***
Но что им обоим не кажется, так это машина Чимина, которая, остановившись на подъездной дорожке, ведущей к дому Чон, являет из себя сразу двух пассажиров. – А вы… чего это? – хмурится Тэхён, совершенно не понимая, с какого перепуга его самый лучший занудливый друг оказался рядом с розововолосым симпатяжкой, носящим титул лучшего друга Чонгука. – Как это… почему это?.. – А что, собственно, тут такого? – Чимин, подошедший уже достаточно близко к оторопевшим парням, улыбнулся довольным котом и взглянул на Юнги. Тот как всегда эмоциями не блистал и выглядел до того невозмутимо, будто ничего интересного в сложившейся ситуации не было. Но было, на самом деле, и еще как! – Ну переписывались мы с Юнги между собой, как вы, тоже. А что, вам, значит, можно, а нам – нельзя? – А молчать об этом было зачем? – изогнул брови Чонгук, у которого от сбоя в матрице голова уже почти дымилась. Вот же фокусники! – Меньше знаешь – крепче спишь, – наконец-то подал голос Юнги и ненавязчиво опустил руку Чимину на талию, сжав тонкую ткань его ветровки узловатыми бледными пальцами. – Будешь мне должен, – прошипел Тэхён другу, прежде чем возмущенно всплеснуть руками, развернуться и потащить Чонгука подальше от этих двоих конспираторов. – За что должен-то? – прикрикнул Юнги уже вслед. – За палево с вибратором! – прокричал, ничуть не смущаясь, на всю округу Тэхён. И наверняка распугал подробностями сексуальной жизни своего хёна всех бедных соседей. Чонгуку оставалось только жалобно прохныкать ему на ухо о том, что тут как бы их родители, и хорошо бы быть с таким поосторожнее… – А мы-то что, Гук-и? Мы ничего, – захлопал тот невинно глазами, но вскоре маска его дала трещину, сквозь себя пропуская широкую ухмылку. – Нам такое ни к чему, мы и вдвоем, думаю, прекрасно со всем управимся. Не считаешь? Чонгук в это время считал, что еще немного подобных намеков, и проблемы с сердечной мышцей в раннем возрасте ему обеспечены. А Тэхёну в свою очередь обеспечено место за решеткой – за косвенную причастность к чужой инвалидности. – Пошли уже! – Чонгук старательно закатил глаза к небу, хватая своего шкодливого парня за руку. – Я видел, как родители, когда мы уходили, пытались незаметно достать из-под стола бутылки с соджу. Уже, наверное, с них уплыли там втроём. И следует ли вообще говорить о том, что мама Тэхёна и чонгуковы предки очень даже нормально сдружились, почувствовали друг в друге родственную душу, поймали волну интересных историй о своих чадах и унеслись в далекие дали тех самых разговоров между взрослыми людьми, от которых более молодому поколению всегда становится скучно? Ну, или из-за которых тебя настолько кроет стыдом и смущением, что охота повеситься? Наверное, нет. Лисоль и Мина как будто бы и не расставались на добрых два десятка лет. Женщины быстро нашли общий язык, а отец Чонгука только и успевал подливать этим болтушкам вино и переворачивать жарящееся на гриле мясо. День, плавно перетекающий в вечер, был просто волшебным. Юнги с Чимином, конечно, немного припозднились, потому что в первой половине дня у этих двоих были свои планы, но потом завалились на задний двор коттеджа с явно читаемым воодушевлением. Голодные, немного все же смущенные повышенным к ним вниманием, но обрадованные хорошей компанией. Чонгук все-таки познакомился с Юнги, как хотел – по-человечески, да и Чимина таким же образом познакомил с Тэхёном, прежде чем все вместе они расселись на пледах, расстеленных прямо на траве. Было тепло и все еще очень солнечно. На небе не наблюдалось облаков, но был легкий ветер, идущий с моря и дающий необходимую прохладу. На душе у всех в это время было хорошо и спокойно. Чонгук с улыбкой на лице сидел и, прищурившись, наблюдал за тем, как Тэхён расспрашивал его папу про рецепт мясного маринада, что он в этот раз использовал. Чон не знал, умеет ли вообще Ким обращаться с грилем, но глаза парня так заинтересованно округлились в процессе разговора, что в его искренность нельзя было не поверить. Папа у Чонгука был отменным поваром и мясо, как полагалось настоящему мужчине, готовить умел лучше всего остального. Ну, или, по крайней мере, он сам так считал. А мама великодушно позволяла ему в это верить, золото, а не женщина. – Хэй, – Чонгук поднял взгляд, чтобы проследить, как подвыпивший немного Чимин пытается грациозно опуститься рядом. И как раз вовремя это сделал для того, чтобы застать момент, когда лучший друг терпит фиаско и плюхается-таки на задницу, заваливаясь после назад. – Пьяница. – Завали. – На правду не обижаются. Чимин фыркает и привычным для него жестом зачесывает назад отросшую челку. Он приваливается к плечу Чонгука всем телом и довольно вздыхает, дыша на него теплым воздухом, в котором легко различаются запахи жареного мяса и вина. – Ты счастлив сейчас, да? Чонгук медленно кивнул и поджал губы. "Сейчас – да", подумал он, – "Но потом, после – вряд ли". Они вместе какое-то время наблюдали за Тэхёном и папой Чонгука, а потом к этим двоим подошла ещё и чонгукова мама с пустой тарелкой, чтобы забрать порцию готового мяса. Чонгук не выдержал и поднялся, подходя к своей семье. Тэхён первым заметил его приближение и послал Чону легкую улыбку. Они не посвящали родителей Чонгука во все подробности своих отношений, потому держались на расстоянии. Если мама Ким была с сыном на одной волне, то Чонгук насчет своих предков немного все-таки переживал, хоть те и были в курсе того, что сыну девочки не то что бы нравились. – О чем разговор? – Да вот, пытаюсь вытянуть из твоего папы секреты приготовления маринада, Чонгук-и. Буду потом тебя кормить. – Уверен, что в процессе ничего не подожжешь? – Не уверен, – честно ответил Ким и широко улыбнулся. Папа Чон улыбнулся тоже, и на этом моменте они двое – парень и мужчина – одновременно и так одинаково посмотрели на Чонгука, что у того внутри что-то странно екнуло. В голове возникла мысль, что те сумасшедшим образом похожи и очень многим: тем, как искривилась линия губ, как изогнулась бровь, как заблестели глаза. Чонгук отогнал эти странные мысли, сосредоточившись на взгляде Тэхёна, где в глубокой зелени прятался задор. И ему стало лучше. А потом его внимание привлекла мама, произнеся: – Посмотрите-ка, как интересно – Чонбин, дорогой, у тебя и Тэхёна одинаковые родинки. Вот здесь, на носу! Чонгук нахмурился, переведя на нее взгляд и заглядывая прямо в ее глаза. Глубокие, зеленого цвета и задорно блестящие… – Кажется, я сегодня уже достаточно выпил, – забормотал он растерянно и встряхнул головой, чтобы прогнать навязчивые мысли и нарастающую с каждой секундой тревожность. Странно, это все странно и как-то… невозможно. Немыслимо. – Мясо уже готово. Сейчас поешь, и станет лучше, – заботливо ответила мама, беря его под руку и уводя к низкому садовому столу. – Пойдем, милый, много не стой.***
Когда они решают закончить, на небе вспыхивает лилово-синий закат, что теснит к горизонту красное солнце. Из ниоткуда появляются облака, что опускаются сверху по небесному куполу, будто занавес, все ниже и ниже, стирая дневные краски и поводя за собой прохладную темноту. Свежесть стелется по ногам и пробирается под футболки, кусая спину до мурашек. Убрав беспорядок, все прощаются. Чонгук и Тэхён решают, что ночевать уедут в квартиру к первому. Они даже не обговаривают это заранее, просто на этот раз уже Тэхён вызывает такси, и, попрощавшись с родителями и друзьями, они уезжают. К себе. И уже на подъезде к дому воздух между ними начинает пахнуть странным отчаянием. Он фонит, бьет зарядами электричества и заставляет дышать поверхностно и судорожно, глупо пытаясь втягивать воздух как можно тише. Для чего эта тишина? Непонятно обоим. Они, тихие, добираются до квартиры, проходят внутрь, запираются на все замки. Не включают свет. Стоят секунду напротив друг друга. Две. А после срываются. Ловя друг друга в объятия, запрокидывают головы и шумно целуются. Путают пальцы в волосах, наступают друг другу на ноги, пока разуваются. Время. Его мало. Очень. На день уже меньше. Но надо жить здесь и сейчас. Обязательно надо здесь и сейчас. Это важно, это необходимо до дрожи в руках, это нужно до боли. До искр, которыми взрываются те самые заряды электричества, когда голая кожа встречается с такой же голой. Вещи кочуют с заведенных тел прямо на пол, а внутри эмоции бушуют так сильно, так яростно, будто хотят соперничать с морским штормом. И топят. Топят обоих в себе, тащат на самое дно и ниже, сквозь земную кору, магму – к раскаленному ядру. Они чувствуют этот жар. Тот плавит кожу, органы и все копится… там. А губы все целуют, не перестают танцевать: по чужим губам, скулам, шее, ключицам, груди и ниже… Тэхён стонет громко, низко, весь изгибается, вдавливая пятки в матрас. Длинные пальцы хватаются за чонгуковы волосы. Он пытается выдохнуть любимое имя, но забывает, как разговаривать. Ему хорошо, так восхитительно, что в уголках зажмуренных глаз собираются слезы. И губы горят от того, что их от силы захвативших эмоций зубы постоянно закусывают. А Тэхён, возбужденный, горячий и жаждущий, по сантиметру погружается во влажную глубину чужого рта. Он втягивает живот и весь абсолютно дрожит, он такой беспомощный перед тем, кто сейчас, склонившись над ним, дарит всего себя… Хочется в ответ тоже всего себя подарить. И он сильней раскрывается, шире разводит стройные длинные ноги, позволяя начать себя подготавливать, стонет опять – так же громко и низко, непроизвольно толкаясь навстречу то ли пальцам, то ли теплому рту. Отдает себя во власть: момента, этой ночи, человека, которого любит, случайности или ошибкам дурацкой судьбы… Неважно чему. Неважно. Он готов это сделать, честно готов, забирайте!.. Чонгук берет его. Нежно, с осторожностью, какая сквозит в каждом жесте, в каждом движении навстречу, в каждом касании губ к влажной коже там, где удалось дотянуться. Висок, он прижимается губами к виску и толкается уже сильнее, увереннее, одной рукой обхватив тэхёново бедро и притянув ближе. Тэхён сам его обнимает, пальцами гладит спину, жмется торсом к торсу, мешает свое и чужое дыхание, которое вырывается изнутри вместе с хриплыми голосами. Кровать тихо скрипит, давно позабывшая уже такие перегрузки, шуршат, натягиваясь и сминаясь, простыни. За окном уже ночь, она смущенно там прячется, лишь одним глазом чуть-чуть заглядывая в комнату. Наблюдая за тем, как два обнаженных тела в темной комнате любят друг друга. Отчаянно, нежно и красиво. Они оба спешат, они оба все бы отдали за то, чтобы время застыло. И не нужно было бы считать проклятые дни. Но время идет, и тем ценнее то, что Чонгук и Тэхён проживают секунда за секундой. Путаясь в простынях, сливаясь в одно и распадаясь на части. И когда тишина рассыпается тяжёлой финальной нотой по комнате, когда они валятся на спину и замирают, глотая воздух распахнутыми губами – тогда понятие времени улетучиваются. Потому что время не властно над тем, что они оба чувствуют. А чувствуют они только одно – счастье.