11 лет до свадьбы
Сакусу выбрали для участия в Японском молодёжном тренировочном лагере. Его родители на седьмом небе от счастья. Они стали проявлять интерес к его занятию с тех пор, как Киёми расстался со своей девушкой. Он не мог не чувствовать себя виноватым перед ними. Они пытались подбодрить его в течение нескольких месяцев, когда он даже не нуждался в поддержке. Знаете, что бы его взбодрило? Возможность совершить каминг-аут без угрозы быть выгнанным из своего дома. Или, может быть, новая пара перчаток тоже была бы хороша. Может быть, он попросит их купить ему модные перчатки. Чёрные вместо белых. Родители, вероятно, дадут ему всё, что он попросит прямо сейчас. Зная, как они хвастались сыном перед своими сопливыми богатыми друзьями. Может, ему стоит совершить каминг-аут прямо сейчас, пока они в эйфории. «Мол, ребята, спасибо за поддержку, я молодец, не так ли? Топ-3 в стране — это я! Дорога к спортивной стипендии! Вы гордитесь? Ну, конечно же. Да, кстати, я гей». Они ведь не смогут рассердиться на это, правда? Комори тоже приглашён в лагерь. Хотя бы одной проблемой меньше. По крайней мере, там будет один человек, которого он сможет терпеть. Надеюсь, они смогут позволить себе такую роскошь, как выбор соседей по комнате. В ночь перед отъездом он вынужден провести еще один из их семейных вечеров. Его мама начала эту традицию с тех пор, как Киёми рассказал родителям о своем разрыве. Хотя он не совсем уверен, как это может быть связано. Телевизор был включён на новостном канале, мама читала какой-то любовный роман, папа сидел за ноутбуком, и ему, честно говоря, просто хотелось подняться наверх и принять долгий горячий душ, прежде чем собрать вещи. Последней каплей стало то, что в новостях заговорили о старшекласснике, совершившем самоубийство. Очевидно, он оставил записку, в которой подразумевалось, что он сделал это, потому что был геем. Что ж, это очень утешительно. Это бы точно не заставило Сакусу вывернуться наизнанку. Он засовывает руки в карманы спортивных штанов, скрывая начинающуюся дрожь. — Бедный ребенок. — Его мама вздыхает, качая головой. — Его родители должны были что-то сделать с этим, когда он был моложе. — Гораздо легче измениться, когда ты еще ребенок, — добавляет его отец. Сакуса сглатывает. — А это действительно то, что ты можешь изменить? — Конечно можешь. — Отец отвечает настолько уверенно, что почти убеждает и Сакусу. — Ты можешь изменить в себе что угодно, если будешь достаточно усердно работать. Сакуса задумался, как именно это работает. Что именно он должен был сделать, чтобы… измениться. Он уже перепробовал все, что мог придумать. Он пересмотрел множество фильмов, порно, разглядывал девушек, пытался увидеть в них что-то, что помогло бы ему почувствовать большее. Чёрт, он даже целый год встречался с девушкой. Все это доказывало, что он не мог измениться. Девушки хорошенькие. Они милые, нежные, и были приятны глазу. Ему нравилось смотреть на них и разговаривать с некоторыми. На этом все. Он никогда не чувствовал ничего большего. Он встречался с девушкой целый проклятый год, и все же он не мог чувствовать к ней даже половины того, что он чувствовал к Ямазаки Кенто, Тому Холланду или ёбаному... Мии Ацуму. Чёрт бы его побрал! Он даже не разговаривал ни с кем из этих людей. Двое были знаменитостями. Ацуму он едва знал, и самый их длинный разговор длился две минуты, а состоял только из ругательств и заявлений о войне. И всё же он продал бы свою девушку за шанс хоть разок покусать эти богом забытые бёдра. Господи боже. Измениться? Как, чёрт возьми, он должен был поменяться? Если бы он знал способ, то уже сделал бы это. Он посмотрел на экран телевизора, на фотографию восемнадцатилетнего парня, всего на два года старше его, который покончил с собой, потому что не смог нести эту ношу. Он думает: «Если я не смогу заставить себя измениться, я тоже так закончу?» С этой мыслью он встаёт и торопливо поворачивается к лестнице. Он чувствует во рту привкус желчи. — Мне нужно собрать вещи._____
— Пошел ты, Саму. Почему ты не расстроен? — воскликнул Ацуму, уперев руки в бока, глядя на сгорбленную спину брата. — Я расстроен, — устало возражает Осаму. — Но наверное… я расстроен тем, что не так расстроен, как думал. Ацуму пригласили в молодёжный тренировочный лагерь. Осаму — нет. В детстве между ними всегда было сильное соперничество. Представьте, что каждый человек, которого вы знаете, ассоциирует вас с вашим братом. Едва ли они видят вас как отдельную личность. По этой причине люди склонны компенсировать это любыми известными им способами. Близнецы стремятся быть лучше других, быть более талантливыми, более умелыми, более накачанными. И в свою очередь, несмотря на все синяки, драки и крики, они толкают друг друга за пределы своих возможностей. Они подталкивают друг друга становиться лучше. Втайне, в глубине души, это все, чего они действительно желали друг для друга. Ацуму, несмотря на самоуверенность и соперничество, особенно когда дело касалось его брата, чертовски не любил играть в волейбол без него. Он всегда играл лишь с Осаму, и не собирался что-то менять. Ацуму считал само собой разумеющимся, что Осаму чувствует то же самое. Они будут играть в волейбол вместе всю оставшуюся жизнь, и это единственное будущее, которое видел Ацуму. «Не так расстроен, как ему кажется?» Ацуму пришёл в ярость. — Саму. Что, чёрт возьми, это должно означать? — Это значит, — говорит Осаму, завязывая шнурки на ботинках и оборачиваясь к нему лицом, — я думаю, что с точки зрения мастерства мы почти на одном уровне. — Не-а, я на голову выше тебя, — усмехается Ацуму. — Дай мне закончить, прилипала, — фыркает Осаму. — Я сказал, что с точки зрения мастерства мы примерно одинаковы. Но когда дело доходит до любви к игре? Этот огонь в тебе немного ярче, чем во мне, Цуму. Конечно, Ацуму понимает о чем говорит его брат, но он не хочет этого признавать. — Это неубедительно. С кем, чёрт возьми, я буду жить, а? Осаму приподнимает брови, его губы складываются в ухмылку. — Ну, знаешь... Сакуса Киёми, вероятно, будет там. — Заткнись нахрен, Саму, — тихо говорит Ацуму. — Просто... заткнись._____
— Ты подал слишком низко, Мия. — Сакуса невозмутим. — Нет, чёрт возьми, не низко, — ядовито выплёвывает Ацуму. — Ты только и делал, что критиковал меня всё то время, что мы были в паре. В чём твоя проблема, а, Оми? Что с тобой вообще не так? Слишком низко, блядь. Он был коронован лучшим волейбольным сеттером в средней школе не просто так. Сакуса Киёми, может быть, и горячая штучка, но Ацуму не собирался терпеть то, что кто-то дерьмово отзывается о его пасах. — Перестань называть меня Оми, — говорит Сакуса сквозь стиснутые зубы и злобный взгляд. Если бы Ацуму не был Ацуму, он бы испугался. — Я же просил называть меня Сакуса, разве это так трудно? — Сакуса слишком длинно, — говорит Ацуму, играя с мячом в руках. — А Оми очень даже симпатично. Оми — это прозвище, которое тебе дал лучший сеттер в стране, так что просто будь благодарен за то, что ты, блядь, ловишь мои пасы, слышишь? — То, что ты лучший сеттер в стране, ничего для меня не значит, — парирует он. — Я лучший ас. Так что давай мне грёбаные пасы, которые я хочу. Ацуму был бы чертовски расстроен прямо сейчас, если бы не был так взбудоражен. Когда он снова бросает мяч, на этот раз выше, чуть дальше от сетки, в его голове проносятся две мысли. Во-первых, была ли хоть малейшая вероятность того, что Сакуса Киёми может быть геем? Во-вторых, если это так, есть ли хоть малейшая вероятность того, что он не будет против трахнуться по обоюдной ненависти? Ацуму никогда еще не делал этого, но начинало звучать просто отлично. Сакуса пробивает пас. Он бросает на Ацуму равнодушный взгляд. — Неужели это было так трудно сделать? Ох, Ацуму мог бы назвать тысячи сложных вещей в этом мире. Но всё же. Быть геем в шестнадцать лет — тяжело. Быть шестнадцатилетним геем и стоять перед кем-то таким красивым не помогало его делу. Он улыбается своей фирменной дерзкой улыбкой. — Ты отлично справлялся и с другими моими пасами, Оми-Оми. Ты отлично справляешься со всеми моими пасами, так что тебе не нужно всё время быть таким капризным. «Оми-Оми…» — повторяет Сакуса про себя, словно сомневаясь во всем своем существовании, медленно поворачиваясь, чтобы уйти и попить. — «Блядь… Оми-Оми…» Ацуму поднимает голову. Он чувствует чьё-то присутствие позади себя и оборачивается, узнавая лицо кого-то по имени Комори. Парень из команды Оми. — Я думаю, ты сломал его. Ацуму думает: «Нет, я почти уверен, что всё наоборот». Он садится на корточки, прячет лицо в колени и чуть слышно кричит._____
Ох, это должно было стать кульминацией долгого дня Сакусы Киёми, долгой недели, долгой грёбаной жизни. — Итак, что ты предпочитаешь, Оми-Оми? — спрашивает Ацуму в своей обычной легкомысленной манере, указывая на их общую двухъярусную кровать на следующие несколько дней. — Сверху или снизу? Сакуса поворачивается, чтобы посмотреть на него. Ацуму уставился, приподняв одну бровь, понимающая ухмылка играет на его губах. Он знал, что делает. О боже, он, чёрт возьми, знал, что делает, не так ли? Те слухи, которые он слышал от игроков, что Ацуму был геем, были правдой, разве нет? Наступила пауза. Это проблема. — Дай мне минутку, — говорит Сакуса, бросая сумки на пол. Он идёт в ванную, осторожно закрывает за собой дверь, поворачивает замок, опускается на корточки, сгибает нижнюю половину свитера, кусает его и кричит в кусок ткани. Он делает глубокий вдох. Вход и выход. Вдох, выдох. Всё будет хорошо. Когда он снова открывает дверь, то слышит голос Ацуму, который, вероятно, разговаривает с кем-то по телефону. «Ну, мы с ним соседи...» Внутренний голос Сакусы талдычит: «О боже, мы — соседи по комнате». — И то и другое. — Сакуса заговорил, заставив тем самым Ацуму подпрыгнуть, и рефлекторно повесить трубку. Вероятно, это был его близнец, если Сакуса правильно догадывается. Ацуму заметно сглатывает. — Что, Оми? В эту игру могут играть и двое. По крайней мере, на этой неделе, когда они будут вдвоём, в уединении этих четырех стен, Сакуса может позволить себе поиграть. Может быть, это единственный раз в его жизни, когда он сможет позволить себе сыграть в эту игру. — Меня устраивает и то, и другое, — уточняет Сакуса, подходя к Ацуму с поднятым подбородком, словно бросая ему вызов, и, пользуясь случаем, разглядывая черты лица Мии. — Сверху или снизу. Я оставляю выбор за тобой, Мия. Ацуму прерывисто вздыхает, облизывая губы от их явной близости. — Э-э-э… «Соберись, Мия Ацуму, Саму был бы разочарован в тебе прямо сейчас». Он берёт себя в руки и смотрит Сакусе прямо в глаза, стараясь звучать как можно более внушительно, когда он говорит: — Весь верх в твоём распоряжении. В этот момент Ацуму ловит огонёк в глазах у парня напротив. Теперь он с уверенностью может сказать, что Киёми уже вовлечён в их игру. (Ацуму вспоминает свои мысли о том, была ли хоть малейшая возможность, что Сакуса Киёми может быть геем, и ответ — да. Теперь была, по крайней мере, пятидесятипроцентная вероятность того, что это так. Может быть, даже выше.) Сакуса просто кивает и тянется за одной из своих сумок, чтобы начать распаковывать вещи. — Но мы можем поменяться, когда захочешь, — добавляет Ацуму на всякий случай, плюхаясь на свою временную кровать. — Я вроде как хочу почувствовать и то, и другое, понимаешь, Оми-кун? Ацуму не уверен, но ему показалось, что Киёми поперхнулся. (Ладно, может быть, 60%.)_____
— Думаешь, Мия — гей? — неожиданно спрашивает Сакуса во время обеда. Комори давится брокколи. — Я... что? — Ты думаешь, он гей? — повторяет он, как будто это был самый обычный разговор. — Э-э... — начинает Комори. Он кладёт вилку и цепляет руки в замок. — Я… до меня доходили кое-какие слухи, но я не знаю, правдивы ли они. Сакуса что-то мямлит, глядя в пустоту. Комори понимает, что он ходит по тонкому льду, но все равно решается спросить: — А что, разве… он, ну, тебе нравится, что ли? Сакуса не смотрит на него с отвращением, не начинает яростно отрицать этого, он даже, кажется, не удивлён вопросом. Комори наклоняет голову и думает: «Это что-то новенькое». — Нет, — наконец произносит Сакуса, как будто немного подумав. — Я не.… Я думаю... — Так ты думаешь? Между ними повисает долгое молчание, пока они продолжают есть свой ланч. — А как ты думаешь, можно ли ненавидеть кого-то настолько сильно, что тебе хочется заняться с ним сексом? На этот раз Комори реально поперхнулся едой. Несколько рисовых зёрен летят на стол, и Сакуса, заметно поморщившись, отстраняется. — Чувак, — бормочет Комори. — Какого чёрта? Сакуса продолжает смотреть на него с невозмутимым выражением лица, как будто это не было чем-то странным. Комори не думал, что такой разговор между ними когда-нибудь произойдёт. — Что? — спрашивает Сакуса, он искренне смущён и слегка недоволен. — Это, ну, так… ничего? — Нет, нет, это… — Комори колеблется. — Это определённо прикольно. Я просто не ожидал, что мое воображение решит подкинуть мне картинку тебя и его… Сакуса съёживается. — Прости. После этого они молчат ещё дольше. Комори думает о том, как испуганно выглядел Сакуса в ту ночь, когда он совершил каминг-аут. Наверное, это был первый и последний раз, когда Киёми произнес это вслух. Ему также кажется, что это был первый раз, когда его кузен плакал при нем. Он смотрит на Сакусу, сидящего перед ним. Тот ест куриную грудку так, как будто он только что не говорил о желании заняться сексом с Мией Ацуму. Это был какой-то абсурд. Комори полагал, что такие мысли у Киёми во многом связаны с тем, что время в тренировочном лагере будет самым долгим промежутком в его жизни, провёденным вдали от родителей. Добавьте к этому факт того, кто будет его соседом по комнате в течение следующих четырех дней. Комори даже представить себе не мог, каково это — жить, зная, кто ты, и не имея возможности ничего с этим поделать. Комори жалел, что не смог сказать ему в ту ночь: «Всё будет хорошо, ты будешь в безопасности, будь собой, не бойся». Но он не мог этого сделать. Он бы солгал. Комори прекрасно знает Сакусу Киёми. Он знает мир, в котором он живёт. Он знает его родителей. Вокруг близнецов Мия всегда кружили слухи об их ориентации. Хотя многие воспринимали это просто как очередную сплетню. Комори слышал эти слухи уже много лет, но его никогда не волновало, правда это или нет. Честно говоря, Комори был чертовски уверен, что любой из близнецов рассказал бы правду, если бы хоть кто-то просто спросил, вместо того, чтобы шептаться за спиной. Гомофобия и токсичная маскулинность широко распространены в спортивных кругах, отсюда вытекают и грязные сплетни. Но ни у кого, казалось, не хватало духу просто подойти и спросить. Вероятно, люди были слишком напуганы, чтобы посмотреть правде в глаза. Но факт того, что они оба геи, не меняет и никогда не изменит того, что близнецы оставались двумя выдающимися игроками в школьном волейболе. Комори улыбнулся про себя, когда подумал о том, что Сакуса находится в той же лодке. Токсичные гетеросексуалы сойдут с ума. После того, как Комори увидел, как Ацуму вёл себя с Сакусой (а также с этим гениальным сеттером из Карасуно… Кагеяма, кажется? Ацуму разговаривал с этим парнем так, словно хотел съесть его или что-то в этом роде), он подумал про себя: «Может быть. Очень даже вероятно». Если Сакусу тянуло к Мии, а Ацуму тянуло к нему в ответ. А также они соседи по комнате, тогда… «Тогда, может быть...» — Ты можешь позволить себе немного расслабиться, Сакуса, — говорит Комори, не поднимая головы, чтобы посмотреть на него. — Позволь себе пожить... даже если это ненадолго. Даже если только сейчас. Это нормально, просто… чувствовать. Он видит, как Сакуса сжимает кулаки на столе. — Я никому не скажу, — Комори продолжает, его голос низкий и искренний. — Ни одной грёбаной душе. Обещание. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Хоть когда-то. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Сакуса заговорил. Он гордится тем, что его голос лишь слегка дрожит, а глаза почти не слезятся, когда он произносит: — Спасибо. — В любое время, — говорит Комори. — Я серьёзно._____
— Хорошо! Мяч летит в сторону Ацуму, который готовится к сету и кричит: — Оми-кун! Сакуса бежит, прыгает с занесённой правой рукой в воздухе, и мяч, кажется, летит прямо к его ладони, плотно прилегая. Они выигрывают сет. Сакуса оборачивается и видит, как Ацуму даёт пять остальным — Кагеяме Тобио, Хошиуми Коураю и даже Комори, прежде чем повернуться к нему. Ацуму опускает руки, кладёт их на бёдра и наклоняет голову. — Посмотри на себя, ты такой самоуверенный из-за того, что забил последнее очко. Сакуса, прищурившись, смотрит на него. — Не понимаю, о чём ты, Мия. — Хм-м-м, — мямлит Ацуму, подходя к нему и легонько подталкивая локтем. — Знаешь, тренер недавно сказал, что нам лучше работать вместе. Я точно это слышал. — Разве? — спрашивает Сакуса, не совсем удивляясь. Лучший сеттер. Лучший ас. Конечно, они хорошо работают вместе. Они не смогли бы стать лучшими, не умея работать в команде. — А ты как думаешь, Оми? — Ацуму продолжает напирать. — Думаешь, мы хорошо работаем вместе? Поворачивая голову, чтобы получше рассмотреть парня, Сакуса даже не замечает, как близко они стоят. Ещё миллиметр и уткнутся носами друг в друга. Он встретился взглядом с широко раскрытыми глазами Ацуму. Его лицо выглядело так, как будто на нём секунду назад была его фирменная дерзкая ухмылка, но сейчас её заменили на то, что Сакуса мог описать только как похотливая паника. Он мог только надеяться, что его лицо не выражало такую же эмоцию. Только когда его глаза начинают опускаться к губам Ацуму, Сакуса понимает, где именно они находятся и сколько людей стоит вокруг них. Он неловко кашляет и с большим трудом отводит взгляд. Ацуму всё ещё смотрит на него. Киеми делает шаг назад и направляется к скамейкам, наклоняясь, чтобы достать бутылку с водой. — Перестань пялиться на меня. — Тебе не нравится, когда я на тебя пялюсь? — дразнится Ацуму. Он специально плюхается на скамейку и наклоняет голову так, чтобы снова посмотреть Сакусе в глаза. Киёми просто отворачивается, переключая внимание на свою неожиданно очень интересную спортивную сумку. — Я прошу тебя остановиться, потому что мне это не нравится. — Нет, — говорит Ацуму, опираясь на руки. — Ты просишь меня остановиться, потому что тебе это слишком нравится. — Ты очень самоуверен. — Сакуса кидает свирепый взгляд на парня. — Уж я то знаю, с каким выражением смотрят люди, когда хотят меня, — парирует Ацуму, снова наклоняясь вперёд, прежде чем Сакуса успевает отвести взгляд. — А ты пялишься на меня уж слишком часто. Сакуса крепче сжимает полотенце на лице. — Откуда ты то это знаешь? Сколько же внимания ты на меня обращаешь? Ацуму даже не вздрагивает. — Я тоже очень часто смотрю на тебя, — говорит он, наклоняясь ещё ближе, будто собираясь поцеловать, прежде чем отстраниться и прошептать прямо в ухо, — Оми-кун. После этого Ацуму уходит так непринуждённо, как будто это не он только что вывел Сакусу из-под контроля. Киёми слышит, как тот зовет Хошиуми попрактиковаться в приемах. Сакуса может позволить себе только опуститься на скамью, поддерживая себя одной рукой, и чувствуя, как слегка дрожат колени. Господи. Господи. Он начинает в панике озираться, гадая, видел ли кто-нибудь эту сцену. Он знал — если их видели, то сразу бы поняли. Они бы поняли. Сакуса оглядывает зал в поисках чьего-нибудь выражения лица, которое могло бы намекнуть на то, что мир внезапно узнал, что он гей. Но он ничего не находит. Киёми пытается выровнять дыхание. Никто не знает. Никто ничего не видел. Никто никому ничего не расскажет. Всё в порядке. С ним всё в порядке. Только Комори знает. И Ацуму. «Ацуму». Чёрт, Ацуму. Если он не знал тогда, то не знает и сейчас, не так ли? Блядь. Киёми чувствует, что ходит по очень тонкому льду. Как будто он сейчас треснет. Так нельзя. Вход и выход. Вдох, выдох. Всё будет хорошо._____
В комнате темно, если не считать струек лунного света, пробивающихся сквозь занавески, и тусклого мерцания от телефона Ацуму. Сакуса глубоко дышит, глядя на трещины в потолке. Деревянные балки их общей двухъярусной кровати чуть слышно скрипят, когда Ацуму меняет положение. Он устало вздыхает, и свет с нижней койки исчезает. Сейчас или никогда. Сакуса делает глубокий вдох. — Мия. Ацуму не сразу отвечает ему. Сакуса уже успел подумать, что молчание продолжается слишком долго, пока Ацуму не прокашлялся. — В чём дело, Оми? Не можешь уснуть? — Я должен тебя кое о чем спросить, — шепчет Сакуса, сдерживая дрожь в голосе. Он всеми силами старается не выдать нервозность, причину которой даже не может точно определить. — Ты можешь не отвечать, если не хочешь. — Ты ведешь себя странно вежливо... это как-то зловеще. Сакуса снова слышит скрип дерева, когда Ацуму, скорее всего, садится. — Ладно. Какой у тебя вопрос? Киеми облизывает губы, закрывает глаза и думает: «К чёрту всё...» — Ты гей? Сакуса знает, если бы ему задали тот же самый вопрос, его бы, вероятно, стошнило. Он выбежал бы из комнаты с такой скоростью, что в двери была бы дыра в форме его тела. Он напряжённо ожидает такой же реакции и от Мии. Но вместо этого просто слышит слабый смешок. — Я реально думал, что ты уже понял это, — отвечает Ацуму. — Да, это так. Но я не совсем гей, я — бисексуал. Сакусе с трудом удаётся выдохнуть: «Это было... легко». Видимо Ацуму услышал это и на этот раз по-настоящему рассмеялся. — А ты думал, что тебе придётся выбивать из меня ответ? — Наверное, — честно говорит Сакуса. — Знаешь, люди много болтают. О тебе и твоём брате. Я просто предположил, что эти сплетни появились из-за боязни поинтересоваться у вас самих. — Знаешь, Оми, — задумчиво произносит Ацуму, — ты первый, у кого хватило смелости просто спросить меня. Если бы хоть кто-нибудь из них это сделал, я бы ответил им точно так же, как и тебе сейчас. Я не стыжусь того, какой я, и не придаю этому большого значения. И Саму тоже. Все остальные делают из мухи слона. Мия Ацуму. Первый открытый гей-парень, которого Сакуса Киёми когда-либо встречал. Уверенный в себе открытый гей. Он всё ещё не нравился Киёми. Он всё ещё считал его дерзким ублюдком. Сакуса по-прежнему ненавидел себя. Но теперь он восхищался мужеством Ацуму. Если уж на то пошло, он был, по крайней мере, доказательством того, что, может быть, однажды Сакуса сможет быть таким же. Уверенным. Совершенно самостоятельным. Выдох. — А как ты понял это? — спрашивает Сакуса. — Значит, сейчас самое время для рассказа, да? — с издёвкой отвечает Ацуму. — Просто, блядь, ответь мне, — раздражённо просит Киёми, подтягивая одеяло повыше и закрывая свой подбородок. — Я смотрел порно с Саму, когда мне было восемь. — Ацуму отвечает со смехом в голосе. — Вот так я, блядь, и узнал. Сакуса тоже не может удержаться от смеха. — Это разочаровывающе. Я надеялся на более драматическую историю. — Прости, что расстроил тебя, Оми-кун. — Ацуму вздыхает с ностальгией. — Но ведь именно с этого всё и началось, понимаешь? После этого… разобраться в себе оказалось проще. Мне всегда нравилось смотреть и на парней, и на девушек. На парней немного больше, но я точно знал, что мне нравится и те, и другие. Ты меня понимаешь, да? — Да. После этого становится тихо, и Сакуса начинает чувствовать напряжение. Он цепляется за простыни. Обычно примерно в это время другой человек проявляет любопытство и начинает задавать вопросы в ответ, верно? Что-то вроде: «Эй, почему ты спрашиваешь? Есть ли у тебя причина, просить меня рассказать историю из жизни после полуночи? Эй... ты тоже гей?» Ацуму понимает, и он даже почти спрашивает. Но он помнит, каково это — быть десятилетним, зная, что он чувствует, но быть слишком напуганным произнести это вслух. Он помнит, каково это — смотреть на мальчика в своём классе, думая, что он самый красивый человек на этой планете, однако никогда не сказать ему об этом. Он помнит свою одноклассницу, которая любила его и которая нравилась ему в ответ. Но между ними так ничего не произошло, потому что распространились слухи, что он любит мальчиков, и это всё испортило. Он помнит, каково это — бояться. Он помнит, каково это — не иметь смелости произнести это вслух. А слышать, как другие люди говорят это за него, было ещё хуже. Поэтому он не спрашивает. Вместо этого Ацуму решает поделиться тем, что сам, будучи маленьким, хотел бы услышать. Он даёт Сакусе Киёми то, чего сам никогда не получал. — Эй, хочешь послушать о том, как мы с Саму пришли к нашим родителям и как оказалось, они уже всё знали и даже заключили пари, когда мы просто расскажем им? Мама даже проспорила папе грёбанный офисный стул. Сакуса выдыхает, и Ацуму принимает это за вздох облегчения. А потом, спустя мгновение, он хихикает. — Расскажи мне, — говорит он почти шепотом. — Расскажи мне всё, что, чёрт возьми, ты хочешь, Мия. Ацуму просто продолжает говорить. О своих родителях, о его первых влюблённостях, о самых смешных историях, которые он мог придумать. О встрече с другими людьми, которые были точно такими же, как они, о неловком первом поцелуе Осаму и Суны и о том, как он случайно вошел к ним посреди всего этого и сказал: «Ну, класс». Последнее, что Сакуса слышит перед сном — рассуждения Ацуму о том, что парни должны иметь возможность пользоваться блеском для губ без общественного осуждения. Последнее, что он чувствует — это благодарность._____
— Ты сегодня много тренировался, — бормочет Ацуму, пока они тащат свои усталые тела в комнату. Это их третья ночь в лагере. — Ты выдержишь ещё два дня? — Ещё бы, — ворчит Сакуса, стягивая маску и ставя сумку на пол. — Если нет, то я всё равно заставлю себя. Ацуму фыркает. — Ты какой-то устрашающий, Оми-Оми. — Не называй меня так. Как будто все остальные не говорят о тебе того же, — парирует Сакуса, стягивая майку через голову. Ацуму в панике отворачивается, многозначительно уставившись на стену. — Я собираюсь принять душ, пока все остальные не заразили его своими микробами, — говорит Сакуса, перекидывая полотенце через плечо. — Д-да. Конечно. — Ацуму почти задыхается. Он обязан подождать, пока дверь закроется, прежде чем закрыть глаза и выдохнуть весь воздух из своих лёгких. Он опускается на кровать, закрыв лицо руками. «А-А-А-А-А-а-а-а-а-а!» Когда Сакуса возвращается и смотрит на него растерянным взглядом, Ацуму всё ещё находится в том же положении. — Да что с тобой не так, Мия? — Всё. Он отвечает, прежде чем потянуться за своими банными принадлежностями и направиться к двери. Он старается не смотреть на Сакусу, одетого только в полотенце, чтобы не опозорить себя, установив своего рода мировой рекорд по возбуждению за самое короткое время. — Моя очередь. Вода настолько горячая, что Ацуму начинает казаться, что из душа он выйдет сваренным. В его голове снова проносится мысль: «Есть ли хоть малейшая возможность, что Сакуса Киёми может быть геем?» Потому что его радар показывал сейчас процентов семьдесят, а может и больше. Но до тех пор, пока это не будет подвержено сами знаете кем, там всегда будет «0». Ацуму снова стонет. Переживёт ли он это? Он берёт себя в руки, выходя из ванны и мысленно готовясь вернуться в свою общую комнату с... греческим богом, играющим в волейбол. Он встречает своего бога в пижаме, сидящим на нижней койке и потирающим запястья. Сакуса смотрит на него, широко раскрыв глаза при виде мокрого торса, а затем резко опускает голову, его уши краснеют. (80%?) Киёми взволнован. И Ацуму гордится этим. Поэтому он решает устроить небольшое шоу, откидывая волосы назад, прежде чем наклониться за своей одеждой. — С твоими руками всё в порядке? — спрашивает он, заметив, что парень всё ещё мягко сдавливает их. Сакуса хмыкает, демонстративно игнорируя Мию. — Совсем немного болят. Я слишком усердно работал сегодня. Как только Ацуму наконец-то выглядит прилично, Сакуса поднимает голову. — Они ведь не травмированы? — слегка обеспокоенно спрашивает Ацуму. — Не могу этого допустить. Сакуса качает головой. — С ними всё в порядке. Взъерошив свои волосы в последний раз, он направляется к своей кровати и садится рядом с Сакусой, держась на разумном расстоянии. — Хочешь, я тебе помассирую их? Сакуса замирает. На самом деле более точное описание заключается в том, что он, кажется, отключился от сети Microsoft Windows в своей голове на долю секунды. — Э-э, — начинает Сакуса, сжимая руку в кулак. — Ты не обязан это делать. Он снова взволнован. Ацуму задаётся вопросом, как далеко он может зайти, прежде чем это станет слишком для них обоих. — Ты уверен? Я всё время так делаю Саму. Разум Сакусы перегружен, и только две мысли носятся туда-сюда, борясь друг с другом. «Во-первых, блядь. Во-вторых, ты не можешь». Но тут в его голове всплыл новый голос, знакомый, подозрительно похожий на голос его двоюродного брата: «Позволь себе чувствовать». — Хорошо, — говорит Сакуса, слегка двигая одной рукой в сторону Ацуму. — Только ненадолго. Ацуму засиял от радости. В ту секунду, когда он касается рук Сакусы, возникает искра. Нет, правда. Они стреляются друг о друга статическим электричеством. — Твою мать, — шипит Ацуму, на мгновение отрывая руки. — Видишь это, Оми? Может быть, тренер был прав насчёт того, что мы хорошая команда. У нас есть искра, видишь? — Я реально убью тебя на днях. — Сакуса невозмутим. — Так что закончи раньше, чем я сделаю это. Улыбка Ацуму одновременно высокомерна и нежна, когда он снова тянется к запястью Сакусы. Как это вообще возможно? Ацуму прижимает пальцы к ладони, проводит немного вверх, а потом снова вниз. Сакуса прислоняется к стене, позволяя своим глазам закрыться на некоторое время. Он слышит тихий смешок Ацуму. — Тебе ведь нравится, да? — Если ты продолжишь говорить, испортишь момент. — Молчу, добрый господин, — игриво отзывается Ацуму, продолжая массаж. Сакуса ничего не может с собой поделать, когда удовлетворённо вздыхает. Он думает о прошлой ночи. О том, как легко Ацуму может рассказать людям о нем, с какой лёгкостью он может начать распускать слухи об ориентации Сакусы Киёми. Но ему кажется, что Ацуму не будет этого делать. Как он в тот момент всё понял и не стал задавать лишних вопросов? Как Ацуму узнал, что нужно было услышать Сакусе тогда? Он вспоминает, как засыпал под звуки кансайского диалекта прошлой ночью. Он думает о благодарности. О том, что сидит рядом с мальчиком, которого едва знает, но в то же время искренне понимает. Наверное, так это и происходит с такими, как они. Когда Ацуму тянется к другому запястью, Сакуса решается сказать. — За вчерашний вечер, — начинает он, заставляя Ацуму замолчать, — я хотел сказать спасибо. Его глаза остаются закрытыми, но по какой-то причине он может видеть улыбку на лице у Ацуму. Он совсем не знает, что с этим делать. — Я начинаю тебе нравиться, Оми-Оми? — дразнится Мия. Сакуса колеблется, раздумывая, стоит ли ему подыгрывать назойливому кокетству Ацуму, но решает не делать этого. Он думает: «Позволь себе чувствовать. Только один раз». — Вообще-то, я тебя до сих пор терпеть не могу, — ворчит он. — Но... иногда ты нормальный. Я так думаю. Руки Ацуму перестают двигаться, и в комнате воцаряется многозначительная тишина. «Ну вот, я сделал это». Когда Киёми открывает глаза, он видит на лице Ацуму выражение, которое не узнаёт. Мия смотрит на него так, как никто ещё не смотрел. В голове лишь одна мысль: «Что нужно, чтобы Ацуму продолжал так смотреть на него всю оставшуюся жизнь?» Ацуму пододвигается ближе, но Киёми не понимает этого до тех пор, пока не чувствует дыхание на своих губах. Не осознаёт, что его рука лежит на чужом бедре, пока он подсознательно не сжимает её. Он смотрит в карие глаза, и карие глаза смотрят на него, такие ясные, избавленные от той фальшивой надменности, которая всегда присутствовала в них. Вместо этого Сакуса видит нечто, почти напоминающее... страх. Именно этот взгляд возвращает Сакусу в реальность. Он чувствует собственное сердцебиение в ушах. В мыслях он снова сидит в гостиной у себя дома, смотрит по новостям про мальчика, чья жизнь оборвана из-за непринятия себя. Призрак прикосновения к губам переносит его на годы в прошлое. Он до сих пор помнит, все геи попадают в ад. — Чёрт. Он задыхается, мгновенно отстраняясь, будто обжёгся. Он спотыкается и встаёт с кровати, широко раскрыв глаза, в панике прижимает тыльную сторону ладони ко рту. — Чёрт, я... Чёрт, прости. — Нет, Оми, это… Ацуму также сбит с толку, его глаза отказываются встречаться со взглядом Сакусы. — Мне не следовало этого делать. — Да, нет, это не так, — заикается Сакуса, проводя рукой по волосам. — Это не так.… Я имею в виду, что я не такой, я не… — Я понял, — перебивает Ацуму. И на его лице появляется ещё одно выражение, которое Сакуса никогда раньше у него не видел. Стыд. Через несколько минут они уже лежат в своих кроватях с выключенной лампой. Всё, что осталось — это лучик лунного света, пробивающийся сквозь занавески. Сакуса притворяется спящим, как будто его сердце не пытается вырваться из груди. И через несколько мгновений он слышит печальный голос, доносящийся с нижней койки. — Эй, Оми? — окликает Ацуму и, не дожидаясь ответа, продолжает. — Мне очень жаль, что так вышло. Я… увлекся, понимаешь? Извини, что я подтолкнул тебя сделать то, чего ты не хотел… — он делает паузу, — …или чего ты не был готов сделать. Сакуса крепко зажмуривается. — Я больше не буду так делать, — снова через какое-то время эхом отзывается Ацуму. В ту же ночь Киёми понимает каково это — хотеть чего-то настолько сильно, что это начинает до смерти тебя пугать. В эту ночь он не спит. Но он прикидывается спящим. Интересно, Ацуму тоже притворялся?