Пастис

Через очень много невероятно долгих часов снова приходит младшая сестра Бёрка. Приносит маковую булочку. Юэну слышится тихий вздох, когда булочка протискивается в щель под дверью. В голову впервые приходит мысль, что она приносит ему не просто еду с кухни, а свою еду. Но совесть молчит, потому что еда есть еда, и с голоду тут помирает он. — Ты сама-то поела? — все-таки Юэн спрашивает. Брат ее вместо еды принес недавно какие-то склянки с зельями, восстанавливающими силы и вроде как заменяющими еду. Но сытости от них не чувствовалось. Как, впрочем, и от салатов. — А?.. Да. Конечно. Девочка отвечает после неловкой запинки. Ну, понятно, врет. — Не делай так. Если не можешь стащить что-то, не неси свое. — Мне все равно нельзя булочки, — она поспешно принимается оправдываться. — Отец… не разрешает. Это Глостерия оставила. Я решила, что будет лучше отнести вам. — Ну, соглашусь, булочки — это вредно. Но не для меня. Девочка, расслабившись, смеется. Юэну очень нравится слышать ее смех — тоненький яркий колокольчик. Не тот, который звенит металлическим язычком при ударе о стенки, а тот, который цветок — на хрупком стебельке качается фиолетовая головка. — А салаты ты просто не любишь? Салаты полезные. Юэну приходит в голову мысль как-нибудь намекнуть, чтобы она принесла что-нибудь… посытнее. — Отец тоже так говорит. — Тогда почему ты их мне приносишь? Салаты надо есть самой. Она какое-то время молчит. — Я их и ем. Отец не разрешает подавать мне горячее. Бля. Хотя, чему тут удивляться после того, что рассказал ее брат? Если этот ублюдок делает такое со своей женой на глазах у сына, удивляться нечему. Больше ли он будет щадить младшего ребенка? — Если ты так будешь питаться, ты ведь не вырастешь совсем. — Да, я понимаю. Даже дядя пытался… вмешаться, — она замолкает на какое-то мгновение, и Юэн слышит, как громко она сглатывает, будто пытается справиться с подкатившей неожиданно тошнотой. Затем она выдыхает ртом, успокоившись, и продолжает: — Но отец считает, что женщина должна быть хрупкой и миниатюрной. С мамой он… тоже так. У нее, знаете, даже ребра выпирают. В последний раз я насчитала целых десять. — Ты, наверное… не очень его любишь? — звучит коряво, но не спрашивать же напрямую. Девочка какое-то время обдумывает ответ, слышно только легкое движение по поверхности двери. Будто плечами или головой. Каждый раз, приходя, она садится под дверь, и каждый раз Юэн подползает туда же, чтобы как можно лучше слышать ее. Каждое движение. — Не люблю. Совсем, — голос понижает почти до шепота, Юэну с трудом удается разобрать три коротких слова. А в них — до мурашек много страха. — Зато я очень люблю брата. И маму. Люблю нашу домовиху Глостерию. — Встрепенувшись, девочка говорит дальше уже гораздо громче и позитивнее. — А вы кого-нибудь любите? Какой контраст в словах маленького ребенка. От животного ужаса до детской радости за пару предложений. Юэну сильно не по себе. — Я… Да. Я очень люблю… своих друзей. Он никогда не говорил им этого. А теперь уже поздно. И так жаль… Впрочем, говорят ли люди вообще о таком? Это ведь обычно и без слов должно быть понятно. По поступкам, по взаимной поддержке, из шуток и счастливых часов, проведенных вместе. — У вас есть друзья, это здорово. Я бы тоже хотела, чтобы у меня был друг. В таком возрасте ей, наверное, и правда ужасно одиноко. Неудивительно, что эта девочка прочла столько книг. Юэн бы тоже читал книжки, если бы вокруг не было так много хороших приятелей. Он находил друзей везде. Хоть дома в Фортингалле, хоть у бабушки, хоть даже в соседнем графстве, где в детстве жила Милс. И в Хогвартсе, конечно, без проблем. На работе — тоже. — А вы хотите… быть моим другом? — Девочка слегка запинается и, кажется, перестает даже дышать, замирает вся, прислонившись к двери. — Да. Хочу, — просто отвечает Юэн. — Правда? А… Она замолкает, пытаясь правильно сформулировать вопрос, крутящийся на языке. — А что для этого надо? — Ничего. — Я просто не очень понимаю, каково это. Что должны делать люди, чтобы быть друзьями? — Ты не знаешь, что такое дружба? За дверью сконфуженно молчат. К сожалению, книжки не могут дать достаточного понимания, если у тебя в реальности никогда не было друга. Книжки идеализируют дружбу, показывают ее светлые стороны. Учат, что друг познается в беде и всегда поможет советом. Подставит плечо, кинется за тебя в драку. А ты ответишь тем же. И это, конечно, все так, но в дружбе не обходится без проблем. Потому что у всех свои слабости, свои понятия о дружбе. И характеры у всех совершенно разные. Дружба намного проще, чем выглядит со стороны, и намного поверхностнее. В ней есть место и непониманию, и обидам, и иногда даже подлостям. Юэн не видит смысла объяснять это все сейчас своей затихшей посетительнице. — Друзья просто беспокоятся друг о друге, — поэтому выбирает самое простое и исчерпывающее объяснение. — Проводят время друг с другом. Друг — это тот человек, чья жизнь тебе небезразлична. — Думаю, я поняла. Тогда я точно хочу быть вашим другом! Она снова вызывает у него улыбку. — Хорошо. — Но я все-таки хочу что-нибудь сделать для вас. Может быть… Вы хотите что-нибудь передать своим друзьям? Алиса и Фрэнк еще здесь, однако Юэн не знает, что он мог бы им сказать. Подбодрить? Дать надежду? Но ведь надежды нет. Только отсрочка до новых пыток. — Передай, что я их очень люблю, — хмыкнув, просит Юэн. Может, оно, конечно, и поздно, и глупо, но пока они живы… Юэн никогда и никому не говорил этого, даже отцу. Даже когда тот умирал. Так почему бы не попробовать сказать хотя бы раз? Хотя бы тем, кому еще может. — Хорошо! — восклицает девочка и уже собирается уйти. — Так как же тебя зовут все-таки? — Но Юэн ее останавливает. — У меня… плохое имя, — подумав, отвечает она. — Оно очень длинное и слишком напыщенное. Поэтому я не хочу его называть. Смешная какая. — Не бывает плохих имен. Он только хочет было назвать свое, как вдруг с ужасом слышит тяжелые шаги ее отца и едва различимое: — Что ты здесь делаешь? Сутки ведь еще не прошли! Неужели он все-таки… Страшно. За себя. За нее. Но он ведь ее отец. Он ведь не сделает… ничего… — Я подготовила шестую темницу, папа. Как ты и хотел, — голос девочки еще тише, чем голос ее отца, поэтому Юэну приходится сильно напрячь слух, чтобы что-то разобрать. — Это работа не для тебя, а для твоей матери. — Но я ведь тоже хочу быть полезной. Ты обещал мне… энциклопедию Филлиды Споры, — с отцом она говорит совсем не так, как с Юэном. — Как еще мне ее заслужить? По-прежнему вежлива, осторожна, находчива и… врет как дышит. — Уйди, и чтобы я тебя здесь не видел. Если я еще раз тебя здесь увижу, ты очень об этом пожалеешь. Юэн снова пытается сказать себе: а если врет она тут только тебе? Если все эти разговорчики, салаты, не более чем попытка втереться в доверие, чтобы реально быть «полезной» отцу. И… это такой бред. Юэн бы хотел ненавидеть и брата ее, и ее саму, хотел бы не верить им, но это дети, которые выживают в одном доме с монстром. Они оба боятся друг за друга и за свою мать. Девочка красиво выкрутилась: ее отцу нельзя показывать ни страхи свои искренние, ни желания, потому что все это он обернет против тебя. А брат ее притащил ему двух очень важных пленников. Они оба выслуживаются, каждый по-своему, но ради одной цели. И оба бесконечно врут. Юэн и правда совсем не знает, каково это — быть на их месте. Но все чаще начинает задумываться. Бёрк-старший открывает дверь, сегодня он снова без маски. Смотрит оценивающе, пока Юэн инстинктивно прижимается к стене — он отполз к самому дальнему углу, пока по коридору раздавались тяжелые шаги, а теперь настороженно смотрит на своего врага. И ненависть внутри гораздо сильнее, чем раньше. За прошедшее время Юэн достаточно пришел в себя, одна рука свободна, рядом давно присмотренный камень… Он не напал на «сына», хотя мог, и больше всего на свете хочет напасть на «отца», но сможет ли? — Ты, наверное, голоден? — с приторным дружелюбием начинает Бёрк-старший. — Не думай, что я ничего не понимаю. Мой сын — это жалкое подобие волшебника — наверняка щадит тебя, не так ли? Юэн молчит. Что будет, если он согласится? Не займет ли пацан ту самую шестую темницу? А если соврать? Получится ли сделать это так же убедительно, как у младших Бёрков? Правильного ответа нет. Он смотрит исподлобья и подбирается, готовый к рывку. Но Бёрк-старший стоит у того угла, куда цепь не дотянется. — Язык проглотил? Не нужно, у меня есть кое-что получше для тебя. Только сейчас Юэн замечает, что ублюдок держит какой-то сверток. Он разворачивает ткань нарочито медленно, с упоением наблюдает за тем, как во взгляде Юэна появляется все больше и больше страха. Под тканью оказывается кусок человеческой руки. Предплечье — от локтя до запястья. Черная метка на нем совсем бледна и лишь чуть угадывается в тусклом свете свечей. — Это твой долгожданный ужин, — Бёрк-старший кидает Юэну холодную руку — как псу — на пол. Ладно, черт с ним. Это не самое страшное, что могло быть, верно? Особенно после рассказов его сына про яйца и вот это вот все. Вообще фигня. Просто рука какого-то пожирателя, видимо, бедолаге не повезло. Юэн не настолько рехнулся, чтобы добровольно есть такое с голодухи, но если заставят — не вопрос. Да, это дико, да, это какой-то абсурд, но это не больно, верно? Просто сырое мясо. Не думать, чье. — Если хочешь, могу его для тебя приготовить. Мясо несколько дней было замороженным и только оттаяло. Не стесняйся, просто попроси. Несколько дней было замороженным?.. В голове начинает шуметь как от удара. Потому что Юэн понимает, а палач, возвышаясь над ним, не может сдержать улыбки — широкой такой, взбудораженной. Для него это — истинное удовольствие. Юэн с трепетом касается уже полностью восстановившимися пальцами холодной кожи. Конечно, он уже не помнит, какие руки были у Роя, не помнит ни особых примет, ничего. Но это его рука. — Ты даже не представляешь, сколько тонкостей в правильном вызревании мяса, это целая наука. Сначала нужно дождаться, пока пройдет трупное окоченение, потом мясо постепенно становится все более и более мягким. Хватает пяти часов при определенной температуре, но как же легко его испортить, — Бёрк-старший цокает языком, будто говорит о какой-то забитой на ферме туше. — К сожалению, я недостаточно консервативен и опыта у меня не так много, как хотелось бы, но я надеюсь, мой дорогой гость останется доволен. Я очень старался. Юэн не понимает, кем надо быть, чтобы делать что-то настолько бесчеловечное. Он знает, что его палач хочет добиться ответной реакции — попытки нападения. Поэтому-то подходит ближе, провоцирует. А значит, будет только хуже, если поддаться. — Я не голоден, — Юэн даже заставляет себя сказать это. Почти безэмоционально, хотя голос дрожит. — Это пока, — Бёрк-старший наклоняется, чтобы их глаза были на одном уровне, и Юэну кажется, что перед ним не человек — василиск, готовый сожрать, и взглядом своим обращающий в камень.