Пастис

Честно говоря, Юэн надеялся, что сможет умереть от кровотечения, но это так не работало. То ли еще действовали какие-то из ранее выпитых зелий, то ли кровотечение не было достаточно серьезным. В себя он пришел от звуков шмыгающего носа и почему-то виноватого: — Господин мракоборец, поговорите со мной. Сколько она уже сидела здесь? Бетельгейзе. Во тьме темницы, где не горел даже единственный факел, она была тем самым мерцанием далекой звезды. Не способным осветить или согреть тело, но греющим душу. — Что ты здесь делаешь? — Удары в груди какие-то рваные и болезненные, но Юэн садится. Они снова говорят через дверь, и он снова чувствует ее совсем рядом. — Я… — А если твой отец опять пойдет за тобой? Не приходи ко мне больше, прошу. Я все равно ведь… — Нет-нет, не беспокойтесь. Отца нет дома, он теперь не скоро вернется, — говорит она, заметно повеселев. — Я боялась, что вы больше не захотите со мной разговаривать. — Ты же слышала, что он сказал. Я мог… помочь тебе. И после этого ты все еще хочешь говорить со мной? За дверью слабо слышна возня. — Да вы не беспокойтесь обо мне, я в порядке. Все было быстро. Отец мне часто пальцы ломает, это, конечно, больно, но я привыкла. Хуже, когда ногти выдирает. Вот это правда страшно. Ее послушать, так вроде об обычных детских страхах говорит, чуть ли не со смехом. Как зуб молочный вырвать. А она о ногтях… — Прости меня. Но не поможет тут ни раскаяние, ни горящая от боли рука. — Не извиняйтесь. Вы не виноваты в этом. Тот адрес, наверное, очень важен, — Бетельгейзе говорит спокойно, с пониманием, но Юэн все равно слышит: не обиду, но глубокую тоску. Кто ради нее пойдет на такое? Только мать и брат, а они и сами в такой же беде. — Там живет женщина. У нее скоро будет ребенок. — Это ваша жена? — Она спрашивает уже с интересом. — Нет. Это мой близкий друг. Но дело не в этом. Она защищает таких как я. Если ее убьют, у маглорожденных совсем не останется защиты. Она может спасти еще много жизней. — Понятно. Юэн не знает, что сказать. Это хоть и ребенок, но разве можно оставаться ребенком, когда мир вокруг тебя — такой? Она, кажется, действительно понимает, но вряд ли от этого понимания ей намного становится легче. — Знаете, господин мракоборец, иногда мне и самой хочется, чтобы меня кто-нибудь спас, но… — она усмехается. Совсем-совсем не как ребенок. — Для этого должен умереть кто-то другой, понимаете? В лучшем случае — мой отец. — То, что твой отец делает с тобой, это просто… бесчеловечно. Самое тупое, что только можно было сказать, он сказал. Юэну стыдно даже за это, потому что он не может ни словом поддержать, ни делом, ничем. — Я привыкла, — повторяет она. — Я в порядке. Отец говорит, что боль делает нас сильнее. Что ж, хоть в чем-то он прав. Она постоянно говорит: я в порядке, я привыкла. Будто это помогает поверить, что все действительно в порядке. Норма. — Как ты можешь звать его отцом после всего этого? — Семью не выбирают. Не могу сказать, что он когда-нибудь любил меня, но все равно он мой отец. — Когда ты еще ребенок, сложно вот так взять и смириться с тем, что кто-то из родителей совсем тебя не любит, нисколечки. Наверное, она все еще где-то в глубине души надеется, что за этой жестокостью что-то есть. Понять его наверняка тоже пытается. А там понимать ведь нечего. Там только жестокость и садизм. — Многие говорят, что я очень на него похожа. — Ты совсем на него не похожа. — Ну вы же меня не видели! — Она восклицает взволнованно и снова становится той маленькой девочкой, которая с восторгом слушала его сказки и обсуждала Снежную Королеву. Тупые слезы на глаза наворачиваются от резкой разительной перемены. Юэн накрывает лицо одной рукой, трет эти свои гребанные глаза и переносицу, пока вторая рука болтается плетью. Сгибается весь, сотрясаясь. Он бы хотел, чтобы у нее было действительно нормальное детство. Чтобы действительно все было «в порядке». Как она может по-прежнему оставаться такой после всего, что делает с ней отец? Это ведь не в первый раз было и не в последний, и не самое страшное, если честно. А Бетельгейзе все еще может по-детски дуться, смущаться и иногда — очень редко — смеяться. — Я бы хотел тебя увидеть, — нужно что-то сказать, чтобы она не поняла, почему он так долго молчит. Лучше подыграть, чтобы Бетельгейзе и дальше могла закрывать глаза на происходящее, чтобы не позволяла себе ни мысли о том, что все это — горящий ад, в котором даже неделю просуществовать сложно, не то что всю жизнь. Это ее способ выжить. — А если я вам не понравлюсь? — Она смущенно понижает голос. — Глупая, — Юэн даже смеется. — Вот если бы ты меня сейчас увидела, тебе бы точно не понравилось. Но просто… Это же сложно — общаться с человеком, не зная, как он выглядит. Мне кажется, я представляю тебя как-то неправильно. Вот так. Так намного лучше. Простой непринужденный разговор. — Ну. Я ношу косички. Вот. Могу… я могу поискать колдографию, — Бетельгейзе добавляет все более смущенно и начинает запинаться от волнения. Милый хороший ребенок. Но если бы только могла она знать, как тяжело сейчас Юэну говорить с ней, улыбаться, не думать. Ведь все, что он говорит, все эти сказки — чушь, бессмысленная и бесполезная. Ложь. Отец наверняка вылечил ее пальцы, но что он успел с ней сделать еще? И что он сделал с ее светлой детской душой?

***

Через некоторое время после ухода Бетельгейзе Юэн слышит в коридоре разговор с четвертым, уже немного знакомым голосом. Кажется, это опять тот «дядя». Тот самый Исидор Бёрк, который сожрал сотни тысяч нервных клеток у представителей отдела магического правопорядка. — Алькор, какого черта?! Ты всерьез собираешься отпустить это отребье?! — сквозь зубы говорит он. Видимо, выцепил племянника на ходу и решил докопаться. Но вот, что настораживает — Алькор все ему рассказал? Почему? Неужели он ему доверяет? — Я уже все решил. Они все равно не выдадут тайну, ни один, ни другая. А от Долгопупса Темный лорд уже получил все, что можно было. Зачем эти бессмысленные смерти? Алиса часть нашей семьи, мы не должны забывать об этом. И господин Долгопупс — что бы он ни сделал, это все еще чистокровный волшебник, представитель одной из двадцати восьми священных чистокровных семей. Тёмный лорд сам говорил, что мы должны хранить наше наследие. — А для грязнокровки какое оправдание ты придумал? — Исидор Бёрк фыркает с глубоким скепсисом. — И почему ты так уверен, что они не расколются? Твой отец… — Потому что я достаточно хорошо знаю их. Обоих, — Алькор решает проигнорировать первую часть вопроса. — И ты Алису тоже знаешь. То, что отец уже сделал с Долгопупсом на глазах у девушки, которая его любит… Но она все равно выдержала. Не хочется даже думать, о чем говорит он. — Что ж. Я сделаю все, что смогу, — Юэн слышит, как они останавливаются перед дверью в темницу. Голос все еще недовольный, но этот козел согласен… помочь. Что вообще происходит в их дьявольском логове? — Но перед отцом тебе отвечать придется самому. Мне не защитить тебя от этого. — Я понимаю, дядя. Ты сам не попадись, ты мне живым нужен, — Алькор беззаботно смеется. — Он доверяет только тебе, не дай ему повода усомниться. А потом Алькор, распрощавшись с дядей, входит в темницу совершенно не такой, как обычно. Радостный, куда более раскрепощенный, пока не замечает подсохшую кровь и торчащий кусок кости. — Что произошло? — Он опускается, вооружаясь волшебной палочкой, и принимается осматривать перелом. Колдует, и кость сразу вправляется обратно, срастаясь, где должна. Потом обводит взглядом темницу, ища причину такого повреждения. Зависает, замечая дверь. — Ты пытался выбить дверь? Не очень умно. Она же заколдованная. Хотя, — он подходит к двери и принимается изучать трещины вокруг, — кажется, у тебя были шансы… Юэн не знает, стоит ли рассказывать правду. С одной стороны вроде бы — да. С другой… А зачем? Не сделает ли это только хуже? Отец может снова избить Бетельгейзе, решив, что это она все рассказала. — Отец… успел зайти к тебе? — Можно сказать и так. Все-таки лучше промолчать. — Ясно, — Алькор не собирается расспрашивать. — Что ж, — он вновь становится повеселевшим. — Сейчас отца дома нет к нашей всеобщей радости. Я все устроил, так что теперь он вынужден отвлекать внимание Ордена Феникса. А я для всех вернулся в Хогвартс. Впервые Юэн видит в этом мальчишке такое воодушевление. — Разве директор не заметит? — Мерлин, ты так и не привык к тому, что я постоянно работаю с оборотным зельем? — А. Ну, да. Точно. Юэн вяло улыбается. Он радости не испытывает, только дикое чувство усталости. — Вас попытаются перевести в убежище отца завтра ночью по приказу Тёмного лорда. Министерство магии не может получить ордер на обыск поместья, а вот Ордену Феникса ничто не мешает сюда влезть, они давно уже крутятся возле нас и Ноттов. Готовится большая облава. Орден Феникса планирует проникнуть сразу в несколько поместий чистокровных семей, которых подозревают. Отец не хочет прятать наше поместье Фиделиусом, чтобы не вызывать лишних подозрений, так что это стало проблемой. — Новости хорошие, если можно так сказать. Юэн внимательно слушает, а Алькор продолжает: — «Кое-кто» пустил слух, что пленников будут транспортировать через лес Савернейк. — И этот кое-кто, конечно, ты. — Естественно, — Алькор довольно вздергивает подбородок и садится на пол рядом. Плечо после его манипуляций уже почти не болит. — Но отец пытается сбить их со следа. Я пока не знаю точно, получится ли, но вас скорее всего повезут через Фроксфилд. Информацию об этом я уже тоже сообщил нужным людям. Вокруг убежища сильный защитный барьер, туда трансгрессировать напрямую нельзя. Так что у нас есть как минимум одна отличная возможность устроить переполох и дать вам возможность скрыться. — Получается, Орден Феникса уже знает, что мы с Алисой и Фрэнком в плену? Это зароняет в сердце надежду, что даже если ничего не получится, Милс уже будет в безопасности. — Нет, иначе бы вас отправили не в Убежище, а на тот свет, — Алькор смотрит на него как на дурака. И правда. Но надежда штука такая, она не всегда позволяет трезво оценить ситуацию. — Они знают про пленников, но не знают, кто это. В плену сейчас находится немало их людей, так что они надеются спасти хотя бы кого-то. Впрочем… честно говоря, я попытался кое-что сделать и с этим. — Что ты имеешь в виду? — Я же был на Конгрессе вчера, прикидываясь тобой. Я не могу быть уверенным, сработает ли наш план, так что постарался вести себя с Миллисентой так, как ты никогда не повел бы. Надеюсь, она все поняла или хотя бы заподозрила что-то. Это все, что я мог сделать. Слава Богу. Юэн больше всего рассчитывал на это. Конечно, он не мог просить Алькора о таком сам, да и когда тот донимал с расспросами о Милс, Юэн, мягко говоря, был не в состоянии о чем-то трезво размышлять. Но Алькор все сделал как надо, как настоящий друг. — Что ты ей сказал?.. — Юэн нервно сглатывает, даже не представляя, как благодарить этого парня. — Что с таким брюхом никто не будет воспринимать ее всерьез. Но когда слышит ответ, чувствует, как сердце бухается куда-то в ноги. — Если меня не убьет твой отец, это теперь точно сделает она. — Да ладно тебе, она же умная женщина, она поймет… — Алькор уже не выглядит таким уверенным, как минутой раньше. — Ты недооцениваешь женскую гордость. И эмоциональность беременных женщин в особенности, — Юэн обреченно вздыхает. Ладно, в любом случае это хоть что-то. Милс действительно умная женщина, остается надеяться, что чувства все же не возобладают надо умом. — И ты думаешь, среди Пожирателей никто не догадается, что это все… ты? — Не-а, — с прежней уверенностью говорит Алькор. — Во-первых, благодаря Руквуду и Рою, да покоится с миром его душа, отец знает, что у нас есть серьезные соперники. Он уверен, что это Руквуд пустил слух, а я его уверенность очень долго подкармливал. — То есть ты подставил Руквуда, который пытался подставить вас? — Именно. Алькор всегда будет принадлежать какому-то другому миру. Он хитер, расчетлив и прекрасно обучен всем этим аристократическим играм. Его мир — место, где можно чего-то добиться только подлостью и ложью. Юэн этот мир ненавидит. Но понимает теперь намного лучше. — А яд, про который ты говорил? Какой ты все-таки лгун, — Юэн не может удержаться от беззлобной, но все-таки усмешки. — Тебе просто нужно было принимать оборотное зелье, а это — подстраховка, чтобы никто не помешал, — очень кстати вспоминается самая большая ложь Алькора. Это же надо было такую драматичную сцену разыграть. Юэн не злится уже, почти восхищается. — А я, дебил, жалел тебя, переживал. — Ну… — Алькор опускает взгляд. — Ты, конечно, дебил, но я не врал про яд. Мне правда осталось два года. То есть… уже даже меньше. Он вынимает из кармана готовую самокрутку, но не спешит поджигать. Смотрит на нее, в пальцах катает. — В смысле?.. А Юэна от этих слов почти что размазывает. Он был уверен, что про зелье вся та исповедь была большой красивой ложью, но как часто оно бывает, чтобы лгать убедительно, надо говорить правду. — Я же зельевар. Более того, я специализируюсь на ядах. Вот. Доспециализировался. Эксперимент прошел неудачно, — он протягивает косяк Юэну. — Будешь? У меня еще есть. И Юэн неосознанно принимает. В подростковые годы он как-то пробовал курить с магловскими друзьями, но удовольствия от этого было мало. А когда они попробовали травку, Юэн, слишком хорошо разбиравшийся в травологии, вовсе испугался. Черт. Мозги навязчиво пытаются отвлечься на дурацкие воспоминания, лишь бы внутри не было так дерьмово. — Я принимаю каждый день противоядие Северуса. По моим подсчетам его эффективность закончится где-то через семнадцать месяцев, максимум двадцать, — Алькор раскуривает второй косяк, и Юэн машинально повторяет за ним. Запах знакомый, даже слишком — это, черт побери, конопля. Ее мускусное амбре вперемешку с хвоей ни с чем не спутаешь и добавками не перебьешь. Юэн вот всегда боялся, что если начнет курить — табак или марихуану, неважно — точно не прекратит. У него была какая-то слишком большая склонность к разного рода зависимостям. Что ж… Сейчас он явно не в той ситуации, когда стоит думать о вреде для здоровья. Огонек на конце волшебной палочки Алькора загорается, чтобы поджечь бумагу. — Это… хреново, — первая затяжка совсем как… первая. Большого труда стоит не закашляться с непривычки. Задерживает дым во рту, прикрывая глаза, не дышит, успокаивая першащие бронхи. И думает: может, хоть так станет легче? Может, хоть так получится не думать о том, в каком они тут все дерьме? Хреново. Все. Еще как. — Да ладно. У меня полным-полно времени, — расслабленно говорит Алькор. — Мне бы только сестру с матерью вытащить отсюда успеть. — Ты им не сказал? — Нет. Мать сломается. Она и так еле держится. Может наделать глупостей. Неудивительно. Голова немного кружится, но в целом изменений никаких. Все еще горечь — и во рту, и в уме. Юэн говорит себе: я спокоен. Он уже однажды слышал эту новость, уже переварил ее, обдумал, и теперь надо просто снова… принять. Здесь разговоры о смерти больше не пугают. — Почему ты не расскажешь своим родным правду? Будет лучше, если они будут готовы. В этот раз почему-то нет даже намека на то, что найдется противоядие. Нет никакой надежды. Юэн просто понимает, что это смерть. Неотвратимая. И, наверное, освобождающая? — Нет, это не лучше, — Алькор хмуро качает головой. — Ты бы смог жить, зная, что твой близкий скоро умрет? — Смог, — твердо отвечает Юэн. — И я рад, что знал об этом. У меня было время хотя бы… попрощаться. Если бы он не знал, что отец умирает, у них бы не было даже тех месяцев, что Юэн провел дома рядом. Он бы просто в один момент вернулся домой и узнал, что отец давно мертв. А они даже не успели бы помириться после очередной ссоры. Алькор подавленно молчит. Может, думает, может, уже потерялся во времени от ставшего терпко-сладким и земляным дыма. — Ты не боишься смерти? — спрашивает его Юэн. — Боюсь. Очень боюсь. Но не своей. Все они тут так. Смерть дорогого человека куда страшнее собственной. — Я и правда мечтаю, что настанет день, когда я и моя сестра сможем спокойно ходить среди маглов, не скрываясь от них и не боясь, — тихо говорит Алькор. — Но зачем? Юэн не понимает, к чему это, теряет нить разговора, но ответ будто бы где-то совсем рядом, вертится то ли на языке, то ли в завитках дыма. — Хочу свободы. Наверное, все дело в том, что в первую очередь я хочу свободы от отца. А это была бы хоть какая-то свобода. — Так ты хотел сбежать к маглам?.. Вот оно. Теперь все сложилось в цельную картинку. — А ты догадливый. Да, были такие мысли. Отец слишком презирает маглов, так что среди них найти нас с мамой и сестрой ему было бы сложнее. Но… я много изучал их жизнь, пытался понять, как действовать, а понял только, что не могу так рисковать. Без магии мы не сможем, а если пытаться разобраться в их вещах самостоятельно, маглы нас в лучшем случае сочтут за сумасшедших, а в худшем мы все попадем под трибунал за нарушение статута о секретности. Для Юэна неволшебный мир привычен и прост, даже несмотря на то, что последние три или четыре года он крайне редко общался с маглами. Там мало что изменилось за это время. Но ему никогда не приходило в голову, что какой-то волшебник — тем более, прости Господи, чистокровный — захочет познать этот мир. Для Алькора мир маглов будет настолько же странен и непостижим, как для магла — мир волшебников. Все эти магловские устройства, обычаи, быт. Чтобы чистокровному волшебнику изучить все это, нужно много времени и хотя бы какие-то знающие друзья. Например, маглорожденные. — У маглов курить каннабис запрещено, — зачем-то говорит Юэн. Почти невпопад. Дым изо рта заволакивает пространство вокруг. — Но мы-то не маглы. К тому же я делаю свою смесь с добавлением листьев жгучей антенницы и цветков моли. Эта смесь намного легче чистого каннабиса и побочных эффектов от нее нет. Даже глаза не краснеют. Жгучей антенницы? Это точно не яд? Юэн скашивает глаза к носу, пытаясь разглядеть косяк в зубах. — И часто ты так отдыхаешь? — Не очень. Отец если заметит, высечет. Но сегодня у нас отличный повод, потому что его здесь нет. Алькор улыбается во весь рот, а потом выпускает несколько колечек дыма. Как мало ему надо для счастья. Достаточно, чтобы ублюдский отец был подальше. И тогда плевать, что жить тебе осталось меньше двух лет. И что сидишь ты в темнице с одним из пленников. И что руки твои давным-давно в крови невинных. — Представь, что у тебя над головой звездное небо, — он показывает указательным пальцем в потолок. — Всегда так делаю. Юэн поднимает голову, всматриваясь в грязный потрескавшийся свод. Местами паутина, в одном углу течь, рыжая коррозия всюду. Но стоит чуть расфокусировать взгляд и представить, как над головой раскрывается спокойное ночное небо с россыпью далеких и недостижимых звезд. Вон Большая Медведица с крохотной еле тлеющей звездочкой, едва заметной человеческому глазу. А там, чуть ниже — Созвездие Ориона с сияющим алым правым плечом. Они где-то внутри, всплывают из глубин памяти: звездное августовское небо так близко, когда сидишь в ветвях старого каштана, и все как на ладони. — Прикольно. Как это работает? — Ну, иногда достаточно просто помнить, что небо — там, чтобы увидеть его откуда угодно. — Ты укурился, — заключает Юэн и мусолит в пальцах косяк. — Наверное. Но небо все еще остается где-то над головой. И действительно, неважно, в темнице ты или клетке, небо всегда наверху и никуда не денется. Ты можешь умереть, исчезнуть, раствориться и стать звездной пылью, а небо останется. Мысль об этом немного усмиряет боль. — В детстве у меня над кроватью кружилась деревянная модель Солнечной системы. Прикольная штука была. Потом я отдал ее сестре. Кстати, — Алькор мгновенно меняется в лице, становясь посуровевшим, — ты зачем мне ребенка смущаешь? — А? — Бетельгейзе сказала, что ты спрашивал, как она выглядит. — А что такого-то? — Форни, ей двенадцать, и она не общается ни с кем кроме меня и матери. Ты не думал, что она может… слишком сильно привязаться к тебе? У девочек в этом возрасте как раз обычно случается первая влюбленность. Понимаешь? Алькор выливает на него эту тираду как ведро воды, и Юэн теряется. — Я… блин, я не подумал… Неловко. Вот вообще не подумал. А Бетельгейзе ведь и правда в последний раз так сильно смутилась, что даже убежала потом, оправдываясь какой-то несуразицей: вроде ей надо было нарвать свежих цветов для матери. Алькор смотрит очень строго, и от взгляда его капец неуютно. — Да ты гонишь! Я ж пленник и старше намного, какая еще… влюбленность? Хотя, получается, не так уж и намного. Но брат печется о ней как настоящий отец. Ему самому-то лет семнадцать всего, но когда дело касается сестры или матери… Юэну иногда кажется, что этот шкет гораздо более зрелый и взрослый, чем он сам. — Я не хочу, чтобы ты ранил ее чувства. — Прости. Я… я понял. Юэн ее чувства ранить не хочет тем более. Особенно после случившегося. — Ты так сильно любишь ее, — он тихо вздыхает. — Да, — Алькор только растерянно кивает в ответ, — очень. — Это здорово. Дети в семьях часто соперничают же, а вы друг в друге души не чаете, — Юэн вспоминает своих одноклассников: у большинства, кто имел братьев или сестер, отношения состояли из постоянных ссор, задираний и вопросов — кого же больше любят родители. Исключение составляли разве что Пруэтты — но эти двое считались одним целым организмом. И младшую сестру свою они любили, наверное, так же, как Алькор Бетельгейзе. — Когда она родилась, мама очень переживала, что я стану не нужен отцу, если новый ребенок окажется лучше, — Алькор закусывает губу, опуская самокрутку, — и окружила меня еще большей заботой и любовью. Бетельгейзе же… отцу она была интересна, но не больше чем антенница в нашей теплице. Дедушка уже не вставал с постели, а дядя редко бывал дома. Маме забота о ней была в тягость, она даже отказывалась брать Бетельгейзе на руки. Я почему-то сразу понял, что дело во мне. Я чувствовал свою вину перед сестрой, особенно когда слышал ее одинокий плач из соседней комнаты. И решил, что если ее не любит никто, ее буду любить я. Больше всех на свете. Эта была глупая мысль четырехлетки, но она засела у меня в голове навсегда. «… у Снежной королевы один только Кай, и ее не любит никто» — И твоя мать так и не стала о ней заботиться? — Короткая исповедь Алькора сделала все еще хуже. — Стала, конечно. Мама любит Бетельгейзе, просто… Ее можно понять. Я не представляю, как ей до сих пор удается сохранять здравый рассудок, а тогда она реально чуть не сошла с ума от страха. Юэн, в отличие от Алькора, такое понять не может. Хотя у него самого с отцом отношения были не сахар, но отстранялся обычно он — от отца, а не наоборот. Но, пожалуй, действительно стоит делать скидку за то, через что прошла эта женщина. — Держи. Алькор протягивает маленькую колдографию девочки. Две косички, черными пятнами прожигающие фото, ровный пробор, платьице в горошек. Такое умильное дитё с букетом ромашек, что Юэн не может сдержать улыбку. Выглядит гораздо младше своих лет. Она смотрит с изображения робко, изгибает черную бровь, поджимает губы. Озирается по сторонам периодически, будто боится, что ее застанут за таким неподобающим делом. Даже говорит что-то возмущенно и вытягивает руку с букетом вперед, чтобы спрятать за ним лицо. И как ее можно не любить? Впервые Юэн думает о том, что было бы здорово, если бы у него… была дочь. Когда-нибудь. Он бы хотел настоящую нормальную семью: жену, ребенка. Как у всех. Чтобы приходишь домой с работы, а вот такая малявка с косичками бежит навстречу и рассказывает, каких страшных драконов сегодня рисовала. На душе становится так тоскливо. А потом кадры повторяются, и он замечает то, что не хотел бы замечать, но от внимательного взгляда художника такие детали не скрыть. Взгляд. Заморенный, уставший. В противовес общему облику — не детский. Как много она успела пережить за свои двенадцать лет? Юэн не может перестать задаваться этим вопросом. — Одна только неправильная мысль… — щуря глаза, говорит Алькор, всматриваясь в его лицо. Кажется, трава уже начинает чрезмерно действовать на него. — Да успокойся ты, — Юэн отстраняется. Ему хотелось бы оставить эту колдографию себе, но здесь — в грязной вонючей темнице — ей точно не место. Здесь ему хватит старых разбитых часов, спрятанных под разорванной мантией. — Мне кажется, я был на грани выдать тайну из-за нее, — поэтому он протягивает колдографию законному владельцу. — Что?.. Юэн не хотел ничего рассказывать, но почему-то все равно ляпнул это, не подумав. — Твоя сестра здесь не в безопасности. Это Алькор, конечно, и так понимает. В голову приходит совершенно нелепая и безрассудная мысль. Но ведь если Алькор реально хочет помочь им сбежать, почему нет?.. — Почему бы тебе не бежать с нами? Забери сестру, мать, мы можем сбежать все вместе. Ты не думай, что тебя там сразу в Азкабан посадят. Дамблдору нужны информаторы, а ты много знаешь. Если захочешь спрятаться с семьей в мире маглов, я помогу. У меня есть дом в Фортингалле и крестный, он надежный человек, хоть и магл. — Так не получится, — Алькор улыбается горько и делает новую затяжку, смотря в потолок. — Мама сейчас с ним. Он практически никогда не оставляет нас троих вместе. — Тогда позволь мне… взять с собой хотя бы твою сестру. Этой девочке не место здесь. У нее все еще есть возможность прожить спокойно остаток своего детства, как положено всем детям: в безопасности, с друзьями. Без постоянного чувства страха за себя или близких. — Тогда отец убьет нашу мать, — Алькор думает очень долго, прежде чем ответить. Он наверняка понимает, что это здравая мысль, но сопротивляется. Вот почему Бетельгейзе сказала, что кто-то должен умереть. У них нет других вариантов: либо пожертвовать кем-то одним, либо убить Бёрка, и первый вариант звучит гораздо реалистичнее. — Не думаешь, что она готова пожертвовать собой ради вас? Или ради тебя, по крайней мере. —… Но я не могу пожертвовать ею. И Юэн, конечно, понимает это. Хоть у него и не было, считай, матери, выбирать между двумя самыми дорогими людьми, кому сохранить жизнь, а кого отправить на смерть… Алькор любит свою сестру, чувствует ответственность за нее, пытается заменить отца и дать ту любовь, которой она лишена. Но мать он на самом деле любит намного больше. — Он сломал ей пальцы, — и все же Юэн не собирается сдаваться. Если нужно, он расскажет все. Пусть так. Может, Алькора все же проймет. — Я слышал, как они ломались. Один, второй… Все десять. Она не говорила? — Нет… — Алькор начинает трястись, роняет косяк, пальцы заламывает — будто хочет сломать, чтобы почувствовать ту же боль, что и его маленькая сестра. — Она ничего не рассказывает. Никогда. Доходит до сдавленного шепота. — А еще он почти не дает ей еды. Уж это ты должен был заметить. Алькор впивается ногтями в корни волос, прячется за руками, молчит. Он должен согласиться. Его мать… Юэн даже думать не хочет о том, что пережила эта женщина. Но ей-богу, смерть для нее, как бы дико это ни звучало, скорее всего будет спасением. А у Бетельгейзе еще вся жизнь впереди. Должна быть. Если отец однажды в порыве гнева не забьет ее насмерть ногами. — Он сказал ей подняться к нему в шесть вечера, — Юэн безжалостен, он продолжает. Если он сам с трудом это перенес, то уж брат ее тем более. Это не может не подействовать. — А когда она застонала — сказал, что если ты услышишь и вмешаешься, он сделает что-нибудь уже с тобой. Дурманящий дым почему-то придает сил и ясности мыслям. Наполняет решимостью. — Да. Отец всегда так поступает. Каждый раз, когда я сопротивляюсь, он… Делает что-нибудь с мамой. Я не могу спасти их обеих, — Алькор по-прежнему едва разборчиво шепчет. — Если спасу одну, значит, пожертвую другой. Мама уже предлагала мне забрать сестру и бежать, но я не могу так. Не могу оставить ее. На грязный пол капают капли. Кап. Кап. Редко, но Юэн слышит, хоть и не видит. И ему не стыдно, и угрызений совести нет. Алькору нужна помощь, и помочь ему сделать выбор — все, на что Юэн отсюда способен. — Знаешь, даже когда он пытал Алису и то было… — сказать «проще» не получается, потому что нет, совсем не проще. — Я это выдержал. А тут… Я видел мертвых детей, я видел мертвых подростков. Но никогда не видел… не слышал ничего подобного. — И Юэн все говорит и говорит, будто остановиться не может. Потому что этот ужас, который он испытал, требует быть высказанным. Хотя бы так — в двух словах. Уже не столько из желания открыть Алькору глаза, сколько просто… Юэн до сих пор ведь слышит. — Послушай, мы с Милс позаботимся о ней. И Дамблдор поможет. Он может забрать ее в Хогвартс, тогда вы сможете видеться. Я думаю, он все устроит даже без согласия обоих родителей. Ты должен выбрать, иначе в итоге не спасешь никого. — Нет. Я справлюсь, — упрямо говорит Алькор и отнимает руки от лица, пытаясь нащупать на полу грязный, но еще дымящий косяк. — Темный лорд уже… — Послушай себя. Если ты поможешь мне сбежать, разве твой Темный лорд все еще будет благосклонен к тебе? Отпусти девочку. Юэн, наверное, никогда не был настолько настойчив. Потому что он правда очень хочет спасти ее. Не на словах, не в мыслях, по-настоящему. Увести отсюда куда подальше — так, как она мечтает. И на самом деле быть другом. — Она не будет в безопасности, пока он жив. Ни с Дамблдором, ни с вами. Нигде! — Алькор выходит из себя. — Ты еще плохо знаешь моего отца. Слышал о родителях моей матери? — Слышал. Алиса говорила об этом, — Юэн помнит тот далекий разговор в доме у Милс. Алиса рассказала Дамблдору о своих подозрениях, что ее дальние родственники умерли вскоре после того, как их дочь вышла замуж за Бёрка. — Это ведь он их, да? — Да. Мама попыталась сбежать домой, когда была беременна мной. И вот, что он сделал, чтобы ее наказать. Он скорее убьет Бетельгейзе, чем отпустит. Он не остановится и найдет способ. Ты даже не представляешь, какие у него связи в министерстве магии. — Но не в Хогвартсе. Алькор, наконец, поднимает косяк и бездумно затягивается, не обращая внимания ни на грязь, ни на то, что от бумажки осталось совсем уже мало. — Мне надо подумать над этим.