Пастис

Так проходит несколько часов, в голове навязчиво вертится почти ненавистная «Ах, мой милый Августин», пока Юэн не слышит спасительные шорохи за дверью. Уже такие привычные и… Робкое «Господин мракоборец?» заставляет открыть глаза и глубоко втянуть воздух ртом. Она и правда пришла, на самом деле, она здесь, это не иллюзия. Окружающий мир уже не искажен действием зелья, но Юэна по-прежнему колотит от лихорадки, все тело покрыто испариной, а судороги выворачивают руки и ноги. — Привет, — он с трудом садится на полу, опасливо озираясь по сторонам. Хоть галлюцинации и кончились, воспоминания о них по-прежнему слишком отчетливые. Юэн торопливо продолжает, боясь, что девочка убежит, а он так и не успеет ничего сказать и вновь останется наедине с кошмарами: — Скажи, ты умеешь играть на фортепиано? Юэн помнит, как слышал музыку сверху в первый день пыток, и лучше бы сейчас в голове крутилась она, а не мотив бедного Августина. — Да, конечно, — судя по голосу, девочка удивляется такому внезапному вопросу. Подумав, она добавляет: — Это обязательное умение для женщин дома Б… — но осекается и не договаривает. — Мне дают уроки раз в неделю. И так уже понятно, что Юэн находится в доме Бёрков, нет смысла скрывать это. Но осторожность девочки немного забавляет. — Это ты играла тогда? Несколько дней назад. — А, тогда… Нет, фортепиано умеет играть и само. Когда отец идет пытать, мне легче, если играет музыка. Музыка… заглушает крики, — заканчивает она совсем севшим голосом, и Юэну становится горько. Она слышала все это. Слышит каждый раз, как отец уничтожает своих пленников. Юэн бы на ее месте уже, наверное, давно бы свихнулся. — Кстати, я тут подумала… — О чем? — Ну, я гуляла сегодня, и решила, что вы, наверное, хотели бы… — с каждым словом голос звучит все неувереннее, пока не стихает вовсе. Спустя мгновение в щель под дверью пролезает что-то маленькое и желтое. Пальцы, все еще не восстановившие свою чувствительность, пытаются осторожно взять это. Лишь бы не смять, не испортить. Маленький цветок одуванчика. Яркое желтое солнышко. Юэну кажется, что он не видел растений уже тысячу лет. Работа в саду кажется такой далекой, будто это было в прошлой жизни. Невольно принюхивается: тонкий травяной запах, почти что горький и давно забытый. — Я подумала, что вам будет приятно увидеть что-то с улицы, — наконец, смущенно завершает девочка. И Юэну и правда приятно, это ведь что-то живое, настоящее и такое яркое, что на фоне грязной ржаво-плесневой темницы кажется не меньше, чем драгоценностью. И в особенности на фоне тех кровавых сцен, что преследовали его на протяжении последних часов. Кошмар кончился. Все вокруг снова становится реальным. — Спасибо. Хочется спрятать цветок под мантию к разбитым часам, но на мгновение Юэну становится страшно: что, если ее отец увидит? Что, если он все поймет? Девочку точно ждет наказание. Вряд ли ей можно делать что-то такое для пленников. Белый сок, текущий со стебелька, марает пальцы, становясь коричневым, но на коже, покрытой старой засохшей кровью, это совершенно незаметно. — А ты знаешь, что из одуванчиков можно делать кукол? — задумчиво спрашивает Юэн. В голову ему приходит одна неплохая идея. — Нет. Как? — Вопрос весь пронизан интересом и предвкушением. Юэн такой фигней в детстве не маялся, но дочка крестного, с которой он много играл в годы, когда зубы еще были молочными, а дворовые собаки казались волками, ну просто бесконечно то венки из одуванчиков плела, то делала этих дурацких куколок. В десять лет Юэна они чертовски бесили. А сейчас он осторожно пытается разделить концы стебелька трясущимися руками, чтобы создать новой «кукле» прическу. Ногти еще недостаточно отросли, чтобы получилось сделать тонкие волосинки, поэтому Юэн помогает себе зубами, не обращая внимания на дьявольскую горечь одуванчикового сока. Худо-бедно справившись с задачей, он возвращает цветок в щель под дверью. — У тебя есть вода? — Да, вы хотите пить? — Нет, — Юэн усмехается, — опусти цветок концом стебля в воду. — Хорошо, сейчас, — девочка отвечает послушно и затихает на какое-то мгновение. — Ух ты! Что это за волшебство? Юэн не видит, но знает, что под действием воды тонкие «волосы» одуванчиковой куклы завились кудряшками. Такой вот нехитрый фокус, которым когда-то развлекались соседские дети во дворе. — Это не волшебство. Простая… физика. Магловский фокус. — Очень интересно, и правда похоже теперь на девочку. Большое спасибо, господин мракоборец, — она тихонько смеется. — Вы не против, если я оставлю ее себе? Я никогда раньше не играла с куклами. — Конечно, не против. Но… тебе, получается, не нравятся куклы? — Нравятся, просто все мои куклы стоят в витрине за стеклом, — девочка недовольно фыркает. — Отец не позволяет ни играть с ними, ни даже просто брать в руки. Они очень дорогие и редкие. Он дарит их мне по праздникам: на Рождество, день рождения… Но, по правде говоря, мне больше кажется, что он дарит их себе. Он их прям коллекционирует. Тот еще тип. Хотя это почти забавно: палач, который еще недавно выдирал ему ногти и пилил напильником зубы коллекционирует гребанных кукол. Звучит как идея для ужастика вроде Трилогии ужаса. — Кажется, мне пора, господин мракоборец, — девочка прощается, а Юэн ложится обратно, стараясь игнорировать остаточную дрожь после лихорадки. И вскоре Ангела сменяет Дьявол. В темницу проходит палач. Но на сей раз он не один: рядом по правую руку оказывается весьма неожиданный «посетитель». — Вот видишь, Северус, опять зелье. Я всерьез обеспокоен тем, что мой сын ничему кроме этих ваших ядов никогда и не научится, — палач раздосадованно качает головой. Он одет в черную хламиду, но сегодня без маски, так что можно его рассмотреть: узкое лицо с жесткими резкими чертами, темные глаза и черные длинные патлы. Они со Снейпом даже немного похожи, только в лице у Бёрка старшего куда больше какой-то исключительно аристократической аккуратности. Снейп в свою очередь холодно смотрит на Юэна стеклом своих черных зрачков. — Господин Бёрк, эти наши, с вашего позволения, яды — весьма эффективны в различных областях. Искусство пыток давно утрачено, и мастеров вроде вас уже не осталось. Пора идти в ногу со временем. Мы живем в куда более гуманном обществе, и, уверяю, Тёмный лорд и так доволен вашим сыном. Иначе бы я здесь сейчас не был. Похоже, Снейп неплохо продвинулся вверх по «карьерной лестнице», раз может дерзить этому психопату. Еще и говорит от лица Волан-де-Морта. — Что ж, я вас оставлю. Дорогу наверх, думаю, найдете сами, когда закончите, — но Бёрк будто и внимания не обращает, ни в лице не меняется, ни в голосе. Он дружелюбно спокоен, и это, конечно, спокойствие не иначе как удава после сытного ужина. — О, Снейп. Мой старый недобрый недруг, — Юэн осмеливается подать голос, только когда Бёрк-старший уходит. Даже садится, чтобы не валяться унизительно у Снейпа в ногах. — На твоем месте, я бы с ним так не разговаривал. — Как считаю нужным, так и разговариваю, — небрежно отвечает Снейп. — Меня протежирует сам Темный лорд, теперь я могу говорить все, что хочу, никого не боясь. Что ж, самомнения и высокомерия у него изрядно прибавилось. — Мне кажется, или он с этой улыбкой мысленно твои кишки на вертел наматывал? — Тебе не кажется, Форни, — Снейп мрачно усмехается. — Тебе не кажется. Такое чувство, что Снейп реально знает, о чем говорит. — А я тебя, кстати, как раз вспоминал недавно, — кисло улыбается Юэн. Жизнь в камере пыток сделала из него человека, который иронизирует слишком часто. — Хочешь конфетку? — ехидно спрашивает Снейп и действительно вынимает из кармана конфету. Держит ее кончиками пальцев — так дети дразнят голодных собак, показывая им лакомство, но не позволяя ухватить зубами. — Пришел отомстить? — Юэну плевать на издевки. — Все же ты в итоге выбрал неправильную сторону. — А ты? — Снейп сжимает конфету в кулак, опуская руку. — Ты уверен, что выбрал правильную? — Ну, в отличие от тебя, у меня даже выбора не было, — Юэн пожимает плечами. — Вся эта война изначально завязана на ненависти к маглам и маглорожденным. Родись Юэн в семье каких-нибудь чистокровных снобов, на чьей бы стороне он был тогда? — Что, если я скажу, что у тебя есть выбор? Прямо сейчас, — Снейп смотрит серьезно, и Юэн не верит своим ушам. — Темному лорду нужно, чтобы ты по доброй воле выдал тайну дома Багнолдов. Все эти пытки совсем ни к чему. — М-м, и что я за это получу? Полноценный ужин перед смертью? — Форни, не глупи. Темный лорд готов пощадить тебя. Юэн лающе смеется. — Ты не получишь Черную метку и не встанешь на одну ступень с другими Пожирателями смерти, но останешься жив. Будешь выполнять поручения как оборотни. Ты можешь быть полезным. Зачем терять свою жизнь ради людей, которым плевать на тебя? Плевать? «Это на тебя, Снейп, всем им было плевать», — вслух Юэн такое, конечно, не скажет, но от мыслей ему горько, потому что судит Снейп исключительно по себе. Его из Азкабана-то выпустили только после письма Юэна, все остальные попросту забыли, что там сидит невиновный человек. — Это звучит просто прекрасно. Но у меня есть ответное предложение: передай своему «темному лорду», что он может поцеловать меня в зад. Снейп со вздохом воздевает взгляд к потолку. Ну, не думал же он, что на такое можно ответить согласием? — Зря ты так, — Снейп качает головой. — У тебя есть реальный шанс выжить. — Северус, если ты правда думаешь, что твой хозяин способен сохранить жизнь грязнокровке, то мне тебя очень жаль. — Темный лорд способен на милосердие, — упрямо продолжает гнуть свою линию Снейп. Как баран, блин, или заколдованный. — Что он там с вами делает, что вы так безгранично в него верите? — Он поддержал меня, когда все отвернулись, — Снейп стискивает челюсти и по скулам его от этого дыбятся желваки. Потом лицо расслабляется, принимая вид привычной непроницаемой маски. — Помог раскрыть свой потенциал и узнать, кто я. Впрочем, а был ли у самого Снейпа выбор? Или это просто жизнь так изначально повернулась к нему задом? — И кто же ты, Северус? — Я — Пожиратель смерти.

***

Юэн так устал уже, если честно, от постоянных сожалений и чувства вины, что после ухода Снейпа даже не может окунуться в пучину самоуничижительных переживаний и ненависти к себе. Ну все, исчерпал лимит. Понимает, что ему уже попросту все равно, пусть все горит синим пламенем. Потом возвращается его маленькая посетительница, и на душе снова становится легче и светлее. Новую порцию салата Юэн принимает с благодарностью. — Жалко Снежную королеву, — наконец серьезно говорит девочка. Похоже, очень долго обдумывала эту сказку. Она не заговорила о ней ни в один из прошлых раз, ни сразу, и Юэн даже думать об этом всем уже забыл. — Почему?.. — Ее слова удивляют и почему-то заставляют затаить дыхание. — Она такая одинокая. У Герды весь мир, ее любят все: чародейка с цветами, принц и принцесса, маленькая разбойница. Все, кого только ни повстречает. И везде! А у Снежной королевы один только Кай, и ее не любит никто. Но Герда забрала даже Кая, разве это справедливо? Я думаю, Герда могла быть счастлива и с кем-то другим. — Но ведь она просто хотела… спасти Кая, — слабо возражает Юэн. Все же сказка-то немного о другом, да? Победа добра над злом, Бога над Дьяволом, тепла надо льдом. — А нужно ли его было спасать? Разве ему было плохо? Мне кажется, он и сам полюбил Снежную королеву, когда встретил. Но Герда расколдовала его, и он просто… после этого Кай не смог бы и дальше жить там. Он бы умер от холода. Забавно. Мама когда-то почти то же самое говорила о Снежной королеве. И хотя она старалась подавать Юэну сказку так, как нужно, как правильно, после рассказанных ею размышлений он стал думать о Снежной королеве точно так же. — Думаешь, ему было бы лучше остаться со Снежной королевой? — Ну… да. Кая никто не понимал, даже Герда, для всех он был другим. Думаю, он тоже чувствовал себя одиноким. А в итоге ему пришлось стать таким, как все. Такая маленькая девочка и такие грустные, совершенно недетские размышления об одиночестве и индивидуальности. Для нее в этой сказке Кай, конечно, любимый брат. Вот только сама она отнюдь не Герда. Опять торопится, поэтому не может остаться на новую сказку. Юэн обещает, что в следующий раз расскажет две: девочке нравятся его магловские — такие незнакомые ей — истории. Что до сказок волшебников, то тут она, кажется, знает абсолютно все и, возможно, наизусть. Всяких книг она прочла тоже до чертовой матери и говорила о них с упоением. Юэну до сих пор немного стыдно, что он за свою жизнь прочел меньше художественной литературы, чем она за последний месяц. Через некоторое время в темницу заходит ее брат. Сердито садится на пол, пихнув ногой саквояж с зельями. Вполне в пределах досягаемости цепи. Так-так-так, потерял бдительность? — Я сказал отцу, что пошел пытать тебя. Юэн молчит, удивляться чему-либо он уже реально перестал. У него до сих пор хорошее настроение, поэтому поддевать Бёрка на сей раз не хочется. Пацан и так явно не в духе. При необходимости оглушить труда не составит. — Если он опять придет проверить, изобрази из себя умирающего, ладно? Я верю в твой скрытый актерский талант. — У меня теперь большой опыт, — хмыкает Юэн. Это очень странно, но они сидят на полу в темнице. «Палач» и «пленник». Впрочем, какой из этого мальца палач? Сплошное недоразумение. — А ты можешь дать мне рецепт своей настойки из шиповника? — Вопрос Бёрка заставляет Юэна закашляться — то ли от удивления, то ли от смеха. — Ты, блин, серьезно? — Ну, она действительно безумно вкусная. Вот же реально какой самогон-то хороший, что даже Пожиратели смерти рецепты просят. Юэн молчит, смотря на Бёрка все еще в легком недоумении. — Я принесу тебе стейк. Стейк, это, конечно, аргумент. — Приемлемо. Но странно Бёрк себя ведет все-таки. Эти дурацкие попытки вывести на житейский разговор. Потерянный вид. — Не могу так больше, — он утыкается подбородком в колени, подтягивая их к себе. — Ты пришел жаловаться? Мне? — Да, — на лице у него появляется кривая улыбка, — мне больше некому. Барти не поймет. А других друзей у меня нет. Ну, капец, сушите весла. Юэну теперь как-то и неловко кидаться на него с кандалами. А он ведь уже прикинул, что вон тем тяжелым камнем справа от ноги можно хорошо съездить по башке. — Неужели это и правда Крауч-младший? Других «Барти» такого возраста Юэн не знает, но ему никак не верится, что золотой сынок Крауча, появление которого в министерстве всякий раз озаряет стены не иначе как божественным сиянием, может быть Пожирателем смерти. Это же просто… Э-э-э. — Ага. — Представляю, что будет, когда это всплывет. — А ты думаешь, это всплывет?.. — Должно, — хмурится Юэн. Еще бы. Его отец — один из главных противников Пожирателей смерти, конечно он, в конце концов, узнает правду. — Темный лорд слишком силен. С каждым месяцем все сильнее. Да и… так уж ли это плохо? Ну, если он захватит власть. Бёрк с каждым словом выглядит все более и более подавленным. Юэну и правда его жалко, что уж тут душой кривить. — Слушай, у тебя совсем совести нет? Вообще-то я грязнокровка и сижу тут в цепях из-за него. — Извини, не подумал как-то. Во до чего дошли. Он даже… извиняется. — Ты считаешь, что он прав? — подумав, спрашивает Юэн. Ну, просто. Раз уж зашел разговор. — Я… Темный лорд ведь действительно хочет лишь благополучия для волшебников. Но невозможно добиться чего-то стоящего без борьбы. И без жертв. — И как ему в этом помогает убийство других волшебников? Алькор вздыхает и продолжает объяснять терпеливо, как ребенку. — Один из наиболее действенных рычагов управления людьми — это страх. Темный лорд не просто «убивает», он показывает на примере, что ждет тех, кто откажется подчиниться. Страх, паника — все это заставляет руководство магического Лондона допускать раз за разом новые ошибки. И чем больше оно оступается, тем ближе Темный лорд к своим целям. Юэн, конечно, и сам это понимает, но как же странно говорить с человеком, который находится на «той стороне». Пытаться посмотреть на ситуацию его глазами. Принять тот факт, что у каждого правда своя. — Но, получается, он так и собирается править Лондоном через страх казни неугодных? Даже если ему удастся стать министром магии, обязательно найдется куча людей, которые захотят, как говорится, «свергнуть» его. В прямом смысле причем. Головой с верхнего уровня, к примеру. — С чего ты взял, что он собирается стать министром магии? Темный лорд не ищет любви толпы, и не ищет признания. Он предпочитает действовать чужими руками. Да, это заметно. Хоть Волан-де-Морт и участвовал в некоторых серьезных стычках с мракоборцами и членами Ордена Феникса, он в основном не высовывался. В отделе тех, кто видел его лицо, на пальцах можно было пересчитать. Грюм, Долохов, Аберфорт, Бруствер и Морган. Потом вот еще Алиса и Фрэнк. — И что в этом хорошего? Если он уничтожит грязнокровок, а маглов сделает рабами волшебников. — Ну… для маглов и маглорожденных — ничего. А для волшебников начнется новая эра. Мы больше не будем прятаться, мы сможем спокойно пользоваться магией на улице, нам не придется ни унижаться, ни бояться преследования. Мы выйдем на свет, — Бёрк смотрит серьезно, с надеждой, будто Юэн должен понять его. — Я должен согласиться с тем, что это классно? Но Юэну дико даже думать о таком. И он уверен: не будь он грязнокровкой, это все равно было бы дико, как должно быть дико для любого адекватного человека. — Нет, — качает головой Бёрк, — я и сам-то не до конца согласен со всем этим. Я бы хотел, чтобы волшебники перестали прятаться, но при этом могли жить в мире с маглами. Увы, — он поднимает взгляд, — это невозможно. Бёрка, в общем-то, заметно раздирает от внутреннего противоречия. У Юэна такого противоречия никогда не возникало. Он и не пытался относиться к Пожирателям смерти с пониманием. Иногда задумывался, что привело Волан-де-Морта к такой жажде уничтожать грязнокровок и маглов, но сочувствия к нему он точно не испытывал и не стал бы. Есть причины и следствия. У жестокости всегда есть причина. Но эта причина не может оправдывать тех злодеяний, что совершает подвергшийся жестокости человек. Она лишь объясняет его мотивы. — На войне нет «серых», есть только друзья и враги, черное и белое, — заключает Юэн. Так проще. И Бёрку, наверное, тоже будет проще, если он станет смотреть на своих врагов так же, а не пытаться помочь им или поговорить с ними. — Тогда кто для тебя Рой? Друг или враг? Новый вопрос заставляет до боли закусить щеку. Юэн не думал и не хотел думать над ним. Как вообще можно назвать Роя врагом? Что бы он ни наделал, это была вина Юэна и только его, врагом Рой от этого не стал, не смог бы стать никогда. С другой стороны, Рой стал Пожирателем смерти. —… Рой мертв. Так что это уже не имеет значения. — И все же, я думаю, ты понял. Юэн делает глубокий вдох, спина реагирует болью. — Тебе реально поговорить больше не с кем? — А ты имеешь что-то против? Предпочел бы, чтобы вместо меня здесь был мой отец? На это Юэн вообще отвечать не хочет. — Разве ты не ненавидишь грязнокровок и маглов? — А должен? — Ну, как бы да. Бёрк прячет вздох в коленях. — Возможно, если бы не отец, я бы и ненавидел маглорожденных. А так я даже чисто во зло ему не могу их ненавидеть. Странная мысль. Но, так или иначе, чем-то напоминает о Милс, с ее желанием делать все назло матери. И снова перед глазами воспоминания той чудовищной иллюзии. Приходится тряхнуть головой, чтобы отбросить их. Лучше подумать об отце. Своем. Юэн и сам так назло ему много чего делал. Объявил как-то, что станет художником — как мать, — вместо того, чтобы продолжить семейное дело гробовщиков. А по итогу вообще остался в волшебном мире, к которому отец относился как к сборищу ведьм и сатанистов. — Я не думаю, что кровь делает волшебника волшебником, — задумчиво продолжает Бёрк. — Но отец одержим этой идеей. Даже больше, чем Темный лорд. — И что он для этого делает? — Ну, например… Он ведь выдающийся волшебник. А мама считалась когда-то самой одаренной волшебницей своего поколения, почему он ее и выбрал. Он хотел получить наследника, который станет великим волшебником вроде Темного лорда. А на выходе получился всего лишь я. Бёрк презрительно разводит руками. — Так что… Разве я могу согласиться с тем, что сила волшебника зависит только от родословной? Юэн смотрит на Черную метку, уродующую худое предплечье. Рукава рабочей рубашки Бёрка закатаны по локоть, так что рассмотреть метку не составляет труда. — Ты очень странный Пожиратель смерти. — Знаю. Но разве ты этому не рад? Да уж. Если бы это было не так, смотреть сейчас Юэну на колышки, загнанные под ногти. И, если так подумать, не оба ли они в плену? — Ненавидишь его? — Ненавижу. Мальчишечье лицо становится по-птичьему заостренным от подавляемого внутри слишком сильного чувства. — Если ты так ненавидишь, почему не попытался… убить? Бёрк в любом случае уже убивал, и, Юэн поклясться готов, это причиняло ему самому немало боли. Не лучше ли тогда убить одного, чтобы спасти множество других жизней и свою собственную? Хотя, это же все-таки отец. Юэн даже представить себе не может, каково это — иметь отца психопата и убийцу. — Я пытался, — спокойно отвечает Бёрк. Даже так? А то, что Бёрк говорит дальше, Юэн бы хотел никогда в жизни не слышать и не знать. — После этого мать изнасиловали пять человек. А меня он заставил смотреть. Ты же знаешь, как действует петрификус тоталус. Даже глаза не зажмурить. И все, абсолютно все встает на свои места. — Хорошо, что я хотя бы в маске был. Не хочу, чтобы она когда-нибудь узнала об этом. — Ты поэтому нас с Алисой сдал? — Да, — Бёрк кивает. — Нужно было выслужиться, вернуть его доверие. И я надеялся, что Тёмный лорд обратит на меня внимание. Северус говорит, что он поможет мне защитить маму, если я буду верно служить ему. Тупиковая ситуация. — Ты же понимаешь, что я все равно не выдам тайну? — Конечно, — Бёрк впервые улыбается так — дружелюбно и грустно, без этой своей кривой ухмылочки на бок. — И пытать тебя я не буду больше. Тебе потом от отца еще достанется, так что отдыхай. Если я говорю, что отрежу тебе яйца, я угрожаю. Если отец это говорит… Обычно он это делает. Юэн таких угроз от Бёрка-старшего пока не получал, но машинально обнимает себя за плечи. Съеживается от одних мыслей. Ну, и не только он. —… А они потом, эм… отрастут как пальцы?.. — Да. Но это все очень мучительно. Отец славится довольно извращенным пытками. Самыми ужасными. У него нет ни чести, ни милосердия. Юэну хочется перекреститься. Что еще тут с ним сделают? — А еще он порой прут раскаленный вставляет, — вздохнув, добавляет Бёрк. — Куда?.. — севшим голосом спрашивает Юэн. — Ну. Туда. — В задницу??? — Не. Хуже. В член. Блябляблябляблябля!!! — Слушай, убей меня прямо сейчас. — Нет, — хмурится Бёрк. Засранец, вот надо было ему наговорить такого говна напоследок?! Как теперь спать вообще?! — Ну, пожалуйста! А я тебе рецепты настоек. Все, какие захочешь. — Да отстань ты. — Убей меня, что тебе сложно что ли?! В память о дружбе! — Ты чего такой трусливый? — Бёрк язвительно ухмыляется и поднимается с пола. — А как, по-твоему, я должен на это реагировать?! Если бы у меня не было члена, поверь, я бы не волновался. — Он, вот, сейчас уйдет, а что теперь делать Юэну? Это ж какой-то мрак совсем. Неужели его папенька и на такое способен? А как же обычаи войны? Это перебор даже для последователей Волан-де-Морта, черт побери! Может, говнюк просто пугает?.. Очень хочется верить, что да. — Что, не готов пожертвовать членом ради своей Миллисенты? Юэн так и сидит несколько мгновений с открытым ртом. Это жутко и страшно очень, но… Он честно не знает, как вообще можно такое вытерпеть, но жизнь Милс, конечно, важнее. — … Готов, — да, определенно, все что угодно. Он все вытерпит. Даже полностью утратив человеческий облик. Однако, встрепенувшись, Юэн продолжает: — Но все-таки хотелось бы умереть, не потеряв свое достоинство. Что ты хочешь взамен?! Бёрк глядит на наручные часы. Кажется, время пыток закончилось. — Мне пора. Отец пока не будет пытать тебя, так что не беспокойся. А там… не знаю. Подумаем чего-нибудь. Ты пойми, если я тебя убью… Это будет очередной промах. Очередная попытка пойти против отца. Что тот тогда сделает с его матерью или с ним самим? — Ну, спасибо, обнадежил, — поэтому Юэн больше не просит. — Сколько у меня еще осталось? — Сутки почти. Что ж, целые сутки передышки. Неплохо. Перед смертью, конечно, не надышишься, и Юэн теперь наверняка знает, что колышки под ногтями и тонкие иглы в зубные нервы это цветочки перед тем, что еще предстоит. — Я… — он открывает рот, когда Бёрк уже почти выходит. Тот оборачивается, вытаскивая старый железный ключ из замочной скважины. — Сожалею о твоей матери. Бёрк стоит несколько мгновений неподвижно, будто в раздумьях. — Спасибо. И вряд ли это благодарность за соболезнования.