***
— Дай посмотреть! — обиженно надувает губы Сережа, когда неудачная попытка потянуться за документом заканчивается тем, что Волков шлепает его этими листами прямо по ладони и возвращается к самостоятельному изучению графика Разумовского. — Я не могу воспринимать столько разных имен на слух! — Макарова… помнишь ее? Какая-то журналистка. — Волков упрямо не обращает внимание на вампира, который садится на спинку дивана, опустив старые кеды аккурат на мягкие подушки. Его бедро едва-едва касается плеча Олега, а рыжие волосы щекочут шею, когда Разумовский наклоняется и всматривается в список. — Повод… «чашка кофе»? — О, Валерия, — понимающе кивает тот. — Да так, старая знакомая, иногда забегает поболтать. — Понятно, — терпеливо выдыхает Волков, вздрогнув, когда чья-то холодная ладонь оказывается у него в волосах. — Ты… чего это вздумал? — после непродолжительной паузы выдавливает он, наклонившись в сторону, чтобы недоуменно воззриться на пожимающего плечами Разумовского. — Мне всегда было интересно, почему в человеческом обличии волосы, в отличие от шерсти, не врастают обратно в кожу, хотя на ощупь, как я погляжу, — краткая улыбка почему-то кажется заигрывающей, вызывающей, в противовес не очень приятному комплименту, — они точно такие же. Не то что бы я был знаком со многими оборотнями… а сейчас есть шанс получить ответы на все вопросы. Чистое любопытство. — Он поднимает руки, как бы сдаваясь, а потом со смешком их опускает. — Ладно, не совсем чистое. — Понятно, — только и выговаривает Волков, стараясь вновь сосредоточиться на списке. — Онегину помнишь? Горошкова, сеанс в пятнадцать десять? Что за встреча назначена на семь утра? — Не-а, не помню. — Руки Разумовского снова тянутся к волосам Олега, поэтому последний с досадой и предупреждающим рыком вновь шлепает их бумагой. — Ауч! Я правда не помню! Не могу запоминать столько событий, когда являюсь таким занятым человеком! — Тут говорится о доставке виски в семнадцать сорок пять, — бубнит Волков, вскользь отмечая, как привычно и обыденно Сережа называет себя человеком. Наверняка ему приходится делать это несколько тысяч раз в день, поэтому для него это совсем нетрудно. — На вампиров же не действует алкоголь! — Верно, — подтверждает Разумовский, лениво-изящно почесав голову, — я не пьянею, но вполне могу его употреблять, что, собственно, и делаю. Я не помню всех этих людей, потому что я — не оборотень, мой дорогой пес. У нас нет такой хорошей памяти на лица и запахи остальных. Да и зачем? У меня есть секретарша, которая занимается этой всякой… бюрократией. Палец Волкова, игнорирующего все выпады в свою сторону, скользит вниз по бумаге, проходя по черным наклоненным буквам. Олег словно хочет зацепиться за что-то, найти нечто выпадающее из общего ряда… — И зря ты сваливаешь все на секретаршу. Это безответственно и беспечно. Впрочем, неудивительно, — небольшой мстительный ответ вызывает краткую усмешку на лице Олега, — я знаком с тобой пять минут и уже знаю, что это вполне в твоем характере. Разумовский съезжает вниз, плюхнувшись на сам диван. Теперь он сидит совсем рядом с Волковым и нескромно буравит его взглядом. — Зря ты так, — высокомерно заявляет он. От его любопытства и некоторого интереса в голосе не остается и следа — теперь Сережа возвращается к своему обычному снисходительному состоянию. — Беспечным назвать меня трудно. Я забочусь об остальных даже больше, чем о себе. — И в чем же это выражается? В том, что ты являешься подозреваемым в убийстве, потому что действительно убиваешь богачей? — Кончик ровно ногтя внезапно останавливается на фамилии. — Мистер Шедоу. Без контактных данных. Ни почты, ни телефона, ни имени. Семнадцать тридцать, вчера. Чуть прищурившись, Разумовский явно пытается воссоздать в памяти образ этого героя: на его белоснежном лице проступает легкая складка, и он чуть играет желваками, сжав челюсть. Из-за такого жеста тени выделяют еще более отчетливо его острые-острые скулы, которые приковывают к себе внимание Волкова целиком и полностью. Взгляд медленно ползет к клыкам, выглядывающим из-под верхней губы — Олегу всегда было интересно, как вампирам удается скрывать свои острые зубы от обычных людей, но сейчас такое пристальное изучение тела Разумовского его почему-то пугает, и он, гортанно кашлянув, отворачивается поспешно. — Мистер… Тень, — тихо произносит Сережа и цокает. — Знаешь, возможно, если бы я его увидел, я бы смог его опознать, но сейчас лишь смутно помню его черную одежду… м-м-м да, такой весь из себя черный плащ. Ему действительно подходит фамилия. Шестое чувство в этот момент делает сальто в желудке, поэтому Олег ухватывается за этого неизвестного человека обеими руками — хотя бы потому, что от созерцания Разумовского нужно срочно отвлечься. — Что-то еще? Здесь написано название редакции, — он нехотя вручает Сереже список, и тот жадно принимает лист в свои тонкие пальцы, — помнишь это? «Полуночный Петербург»… — Да, название знакомое, — рассеянно шепчет тот, хотя его палец показывает не на компанию, а на неровные цифры, означающие время приема. — Семнадцать тридцать… черт возьми, конечно! Его лицо так быстро меняет выражение на полуиспуганное, что Волкову невольно передается его ужас. Разумовский вскакивает на ноги, нервно подходит к телевизору, что-то раздраженно спрашивает у Марго, хлопает себя по лбу… — Ну? Что стряслось? — Олег на всякий случай преследует вампира по пятам, готовясь среагировать, если тот вздумает убежать. Сережа стоит напротив плазмы, на которой Марго любезно отображает его собственный профиль в «Вместе», и в его глазах вспыхивают красные злые искры. — Вчера кто-то заходил на мой аккаунт, — мрачно цедит он, сжав руки в кулаки, — и Марго уже предупреждала меня об этом, но сначала я смахнул все на баг системы и хотел перезапустить ее, чтобы… Дело в том, что взломать эту сеть невозможно, — неожиданно принимается объяснять детали, чуть отходя от основной темы, — я специально создал ее такой, что значит, войти на мой аккаунт можно только в одном случае — человек знает мой логин и пароль. Но я никому его не говорил, поэтому… До Олега медленно начинает доходить суть происходящего, однако его собственные мысли озвучивает вопрос вампира: — Марго, откуда был выполнен вчерашний вход в мой аккаунт? — С вашего компьютера, Сергей, — незамедлительно отвечает ИИ и замолкает. Повисает напряженная тишина, а Волков, кажется, чувствует эти волны беззвучной ярости, исходящие от Разумовского. Сейчас он по-настоящему взбешен, рассержен, готов рвать и метать, поэтому Олег вовремя прикусывает язык и не дает едкой фразочке «говорил же, беспечный ты до ужаса» сорваться с губ. — Как это вышло? — вместо этого сухо осведомляется он. — Я-а-а… не знаю, черт возьми! — Кулаки Разумовского с силой опускаются на стеклянный столик, задрожавший под ними, и на этом короткая вспышка агрессии заканчивается: Сережа приходит в себя, шумно вдыхает, и ничуть не пострадавшие от удара руки теперь лезут в волосы, успокаивающе теребя рыжие пряди. — Может, это тогда я пошел за виски… отвлекся… камеры? Нет, он мог запросто их стереть… Волков подбирает график с пола и сверяется со временем, мысленно обводя фамилию мистера Тени в красный кружок. Ему немного жаль смотреть на серого, как грозовая туча, Разумовского, осознающего свои ошибки, но он не спешит бросаться его утешать. — Если он не забрал важные данные с твоей страницы, мы можем отложить твою социальную сеть на потом и сосредоточиться на личности этого журналиста. — Олег с некоей тоской смотрит в сторону Боттичелли. У него даже не было времени насладиться искусством, потому что сейчас он полностью поглощен делом, которое почему-то стало его работой на ближайшее время. — От тебя данных по поводу его внешности не дождешься, может, стоит попросить секретаршу? Хотя, учитывая то, как легко она впустила меня, проку от нее тоже никакого… Сережа еще некоторое время с тоской рассматривает свой профиль с парой собственных снимков и отметкой в сто тысяч друзей. — Не понадобится. — Взяв себя в руки, вампир приосанивается и вновь становится холодным, неприступным. — «Полуночный экспресс». Там работает моя знакомая. Может, у нее и мои волосы найдутся, — чуть ухмыляется, но становится серьезнее через мгновение, — вот она точно из тех, кто помнит своих подчиненных в алфавитном и хронологическом порядке. Тепло в грудной клетке явно одобряет эту идею. Волков придирчиво осматривает собранного бесстрастного Разумовского и жмет плечами. — Ладно. Сходим к ней. — Я в твоих услугах больше не нуждаюсь, лохматый, — вдруг весьма флегматично тянет Сережа в своей манере, одернув белую рубашку. — Спасибо, что ты и твое невероятное чутье оказали мне услугу, но дальше я справлюсь сам. — Ты с чего это взял, что я тебя покину? — У Волкова аж глаза на лоб лезут. — Нет уж, я твоим легкомысленным клыкам ни одно расследование не доверю. Это не только твои личные счеты с тем, кто смог тебя обмануть, забыл? Под угрозой жизни всей нежити. Рука машинально сжимает клык, висящий на шее, как бы подтверждая слова хозяина. Разумовский выглядит так, будто хочет съязвить или немедленно закончить их затянувшееся «интервью», но почему-то передумывает. — Тогда тебе придется терпеть мои прозвища, пес, — быстро меняет настроение, осклабившись, но в мягко журчащем голосе все еще слышна испытующая надежда — а вдруг Волков прислушается к такому аргументу и уйдет? Олег лишь кивает, подписывая свой смертный приговор. Он думает о постоянно меняющихся эмоциях вампира и смутно догадывается, что все они являются напускными, фальшивыми — настоящий Разумовский кроется где-то глубоко внутри, под слоями этих наигранных восторгов и малодуший.***
— Я хорошо отношусь к вниманию к своей персоне, — замечает Разумовский, — но ты не мог бы не таращиться на меня так пристально, будто ожидаешь, что я в любой момент нападу на тебя со спины? — А мне точно не стоит это делать? — бурчит Волков, запахнув черное пальто: Питер заметно холодает, и лишь Разумовскому погода ни по чем. Он вообще ничего не чувствует. — Может, ты и не собираешься воткнуть мне нож в спину, но в любой момент можешь вздумать улететь, бросить меня, продолжить расследование в одиночку. — Мы же напар-р-рники, — манерно тянет Сережа, фыркнув. Олег, все пытающийся уловить его искренние эмоции, натыкается на преграду в виде красных стекол солнечных очков, скрывающих ясные глаза вампира. — Делаем все вместе. К тому же, — чуть медлит, усмехается, — твои познания в вампирах крайне скудны, как я погляжу. Мы можем выходить днем на прогулку без особого вреда здоровью, даже когда на небе есть ясное солнце… хотя в Питере это редкость, отчего я и выбрал этот город пару десятков лет назад… но наши способности к трансформации утрачиваются. — Короткий взмах руками как бы подтверждает обыденность данной ситуации. — Никакие летучие мыши не любят свет. Даже если они вампиры. — А очки тебе для чего? — Волков очень поздно понимает, что его любопытство не остановить: этот факт гораздо раньше доходит до Разумовского, который победоносно задирает подбородок и шевелит бровями, мол, все-таки мы оба друг другу интересны. — Глаза чувствительные. Ничего особенного. — На секунду остановившись, Сережа с любовью глядит на желтую подводную лодку, нарисованную на стене. Сегодня улица Джона Леннона пустует, позволяя им обоим полюбоваться собой и деталями, связанными с Битлз, в тишине. — Что насчет… гм, твоих волчих наклонностей? Ты можешь обратиться прямо сейчас? В любое время? Как часто вам нужно это делать? — Воу-воу. — Волков поднимает руки в примирительном жесте, уже жалея, что он начал этот разговор. Разумовский необъяснимо на него влияет — обычно молчаливый Олег сказал в сторону вампира за этот день больше слов, чем за весь прошедший год. — Полегче, пташка, мне уже начинает казаться, что тобой движет не только научный интерес и желание познать чужую культуру. — О да, мной еще движет желание познать тебя, — острит тот, улыбнувшись звездному составу легендарной группы на стене и наклоняясь, чтобы пройти в тоннель. Волков тенью следует за ним, и звук шагов гулко отражается эхом от стен, увешанных плакатами. — Да, я могу стать здоровенным волком в любой момент, но спокойно контролирую данный процесс, — неохотно выдавливает он, явно не желая говорить о себе. — Ближе к полнолунию гормоны играют особенно сильно, но тогда я сбрасываю напряжение ночью в безлюдных парках. Нечеловеческая мощь, скорость и чутье со мной постоянно. — О да, эта твоя чуйка. — Разумовский хмыкает, зачесав назад волосы, развеваемые на ветру. — То, что подсказывает, как правильно поступить. — Именно поэтому оборотни лучше вампиров. — Оу, с чего бы? — Сережа демонстративно хватается за место, где должно быть человеческое сердце, как бы показывая, как сильно его оскорбляют такие слова. — Мы, в отличие от вас, бессмертны и действительно неуязвимы. Оборотней можно ранить человеческим оружием, не смертельно, несильно, но вполне себе возможно. К тому же, вы живете долго, но не вечно. — Но есть ли прок от этой вечности? — философски замечает Волков, смахнув с волос капли, упавшие с крыши. Они выходят из тоннеля и сворачивают вправо. — Лучше прожить долгую жизнь, полную смысла, чем вечно существовать, утратив интерес ко всему вокруг. — А еще эта ваша культура, — успешно игнорирует здравое замечание Сережа. — Все оборотни, которых я знаю, непременно являются байкерами, гопниками или громилами, работающими или охранниками, или дилерами на черных рынках. О да, а еще любителями новомодного русского рэпа и пацанских цитат. — Едко повернувшись к Волкову, Разумовский поднимает оба указательных пальца вверх и корчит серьезную мину. — Ауф. Олег вспоминает свой мотоцикл, скромно припаркованный на Ломоносовской, куртку с тремя белыми полосками в шкафу и прошлую работу охранника в Зимнем Дворце, поэтому страшно обижается и недовольно парирует: — Все лучше, чем эта ваша культура эстетов, гурманов и просто утонченных личностей. Обязательно Боттичелли дома, обязательно походы в галереи и музеи, обязательно классика, записанная на старинные пластинки… — Он хочет перечислить еще парочку стереотипов, которые подтвердились за время нахождения в офисе Сережи, но все же себя сдерживает, стиснув зубы. — Ведешь себя как ребенок, — выдавливает под конец, не придумав ничего получше и чувствуя, что находится в проигрышной позиции. — Я и есть ребенок. — Тихий мелодичный смех услаждает уши. — Мне было двадцать, когда я стал вампиром. Язык так и чешется, чтобы спросить «и давно тебе двадцать?», но Олег лишь кисло улыбается, сосредоточив внимание на красных очках, чтобы отвлечься. Цветные линзы отбрасывают причудливые тени на белоснежную кожу вампира. — А вот ты, похоже, был рожден с шерстью и линькой. — В этом особый плюс оборотней. Мы хотя бы можем размножаться. Вам же, вампирам, строго запрещено кусать людей и после этого их не убивать. Улыбка Разумовского на секунду сползает с лица, когда его рука жестко хватает дверную ручку, но не спешит за нее дергать. Тень воспоминаний проходит по нему, и Волков проклинает свою нетипичную неосторожность, из-за которой он явно задел больную мозоль непробиваемого вампира. Общество Сережи на него влияет уж очень плохо, хотя он и не считал себя святым и безгрешным — но вот эта странная потребность поговорить, поспорить, пообщаться с вампиром за несколько часов ощущается слишком явно. Противостояние оборотня и вампира поворачивается на сто восемьдесят градусов, превращаясь в необъяснимое притяжение. «Нужно изучить возможный природный магнетизм вампиров и их способность располагать к себе» думает Волков, когда Сережа, придя в себя, молча распахивает дверь и галантным жестом предлагает Олегу пройти в помещение. — Очень мило, что ты беспокоишься о моей способности размножаться, — бесцветно выдыхает он, лениво выгнув бровь. — Видно, тебя интересует моя личная жизнь. Сейчас Волков уже не язвит в ответ, а смиренно проходит внутрь издательства «Полуночный Петербург».