The handwriting of my youth

      Антон недовольно поморщился сквозь сон и, не открывая глаз, попытался перевернуться на другой бок, но не смог пошевелиться: что-то тяжёлое прижало его своим весом так, что он почти не ощущал тела. Не успел Антон испугаться, как над ухом раздалось громкое:       — Моцарт, подъём! Каша стынет. — В родном голосе звучала улыбка.       Антон недовольно замычал и уткнулся носом в подушку, левой рукой натягивая на себя одеяло.       Арсений тихо рассмеялся, наблюдая за Антоном. У него было слишком хорошее настроение этим утром, чтобы пытаться снова обманывать самого себя и заниматься самоедством, поэтому ничего не мешало ему получать удовольствие от вида сонного, такого домашнего парня.       Он сполз со спины Шастуна и лёг на бок. Теперь лицо Антона было напротив, совсем близко к его собственному. Светлые пушистые ресницы подрагивали, отбрасывая неровные тени на бледные щёки парня, и Арсений не удержался от соблазна легонько подуть на них.       Антону не нравилась его спокойная предсказуемая жизнь. Он мечтал о бешеном ритме, приключениях, новых впечатлениях. И с появлением Арсения его мечта наконец осуществилась. Почти ежедневные ночные вылазки куда-нибудь в город раскрасили жизнь Антона, дали ему ту желанную свободу. И единственной ложкой дёгтя, мешавшей Шасту наслаждаться этой новой реальностью, стала дурацкая привычка Арсения, если вдруг Антон соглашался оставаться на ночёвку, будить его почти на рассвете и заставлять завтракать манной кашей! «Детский сад», — каждый раз со смехом жаловался он потом Диме, вопреки собственным словам ощущая внутри тепло.       Вот и сейчас — Антон был уверен, что ещё не было даже семи, а Арсений его уже достал! Приоткрыв глаза, он посмотрел на Попова, надеясь, что тот прочтёт на его лице всё возмущение мира.       Арсений не отрывал взгляда от чужого лица. Красные из-за потрескавшихся капилляров глаза с глубокими мешками под ними, сухие покусанные губы и взъерошенные волосы — ну хоть картины с него пиши. Он усмехнулся:       — Дай угадаю: в своей голове ты меня уже четвертовал?       Прищурившись, Антон кивнул. Говорить не хотелось: у него ещё теплилась надежда доспать, а если он позволит втянуть себя в перепалку, то сон точно помашет ему ручкой. Подушка облачком пригрелась под щекой, а одеяло обернулось вокруг тела коконом — тёплый и бесконечно уютный маленький мирок, покидать который он отчаянно не хотел, несмотря на наглые попытки его оттуда вытащить.       Таки выдернув из-под Арсения уголок одеяла, Антон накрылся им с головой, тут же вновь погружаясь в сонную негу.       — Мо-о-оцарт, — протянул Арсений, — ты ведь помнишь, что у тебя тренировка в восемь, м?       Антон это проигнорировал, ещё больше зарываясь в одеяло.       На кухне на плите заворчал чайник, отчаянно свистя и кряхтя.       Арсений укоризненно вздохнул. Подвинувшись поближе, он положил правую руку Антону на талию, пододвигая худощавое тело к себе, а левой тем временем отвёл от лица парня одеяло.       Уже знакомое желание окатило Антона теплой волной, отгоняя сонливость, и он сам привычно потянулся вперёд, обвивая руками шею Арсения и прогибаясь, чтобы прильнуть к нему всем телом. Арсений упёрся в его лоб своим, легонько боднул. Повёл носом по скуле, постепенно приближаясь к губам, осторожно, медлительностью невербально спрашивая разрешение. Антон, недовольно фыркнув от несвойственной Арсению нерешительности, в ответ прижался ещё ближе. Старший довольно улыбнулся и, не заставляя себя долго ждать, стал с жаром сминать губы Антона, попеременно кусаясь и проникая в его рот своим языком. Антон закрыл глаза и, неловко отвечая на поцелуй, отдался столь необходимым сейчас чувствам.       — Через пять минут чтобы сидел на кухне с кашей в зубах! — охрипшим голосом заявил Арсений, нехотя оторвавшись от его губ.       Антон, не сразу осознав сказанное, с запозданием кивнул. Сейчас, в том состоянии, до которого его довёл Арсений, он был согласен почти на всё. Чем тот и пользовался каждое их совместное утро. И не то чтобы кто-то был против.