Пастис

Юэн лежит на полу, смотря на кусок руки перед лицом. Всматривается в метку, борется с тошнотой от запаха сырого мяса. Всю кровь выпустили, тело разделали… Разве такая участь должна была ждать его лучшего друга? Мальчик, с которым Юэн бегал по вересковому полю за школой, мертв. Его не похоронят, не сожгут даже, а отдадут вот так — на съедение. Ладонь накрывает черную метку, и если закрыть глаза, это почти как держать Роя за руку. Держать от падения в бездну. Юэн не должен был уходить и не должен был пускать все на самотек. Сейчас у него есть только этот кусок — все, что осталось от друга. Кусок руки. Потом палач принесет что-нибудь еще. Может быть, ногу. Может, глаза. Надо было и правда попросить у девочки яд. Тогда бы всего этого не было. По крайней мере, Юэн просто не знал бы о том, как надругались над телом Роя. Он и так ведь мертв уже, зачем… Юэн знает, зачем. Из-за него, конечно. Чтобы сломать, заставить переступить черту. Чтобы он потерял себя, окончательно, и потом сдался. Дальше будет только хуже. И ни приятельские беседы с Бёрком, ни милые светлые разговоры с его сестрой, ничто не спасет от безумия. Через некоторое время в темницу приходит Бёрк. Младший. Они все трое постоянно сменяют друг друга, чередуются: ангел, дьявол и… А кто тогда Бёрк? Он смотрит на руку, смотрит на Юэна. Юэн и не понял, как так получилось, что он уже лежит с ней в обнимку. Прижимает к себе, будто хочет отогреть. Бёрк запирает дверь, чтобы потом подойти и сесть на пол рядом. — Тебе придется, — он не говорит «поесть», но Юэн закрывает глаза и накрывает обрубок всем телом. — Отец сказал, что если я не заставлю тебя, то пожалею. Он с усилием тянет Юэна за шкирку, заставляя сесть, и Юэну хочется оттолкнуть его, свернуться в углу, закрыться руками, лишь бы никто не трогал. Но он все-таки садится. Бёрк, тряхнув его за плечи, прижимает немного к стене — чтобы не завалился обратно набок. — Возьми себя в руки. — Я не могу… я… — Юэн слабо бормочет, чувствуя, как тело снова трясет. — Не думай об этом, как о Рое. Это больше не Рой, его здесь нет. Бёрк отбирает у него обрубок, долго и решительно смотрит — как на мясо, не на руку, — глубоко дышит. — Как у тебя получается это? — хрипло спрашивает Юэн. — Забывать. — Мы здесь все через это проходили. У отца это излюбленная пытка. Сестре он однажды скормил распотрошенного котенка, которого она приютила. Заставил убить, а потом есть. Раз она выдержала, ты тоже выдержишь. Холодно, четко, кратко. И опять на глаза наворачиваются слезы. Потому что эта маленькая девочка уже прошла через что-то настолько отвратительное и страшное, что от одной только мысли хочется кричать. Если бы Юэну сказали это где-то в другом месте, он бы не поверил. Разве такое может быть правдой? Но он здесь. В аду. Здесь все самые ужасные слова — правда. Бёрк говорит ровно, и лицо его снова мраморная маска, но руки тоже трясутся, как и у Юэна. — А тебе? Бёрк кивает и продолжает: — Это была рука одной девочки. Она была маглом, я познакомился с ней, когда гулял в Лондоне. Отец нас заметил, позвал меня. Мы пожали друг другу руки, когда прощались. Уже вечером та самая рука, которую я пожимал, ждала меня на столе. По правде говоря и не скажешь, что лучше: котенок или детская рука. Что должно произойти с психикой ребенка после такого? Что должно остаться в нем от человека? Вопреки всему оба ребенка Бёрка-старшего все еще остаются людьми. — Не понимаю, как вы выживаете здесь с сестрой. — Иногда я и сам не понимаю, — Бёрк судорожно вздыхает, набираясь сил. — Ты не сможешь… съесть это сырым. Я все сделаю, как надо. Все будет нормально. Юэн прячет лицо ладонями. Он слышит, как Бёрк возится, потом чувствует запах, от которого попросту выворачивает наизнанку. Даже собственные пальцы не вызывали такого первородного ужаса. Бёрк ставит на пол что-то с легким стуком. Юэн открывает глаза. Там тарелка с кусками жареного мяса. Если не знать, можно подумать, это просто жаркое из говядины или свинины. Сухие, сильно ужаренные, а от того уменьшившиеся в размере куски. Проблема в том, что Юэн знает. Он будто бы даже пытается руку протянуть, но сразу же отдергивает. — Так будет легче. — Я не могу, нет, — качает головой Юэн и вжимается спиной в стену. — Не заставляй меня, умоляю. Его охватывает дикий сводящий с ума ужас, и кажется, что все происходящее — бред, агония, лихорадка, продукт работы воспаленного разума. Больше всего ужасает само это движение навстречу — будто он реально собирался… Попробовать. Нет. Лучше умереть. — Просто дыши, — Бёрк совсем по-дружески хлопает его по плечу и заглядывает в искаженное страхом лицо, — знаешь, это тоже своего рода обряд погребения. Зороастрийцы, например, отдавали тела на растерзание стервятникам, чтобы те отнесли душу в рай. В древности было много волшебников, которые считали, что только так можно дать душе переродиться. Я слышал, до сих пор есть племена, шаманы в которых проводят такие обряды. Все племя собирается и поглощает тело умершего, чтобы его душа освободилась от бренного тела. Он пытается успокоить, дать хотя бы какое-то адекватное объяснение тому, что должен сделать Юэн. А Юэн, потеряв последние крохи самообладания, часто качает головой, лицо отворачивает, совсем как умалишенный. С ним уже происходило что-то похожее после тех, самых первых пыток. — Ты должен. Если ты не можешь выдержать это, разве ты выдержишь другие пытки отца? — продолжает Бёрк. — Давай. Соберись. Ради Миллисенты. Ради Фрэнка и Алисы. Ты должен продержаться. Ты должен обмануть его. У Бёрка все-таки получается достучаться до его разума. Имена друзей — как отрезвляющая пощечина каждое. Они еще живы. Они все еще живы. А Рой нет. Рою уже все равно. Бёрк дает Юэну время осмыслить это, не торопит, не настаивает, сидит рядом, смотря на тарелку. Ждет. — А их он тоже заставляет… что-то такое? — наконец, спрашивает Юэн. Голос его по-прежнему дрожит, но волна панического ужаса отступает. Ей на смену медленно приходит смирение. — … Не думай об этом, — твердо говорит Бёрк, и Юэн понимает — конечно, да. Кормят ли Алису частями Фрэнка? Вероятно. Но она все еще держится, она еще не раскололась, иначе бы Бёрк уже сказал. — А эти изнасилования, о которых ты говорил. Он ведь и с Алисой это делает, да? — Нет. Темный лорд запретил это строго настрого всем Пожирателям смерти. Отец не посмеет ослушаться прямого приказа. В лице Бёрка появляется что-то особенное — смесь решительности и облегчения, что ли. Юэн с каждой минутой возвращает себе способность думать и анализировать, поэтому, сложив одно с другим, приходит к выводу: — Твоя работа? — Конечно, — Бёрк кивает и даже чуть улыбается одним уголком губ. — Ну, не без помощи Северуса. После того, как я привел вас с Алисой, Темный лорд захотел лично увидеть меня, на днях Северус поговорил с ним обо всем этом. Значит, его мать больше не будут насиловать. И Алису. И всех их. Что ж, хоть что-то хорошее, если можно так сказать. Бред, сука. Как вообще можно выбирать, что тут лучше, а что хуже? — Хорошо. Хорошо, — повторяет Юэн и снова смотрит на тарелку. — Почему ты не можешь просто… сжечь это. Унести? — Отец проверяет мою волшебную палочку. И он проверит меня, когда я выйду. Он сейчас недалеко. Если он что-то заметит, будет хуже. Это повторится снова, но уже не со мной. Немного подумав, Бёрк мрачно добавляет смотря на тарелку: — По крайней мере, не в качестве слуги или палача. — Ты думаешь, он и с тобой что-то такое может сделать? — А почему нет? Отцу все равно, как. Ему главное — добиться цели. Он и так подозревает, что я слишком привязался к вам за эти месяцы. Но ему это выгодно, он понимает, что чем больше ты доверяешь мне, тем ты уязвимее, — Бёрк говорит все это спокойно и расчетливо, будто партию в шахматы обсуждает. — Убить он меня, конечно, не убьет. Но искалечить — вполне в его стиле. — Получается, мы оба в заднице. Юэн все-таки заставляет себя взять один кусочек дрожащими пальцами. Бёрк постарался сделать их маленькими, чтобы не нужно было жевать. Просто зажмуриться, проглотить и все. Рой мертв, а Бёрк жив. Юэну совсем не хочется, чтобы от этого мелкого придурка что-то отрезали из-за него. — У Роя с Руквудом, кстати, были на тебя немного другие планы. Рой должен был убить тебя, чтобы подставить меня и отца, — неожиданно говорит Бёрк. Юэн так и держит кусок между большим и указательным пальцем, не в силах положить в рот. Рой не смог. Конечно, он не смог. Несмотря на всю ненависть, обиду и боль, что были в нем, Рой так и не сказал заветное «Авада кедавра». Юэн, наконец, проглатывает первый кусок и берет в руки следующий. Это его ответственность. Он допустил предательство Роя и его смерть, а теперь столкнулся с последствиями своей трусости. Лучше он съест это сам, чем над телом Роя надругаются как-то еще. Странное изменение — в голове, в мышлении — происходит незаметно, но позволяет Юэну дышать. Рой был его самым близким и самым дорогим другом, почти что братом. И от мысли, что так Юэн может забрать его — хотя бы часть — с собой из этого ада, становится легче. — Я не так хорошо знаю о том, чем занимался Рой, — продолжает Бёрк, как будто это и правда обряд погребения — с ужином и сдержанными разговорами об умершем. — Но насколько мне известно, он пошел работать в Отдел Тайн, чтобы получить доступ к хранящимся там Маховикам времени. Вмешательство в мировой порядок и течение времени очень опасно. Я знаю, что он вскоре… изменился. Маховики времени? Жуткая вещица, способная повернуть время вспять. Но если бы с ее помощью получалось предотвращать все ужасные события, в мире не было бы ни войн, ни убийств, ничего. Вместо этого же маховики времени сводят людей с ума, нарушают мировой порядок и устраивают хаос. Юэн смутно слышал когда-то — то ли от Фрэнка, то ли от близнецов, — что они хранятся в Отделе Тайн, но и не думал, что Рой решится на что-то такое. Наверное, он пытался спасти Веронику. Раз за разом. Снова и снова. А она умирала, умирала, или… Или умирал Юэн. Так или иначе, у Роя ничего не получилось. Юэн все еще жив, даже сейчас, а она мертва. — Мне жаль Роя. Я… соболезную, — говорит Бёрк, и он правда ведь сожалеет. Юэну странно, как это так получается, но после всего Бёрк все еще способен на жалость к другим. Наверное, Юэн бы на его месте со временем очерствел бы настолько, что жалел бы только себя. — Почему вы перестали дружить? Я помню, вы всю школу дружили, — Бёрк не знает всего, но в школе они учились все вместе, он был, наверное, от силы на пару лет младше. Юэн никогда не обращал внимания на слизеринцев из-за своего происхождения, так что не замечал его, а Бёрк, кажется, обращал внимание на все и на всех. Может быть, дело было в том, что с Юэном и Роем иногда гуляла Милс, а за нею увязывалась и Алиса? — Из-за меня погибла его девушка, — сухо отвечает Юэн и проглатывает очередной кусок. — Поэтому я предпочел отстраниться. Я не смог себя пересилить, чтобы поговорить с ним, потому что мне было стыдно. А теперь он… мертв из-за этого. В тарелке остается еще половина. — Наверное, он очень любил ту девушку. — Они встречались всего месяц, — Юэн больше не может отрицать, что по-прежнему злится на Роя за эту его любовь. — Ну, или два. Может, три. Не помню. Это все должно было быть несерьезно, это было слишком не вовремя. Нужно было думать о войне, а не о любви. Или, в конце концов, сдать Юэна Девису, черт побери! Или свалить с ней из страны. Тогда бы Вероника, может, не пострадала. Юэн так устал винить себя и ненавидеть, что злость на Роя теперь только крепнет с каждым куском его проглоченной руки. Почему только Юэн всегда во всем виноват? Почему только он все время допускает ошибки? Разве Рой сам не наделал ошибок? Разве не наделала ошибок Миллисента? Почему всегда и во всем Юэн винит только себя?! — Ну и что? Разве любовь измеряется временем? — внезапно спрашивает Бёрк, и этот вопрос застигает Юэна врасплох. — А разве нет? Достаточно ли нескольких месяцев «любви», чтобы потом разрушить и свою жизнь, и наверняка несколько чужих? Как долго Рой помогал Пожирателям смерти и что успел за это время сделать? Всяк дольше, чем был с Вероникой. А все из-за этой дурацкой любви. — Конечно, нет. Ты можешь знать человека всего несколько дней, а по ощущениям — всю жизнь. Почему-то уверенные слова Бёрка сбивают с Юэна всю спесь. Вся его только что обретшая форму и так долго сдерживаемая обида на Роя сдувается как воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух. Юэну сложно понять это. Но, да, кажется, у Роя именно так все и было. Он впервые за много лет был счастлив, потому что нашел для себя такого человека. И Юэн злился, ревновал, завидовал. На самом деле он ведь просто хотел, чтобы у него было так же. Даже чуть Милс встречаться не предложил, потому что, черт, друг же его нашел свою «любовь», а Юэн так и нет. У Юэна на примете была только Милс, и из-за этого дебильного желания тоже что-то почувствовать, влюбиться, он абсолютно угробил в итоге всю их дружбу. — А у тебя так было? — Да, — кивает Бёрк и улыбается. — И у тебя еще будет. Вот увидишь. — Несмешно, — Юэн проглатывает последний кусок. — Сколько мне осталось-то? — Я хочу помочь тебе. Сбежать.