***
Им требуется некоторое время, чтобы прийти в себя, и еще больше времени, чтобы подняться с пола. Неудивительно, что Рей снова едва может ходить; она стала понимать, что Бен, похоже, испытывает странную мужскую гордость, акцентрируя на этом внимание. Он тихо бормочет о том, как она, должно быть, измотана, как хорошо позаботился о ней. Он подхватывает ее на руки, как беспомощного котенка. Впрочем, она не против. Отнюдь нет. В ней просыпается какая-то скрытая биологическая потребность чувствовать себя защищенной, окруженной заботой. Минуя ее спальню, Бен несет ее в ванную. Сначала он раздевает догола ее, затем себя, оставив груду мокрой одежды на полу. Душ начинается довольно невинно с того, что он моет их тела, чтобы они не так сильно пахли хлоркой из бассейна. Но когда снова начинает целовать ее, сначала в губы, а затем постепенно ниже, становится очевидно, что их быстрый перепих — только начало их ночи вместе. В душе Рей кончает во второй раз, руки соскальзывают от отсутствия поддержки, в то время как он вылизывает ее сзади и показывает, насколько ценит ее задницу. А позже, как только они высыхают и прижимаются к мягким простыням кровати, он ложится на нее и медленно трахает до третьей кульминации, перекинув одну из ее ног через свое бедро, чтобы углубить толчки. Именно это время — ее любимое, потому что… — Я тебя люблю. Люблю тебя и без ума от тебя, — шепчет Бен, одной рукой обхватывая ее грудь, пока прижимается к ней. — Ты… ты чувствуешь то же самое? Ко мне? Рей поворачивается в его объятиях так, чтобы видеть лицо, ни разу не прерывая зрительного контакта, пока он раз за разом попадает в нужную точку внутри нее, вызывая у нее оргазм каждым толчком своих бедер. — Ты знаешь, я тоже это чувствую.***
Несмотря на глубокое изнеможение, они не засыпают даже после третьего раза — хотя и слишком устали, чтобы заниматься чем-то еще, кроме поцелуев и объятий. Но Рей это нравится. Только они вдвоем, вместе, разговаривают. Бен постепенно открывается ей, и Рей делает то же самое в ответ. Он узнает, что у нее никогда не было семьи, которую она могла бы вспомнить, переходя из одной приемной семьи в другую. Она начала работать, как только получила легальную возможность; накопила побольше денег, чтобы переехать в Америку и продолжить карьеру в сфере моды. Он внимательно слушает, когда она рассказывает ему о FIT; он задает вопросы, хотя восхитительно невежественен в теме диплома специалиста по модному мерчендайзингу. Она узнает, что школа, которую Бен посещал в подростковом возрасте, не шикарная частная академия, как уверяют запросы в Google, а терапевтическая школа для молодежи с проблемами управления гневом. Именно здесь он впервые попал в театр. Хотя изначально Бен не решался пойти по стопам своих родителей, он обнаружил, что актерское мастерство помогает ему направить негативные эмоции в позитивное русло. После того, как его приняли в Джульярд, он решил остаться в Нью-Йорке и с тех пор называет этот город своим домом. Он объясняет, что это его счастливое место, в то время как в Лос-Анджелесе он чувствует себя не в своей тарелке и постоянно на нервах. Это определенно объясняет различие в его поведении на публике и с ней. Он интроверт, которому нравится затеряться в нью-йоркской толпе и вести относительно анонимный образ жизни. Взяв на себя роль Кайло Рена, он оказался в центре внимания Голливуда, где от актеров ожидается, что они будут харизматичными, обаятельными и готовыми к вниманию даже вне своей работы. Все, что ему дается очень непросто. — Звучит утомительно, Бен. Мне жаль. — Она целует его в щеку, и он прижимается к ней, тихо вздыхая. — Я чувствую себя полным ослом из-за того, что жалуюсь. Я должен быть благодарен. Есть тысячи актеров, которым непросто, но которые отдали бы все, чтобы оказаться на моем месте. — Ты не в своей тарелке. Нормально чувствовать себя потерянным и несчастным, и нормально — говорить об этом. Бен поворачивается к ней лицом, его большой палец касается ее рта. — Я не потерян и не несчастен, когда я с тобой. Ты лучшее, что случилось со мной с тех пор, как месяц назад мой самолет приземлился в Лос-Анджелесе. Рей улыбается, не зная, как объяснить, как она тронута его словами. — Могу я спросить? — Что угодно. — Ты расстроился, что не выиграл «Золотой глобус»? — Сложно сказать. Сама работа для меня важнее всего. Номинации вторичны. — Тем не менее, нет ничего плохого в том, чтобы хотеть признания за свою тяжелую работу. Ты заслужил это. — Я бы так не сказал. Рей хмурится. — Ты не думаешь, что заслужил это? — Не знаю. Оказаться за круглым столом Hollywood Reporter со всеми этими потрясающими актерами было для меня настоящим пиздецом. Это невероятный опыт, но я продолжал думать: «Что я могу внести в эту профессию, чего они еще не сделали?» И «Золотой глобус» только подтвердили это. Да, я хорош в том, что делаю, но что, если мне противостоит кто-то, играющий, ебать, Фредди Меркьюри? Я не могу с ним конкурировать. — О, Бен. Ты действительно не знаешь, какой ты особенный, — шепчет она. — Когда я увидела «Старкиллер», я пришла в восторг от тебя. И я не единственная. Все в зале словно сошли с ума, когда Кайло убил президента Сноука. Хотела бы я, чтобы ты это видел. Ты заставил всех встать на сторону Кайло. Беспощадный политик, убийца, преступник. Для этого нужен талант, Бен. Ты такой, такой талантливый. Бен усмехается. — Кто бы говорил. — Это не одно и то же. Ты оказал влияние на миллионы людей. Я просто та, кто любит одежду и одевать в нее людей. Он заключает ее в свои объятия, целуя кончик ее носа. — Перестань преуменьшать то, что делаешь. — Буду, если ты будешь. — Я безнадежен. Слишком много неуверенности. А ты не кажешься мне неуверенной в себе. Ты охуенный стилист, и ты это знаешь. — Но… — Рей. Ты удивительная. Я не хочу слышать ничего другого. Рей краснеет от его похвалы. — На Маз работают и другие стилисты. Они так же хорошо справились бы с тем, чтобы одеть тебя, — и были бы гораздо более сговорчивыми при этом. Сказали бы тебе все, что ты хотел услышать. — В этом и проблема. — В смысле? В городе, полном таких «Да», как этот, мне нужен кто-то, кто будет откровенен со мной. Вот почему я… немного погорячился в тот день, когда ты заговорила о расторжении контракта. Рей поднимает бровь. — «Немного»? — Хорошо, хорошо, я сильно погорячился. Я не хотел тебя терять, поэтому запаниковал. — Понравилось, что я затеваю с тобой ругань посреди универмагов? Бен смеется, в уголках его глаз появляются морщинки, и у Рей перехватывает дыхание при виде этого зрелища. — Боже, ты меня разозлила в тот день. Но в таком хорошем смысле. Ты противостоишь мне без страха. Никто этого не делает. — Ну, ясно. Что ж, я с радостью продолжу запугивать тебя всякий раз, когда твое поведение или наряды будут ужасными, если это тебя заводит и волнует. Он хватает ее за задницу. — Маленькая негодница. Рей ухмыляется. — Кто знает, может, когда-нибудь я смогу убедить тебя перейти на настоящие цвета вместо черного. Я правда думаю, что они тебе понравятся, если попробуешь. Бен замолкает, улыбка исчезает с его лица. Рей тянется вверх, убирает волосы с его лба. — Эй. Ты в порядке? Что я такого сказала? — Пустяки. — Это не пустяки. Ты выглядишь расстроенным. — Это… стыдно. Глупо. — Что «это»? На мгновение он прикусывает нижнюю губу, явно пытаясь высказать то, что у него на уме. Рей открывает рот, чтобы извиниться, сменить тему, сделать что угодно, чтобы вернуть ему расслабленное настроение, но Бен наконец выпаливает: — Я дальтоник. Рей моргает. Она ожидала всего, что угодно, но только не этого. — Ой. И… — И поэтому красный и зеленый кажутся мне одинаковыми. Пурпурный и синий тоже трудно различить. Это затрудняет процесс подбора одежды, отсюда и черный цвет. Черное есть черное, каким бы хреновым ни было твое зрение. Чувство вины зарождается у нее в животе, когда она вспоминает их ссору в «Barneys». Она швырнула в него тем красным свитером и неправильно истолковала то, что он сказал. В то время она думала, что он намеренно все усложняет. «Мне не нравится зеленый». За исключением того, что свитер был зеленым для его глаз. Он пытался сказать ей, но она не слушала. Потом инцидент с оксфордами «Louboutin». Она жаловалась на Бена за его спиной Джесс и Кайдел, находя смешным, что кто-то может быть настолько против небольшого количества красного на подошве красивой и высококлассной черной обуви. А потом цветы с сегодняшнего вечера. Он был так неуверен, желая услышать от нее, «сочетаются ли они вместе». Потому что он действительно не мог этого увидеть. Она в полном ужасе от самой себя из-за того, какой невнимательной, должно быть, казалась ему в течение нескольких недель, предшествовавших вручению «Золотого глобуса». Как грубо. Как жестоко. Честно говоря, Рей чувствует себя разочарованием для всей своей профессии. Как она раньше не замечала, что он страдает дальтонизмом? — Бен, мне… мне очень жаль. Он огрызается. — Я не хочу, чтобы ты меня жалела. — Это не жалость! Я чувствую себя ужасным человеком из-за того, что плохо относилась к тебе из-за всего черного. Все это время я думала, что это какая-то странная причуда личности или что-то в этом роде, я полная идиотка, даже не рассматривала альтернативное объяснение. Я не знаю, что могу сделать в этот момент, но, пожалуйста, скажи мне, как мне исправить это? Бен качает головой. — Детка, нет. Ты… ты не знала. Я сам виноват, что не объяснял. Я не многим рассказываю. — Он сглатывает, горестно выдыхает. — Я, когда был моложе, сам себя так бесил… так, сука, злился, так расстраивался, что я не такой, как все. Ещё травля — это тоже не способствовало. Были в классе рисования двое пацанов… ну, короче, я прикидывался больным, лишь бы не ходить. И это в одной началке. Я рос, и со мной росла моя обида, злоба. Мама до шестнадцати лет меня одевала. До двадцати я не водил — боялся въебаться на светофоре. Рождество для меня — всегда кошмар блевотных цветов. Рей переплетает свои пальцы с его, нежно сжимая. Бен сжимает ее руку в ответ. — Но знаешь, что хуже рождественских огней или полицейских досмотров на дороге? Я никогда не смогу увидеть, насколько красны твои губы, или какого оттенка у тебя румянец, какой розовой ты становишься, когда заставляю тебя кончить… — Он замолкает, и в его голосе почти слышны слезы. Рей притягивает его ближе, желая забрать всю боль у этого маленького мальчика, который не мог различать свои цвета и научился ненавидеть это в себе. — Бен. Все нормально. — Знаешь что? Да. Все нормально. Потому что, несмотря на то, какой дерьмовой это иногда делает мою жизнь… ты единственный человек, который побудил меня забыть, что это у меня вообще есть, Рей. Когда я с тобой, все — весь негатив, вся эта чушь собачья, весь гнев просто уходит. Благодаря тебе я радуюсь жизни и всему, что в ней есть. До тебя это было редкостью. Ты так хороша для меня, Рей. Так хороша. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты осталась в моей жизни. Скажи мне, что ты останешься? Со мной. Больше никаких побегов. Мы сможем разобраться с этим, Рей. Вместе. Рей вкладывает в поцелуй всю свою любовь, какую только может, каждую частичку души, на которую он еще не посягнул. Потому что приняла решение. Окончательное. Она влюблена в дальтоника, переменчивого, невероятно талантливого актера и вообще человека-катастрофу по имени Бен Соло, и теперь ничто этого не изменит.