Реджинальд же совсем не был против такой открытой демонстрации своей, кхем, личной жизни. Наоборот, он, может и не знавший наверняка об изменах жены, но как минимум подозревавший, не стеснялся показать, кто тут законный муж.
А может быть, она и вовсе сказала ему правду, повинившись, и он принял, согласился начать все с чистого листа.
С начала.
Лето переваливает за середину, кузнечики и цикады устраивают концерты не хуже Милс, а Юэн девяносто процентов времени проводит на улице, даже когда эти двое дома ничем таким не занимаются.
Хватило одного случайного раза, когда Юэн зашел на кухню, а они там трахались на диване. Лучше не рисковать лишний раз.
Что ж, ладно, он всегда был достаточно терпеливым человеком. Потерпит и сейчас.
Все в порядке. Парадоксально, но несмотря на дикое желание убивать или убиться, Юэн по-прежнему испытывает облегчение. Потому что у Милс и Реджинальда все налаживается, они продолжают жить своей жизнью, и нет, она не убивается от горя, не плачет и не просит вернуться.
Но Юэну все же не дает покоя одно: правда ли она хотела предложить расстаться тогда? А если она наоборот хотела сказать, что готова уйти от мужа?
— Для кого могилу копаешь? — Он только что впустил Алису, перед ней в воздухе летят ящики с овощами. Вся процессия направляется к погребу, минуя яму на углу возле дома.
— Для каштана, — угрюмо бросает Юэн, когда со второго этажа доносится самый громкий и протяжный стон.
— Ого, как стараются, — скривившись, комментирует Алиса, задрав голову.
— Опять мы с тобой во френдзоне, — на сей раз Юэн шутит уже сам.
— Может, это, пошли тоже? У меня секса не было несколько месяцев, — отвечает она с притворной веселостью.
— Нет, спасибо, что-то не хочется, — а у Юэна получается нервный смешок. Секса по дружбе ему хватило на всю жизнь. — Но вот если ты составишь мне компанию в баре — буду премного благодарен.
От похода в бар — единственного за четыре сраных месяца — никто точно не умрет. А у этих тут наверху похоже намечается марафон с использованием магии и зелий. Слушать сил больше нет.
Алиса как самый верный друг и собутыльник предложение принимает с готовностью, так что в Дырявом котле они скупают, наверное, целую полку на двоих и принимаются заливать себя со слов Алисы «до поросячьего визга».
— Ты поговорил с Фрэнком? — она спрашивает только дойдя до нужной для таких разговоров кондиции.
Юэн до сих пор ничего не рассказал ей, да и как он может? Это же не его тайна.
— Да. Нового ничего не скажу. Ему после плена тяжело очень.
— Я понимаю, — она гладит ладонью старую столешницу, взгляд устремлен сквозь бутылочное стекло и мысли, наверное, где-то там же. — Но знаешь, я решила — я не сдамся. Просто дам ему время прийти в себя, не буду трогать, но обязательно дождусь.
Дождешься ли?..
Юэн, конечно, надеется, что Фрэнка все-таки вылечат, но вернется он к Алисе не раньше этого.
— Может, лучше пока просто жить своей жизнью? А там… Если он захочет вернуться, он вернется. А если нет, то… Неправильно это — посвящать жизнь одному человеку.
— Знаю. Но я всегда буду следовать за ним, — твердо говорит Алиса и даже не выглядит пьяной. — Всегда. Если он сойдет с ума, я сойду с ума тоже. Если он погибнет, я погибну вместе с ним.
— Но почему, Алиса?
— Просто я этого хочу. И знаю, что Фрэнк на самом деле тоже этого хочет.
Юэн опять задумывается: а чего хочет он?
Он следует за женщиной, которая когда-то была его близким другом, но не чувствует, что это из чувства любви, как у Алисы. Это его долг, обязательство, веление чести и совести, сочувствие, максимум вожделение, но никак не любовь.
То, что у них происходит, максимально нездорово и было таким всегда.
Если бы он любил Милс, он бы сам попросил ее бросить Реджинальда, уйти к нему. Вот в чем правда. И нет смысла прикрываться желанием не разрушать ее возможность на счастливое будущее или своей несостоятельностью, нерешительностью. Просто это не любовь. Дружба, влечение, забота, ревность — куча перемешавшихся чувств, которые так легко принять за другие. Но у него не было и нет желания брать на себя ответственность.
Юэну легче без нее. Лучше. Потому что Милс только друг и никогда не станет кем-то большим.
Просто ему, откровенно говоря, нечего делать, а пустоту в душе получается заполнить только если кто-то в нем нуждается. Как она. Или как Рой когда-то. Не чувствуя себя полезным, Юэн не чувствует, что живет. И неожиданно он, наконец, понимает.
— Я бы тоже хотел так. Найти для себя такого человека.
За которым хотелось бы хоть в ад, хоть куда — следовать всю жизнь. Без тяготения и желания заткнуть уши. Без раздражения от нравоучений и несовпадающих взглядов.
Любить кого-то так, чтобы хотелось не умереть, а убить за нее. Чтобы жить — по-настоящему — каждый день, а не просто существовать.
Юэн грязнокровка, он привык считать себя пушечным мясом и жить одним днем. Но он тоже хочет чего-то
настоящего.
***
После бара решено нести Алису к себе, потому что она напилась до икоты и бессвязного бреда, а потом вообще уснула. Юэн героически несет ее по пустой улице мимо обгоревших домов, закинув на плечо. Трансгрессировать сюда теперь нельзя, да и на саму улицу без танцев с бубнами попасть не так просто. В любом случае, как посчитал куда более трезвый Юэн, гораздо безопаснее (и реальнее) отправить ее спать дома у Милс, чем пытаться добраться до дома ее подопечного или подопечных.
Фрэнк тем временем стоит там, где теоретически должна располагаться скрываемая магией калитка.
— Где вы были? — Он встречает их, не имея возможности пройти в дом.
— Гнилая луковица, — бормочет проснувшаяся Алиса. — Ты — гнилая луковица! Юэн, передай ему.
— Алиса передает, что ты гнилая луковица, — Юэн говорит почему-то предельно серьезно и косит глаза к носу. Ого, а оказывается, если так сделать, можно увидеть свой нос.
— Я слышал… — Фрэнк, кажется, в ступоре.
— Пусть твои яички скукожатся и отсохнут, — не успокаивается Алиса.
Юэну становится нехорошо, стоит только представить эту картину.
— Я не буду это повторять, ладно? Это он тоже слышал.
— Юэн, мы же все решили, что тебе нельзя покидать дом, — Фрэнк смотрит сурово и мрачно, и в другой момент Юэну стало бы совестно.
— Ты когда-нибудь смотрел порнофильмы? — Но он осторожно ставит Алису на землю и пытается помочь ей сохранить вертикальное положение. Для этого Алиса закидывает руку ему на плечо, а Юэну приходится сильно наклониться, чтобы она до него доставала.
Выглядит это со стороны так, будто они на поле для квиддича и что-то замышляют против команды противника.
— Нет…
— А что такое порнофильмы? — лепечет Алиса.
В подростковые годы Юэн немало насмотрелся этого с магловскими друзьями (у отца одного из соседских мальчишек была целая коллекция бобин со взрослыми фильмами), но ни у Фрэнка, ни у Алисы таких друзей, увы, не было, чтобы понять его пьяный пример.
— Вот то, что там дома, — Юэн потрясает указательным пальцем, — намного, намного хуже самого сраного и самого наигранного порно. И если вы не хотите прийти сюда и обнаружить три трупа, дайте мне хотя бы, — он, не удержавшись, тоже икает, — иногда ходить в бар.
— Свободу Юэну! — добавляет Алиса.
— Идите-ка вы спать. Оба.
Юэн продолжает икать, открывает калитку, переставляет Алису перед собой, взяв под подмышки.
— Зайдешь? — Оборачивается к Фрэнку.
Тот смотрит на них двоих долго, будто решает — заходить или нет.
— Нет, я пойду уже, — и прячет руки в карманы, так и не переступив волшебный барьер.
— А чего ты заходил-то? Хоть патронуса бы кинул…
Юэн кричит ему вдогонку, но Фрэнк торопливо уходит.
