(not) mistake of fate

Пятничным вечером во всех ночных клубах Пусана не протолкнуться. Душно, музыка долбит прям тебе по вискам, и вниз по шее дорожками катится пот. Но в крови уже есть алкоголь, и значит, все не так уж плохо. Все хорошо, все замечательно – особенно если вас двое. Безумие. Толпа вокруг движется в гипнотическом трансе музыки, пульсирует под каждый бит, взрывается смехом и криками. Кто-то о чем-то спорит, выясняя отношения, кто-то подпевает пьяно, абсолютно не попадая в ноты, да и хрен бы с ним. Кальянный дым клубится под потолком, красиво подсвеченный лазерными лучами и неоновыми лампами. Это хорошо, это привычно, ведь ты ещё молод, и в голове у тебя ураган, заправленный горькой текилой, к которой лайм вроде и прилагался, но один наглый парень стащил его у тебя прямо изо рта. Ему, видите ли, срочно приспичило поцеловаться… чёртов воришка. Поцелуй вышел горьким, солёным и кислым, а внутри от алкоголя и страсти вспыхнул такой пожар, что тело прошила судорога. И все вокруг стало сразу каким-то неважным: неважно, насколько громко играет музыка, неважно, что пришли они не вдвоем, а вчетвером, вообще-то, и где-то в клубе затерялись Чимин и Юнги, неважно, что здесь они просто чтобы потанцевать… Хотя последнее они все же пытаются делать с горем пополам. До танцпола добраться была не проблема, и они ещё недостаточно пьяные, чтобы с трудом держаться на ногах. Тэхён безумно красивый. Он опасный, притягательный до боли и щемящего чувства тревожности, что почему-то начинает все щекотать Чонгуку внутри. Чон смотрит в зелёные глаза своего парня, подведенные и с внешнего, и с внутреннего уголка тонким черным лайнером, и не может отвести взгляда. Как гребанный Бемби, чтоб его. Как глупая рыбка, согласная насадиться на крючок, даже если тот без наживки. Он не противится, когда ему кладут руки на талию, чтобы притянуть тела друг к другу вплотную и повести в их общем незамысловатом танце. Тонкая ткань рубашек мнется, холодит ладони. Тэ виском упирается ему куда-то в щеку, а потом – носом чертит по скуле и наконец захватывает губами нежную кожу на шее. Чонгук выдыхает, хватаясь крепче за парня и чуть подаваясь вперёд. Его глаза прикрываются сами собой, и он стремительно пьянеет, хоть за вечер дальше одного шота пока дело так и не ушло. Но он катастрофически пьян своим бойфрендом: его запахом, вкусом и поцелуями, его ласковыми касаниями, объятиями и дыханием, что ложится теплом на ключицу. А потом этот засранец вдруг кусается! И гогочет, как черт, сопротивляясь попыткам Чонгука себя оттолкнуть. – Ты, блять, что, вампир?! Ты же из Шотландии прилетел, а не из Румынии, Тэхён, чтоб тебя! – Ничего не могу с собой поделать, Гук-и, ты вкусный, – выдыхает его личный кровопийца, настырно прилипнув к нему с такой силой, что Чон быстро смекает: не вампир он никакой вовсе, а пиявка. – Если тебя это успокоит, то вкусный везде. – Ага… только не откуси мне ничего, – бубнит Чонгук и чувствует, как грудь Тэхёна от смеха трясётся. – Это было бы ужаснейшим расточительством. – Доволен, наверное? Убил всю атмосферу… – Разве? – Тэ криво усмехается и, слегка отстранившись, вновь ловит взгляд Чонгука своим. Его ладони тем временем с талии ползут ниже, на бедра, обтянутые черной джинсой, а уж с тех переходят на ягодицы, сжимают так, что у Чона дёргается кадык. – А мне атмосфера по кайфу. – Тебе всегда все по кайфу. – Мне всегда все по кайфу, если это "все" подразумевает тебя. Мой кайф – это ты… ты мой личный сорт героина, Чонгук-и. – Ну конечно, куда мы без этого бреда из Сумерек, да? Тэ снова начинает смеяться, но Чонгук больше не собирается продолжать этот глупый разговор, каких между ними всегда ведётся тысячи. Нет, они, конечно, все по-своему интересные и даже (только не говорите об этом Тэхёну, пожалуйста) смешные, но прямо сейчас у них есть дела поважнее бесед. Те тоже, правда, включают в себя и губы, и языки… но использовать перечисленное хочется иначе. Хочется тесно, влажно, с тихими стонами и зажмуренными глазами. С руками, что бесстыдно начинают шарить по телу уже после первой минуты контакта. Они оба останавливаются, больше не могут танцевать, и время от времени кто-то по инерции толкает их, но обоим на это фиолетово. Поцелуй долгий, горячий, страстный. Откровенный ровно настолько, чтобы случайные зеваки смогли смутиться… или завестись, но хорошо, что здесь, посреди танцевальной площадки, темно. – Напомни, зачем мы сюда пришли? – спрашивает Чонгук, ловя лицо Тэхёна в свои ладони и принимаясь водить по тому пальцами. – Кажется, хотели потанцевать. – А мы танцуем? – Думаю, нет. – А хочешь? – Хочу… – кажется, Тэ не договорил, но это не мешает им вновь найти губы друг друга и начать целоваться с ещё большей силой. – Хочу… тебя, – выдыхает все-таки, когда им приходится прерываться на то, чтоб глотнуть воздуха. – Поехали отсюда? Тэхён кивает, целует его ещё раз и тащит за руки к выходу, надеясь, что на улице у клуба легко удастся поймать такси, и им не придется ждать.

***

Телефон в кармане джинсов Чонгука вибрирует: это Чимин, вероятно, спешит поведать, какая он задница, раз увел и себя, и Тэхёна из клуба, даже не предупредив, – но похрен. Все равно джинсы в следующую секунду уже падают на пол, и пряжка ремня, продетого в них, громко звенит. Устройство так и остаётся всеми забытое под грудой смявшейся ткани, а хозяин тем временем отходит дальше вглубь комнаты, садится на кровать, и сверху на него буквально рушится Тэхён. Ким валит его на лопатки, голодно впивается в губы, дергая руками рубашку и оголяя тем самым красивую смуглую грудь своего парня. Чертит пальцами по коже, специально задевая соски, а затем их же и лижет, заставляя Чонгука под собой мелко дрожать и выгибаться в спине – чувствительный и такой красивый в этот самый момент. Такой что дыхание у парня над ним позорно сводит, как у слюнявого девственника. Тэхён трясет головой, будто пытается заставить растерявшиеся мысли встать по местам, он возвышается над Чонгуком и одним быстрым движением избавляет себя от футболки, а затем расправляется с низом, делая обнаженными их обоих. – На этот раз насчёт того, кто сверху, можем подкинуть монетку, – великодушно предлагает Ким, широко усмехнувшись. – Или… можем оставить все, как есть, чтобы не портить картины, – хмыкает Чон, устраивая ладони на тэхёновых бедрах и подаваясь вперёд: слегка, но достаточно для того, чтобы их возбуждённая плоть соприкоснулась, даря томное удовольствие. – Твоя взяла, Гук-и… но потом рассчитаемся. – Естественно… как же с тобой и без этого. Тэ смеётся… но затем им обоим быстро становится не до смеха. Губы заняты тем, что целуют, прихватывают кожу на ключицах, оставляют следы у кромки волос, распахиваются, чтобы в комнате поочередно раздавались тихие стоны. Тепло, глубоко, тесно… Тэхён задыхается сверху, его бедра дрожат от усталости и удовольствия, на лбу блестит испарина, а дыхание шумное, срывается на низкий стон, когда Чон сжимает его поясницу ладонями, чтобы прижать их друг к другу плотнее. И затем одной рукой скользит вперёд, обхватывая ладонью напряжённый член. И это так хорошо, что даже немного больно, от этого собираются слезы в уголках глаз и по телу проносится судорога. Быстрее… до противного скрипа кровати, до влажных шлепков кожи о кожу, до красных полос на спине у Тэхёна, потому что когда тот сжимает его в себе во время оргазма, Чонгук сходит с ума и не может контролировать силу своих собственных рук. Их пронзает чистейшим электричеством, и они вместе после расслабляются, валятся на постель обессиленные, торопливо пытаются отдышаться. Тэхён находит чонгукову руку, сплетает с ним пальцы, а перед тем, как провалиться в сон, ловит красивый темный взгляд чужих глаз. В том без труда находя любовь.

***

Успокоившись и заснув ожидаемо лишь под утро, Чонгук с Тэхёном просыпают половину следующего дня. Спутавшись ногами-руками под одеялом и сбросив подушки куда-то на пол, им так хорошо, что покидать свой мирок не хочется ни по пробуждении, ни несколькими часами позже. Покинуть кровать они решаются только чтобы притащить еды в комнату, а затем вновь прячутся ото всех, зарывшись, как кроты, среди мятого постельного. Это лениво, нежно и медленно. Улыбки ложатся на губы легкой печатью сонливости и тепла. Воздух в спальне прогрет и расчерчен золотым солнцем, скребущемся в окна и по занавескам. Телефоны до сих пор валяются где-то в карманах штанов, что в свою очередь разбросаны на полу в компании трусов, носков и рубашек. Ну и пусть, так только спокойнее, лучше – когда не надо ни на что отвлекаться, и ты сосредоточен только на человеке, которого видишь перед собой, которого целуешь, сгребая в объятия, дыхание которого ловишь кожей. Разговоры прерываются на занятие любовью. Тоже медленно, осторожно и с шумными вздохами на ухо. В телах одновременно копятся усталость и жажда разорваться на части, и этот невозможный микс сводит обоих с ума. Они жмурятся, отдаваясь ощущениям, отдаваясь друг другу, жмурятся, позволяя не смотреть ни на что, ни о чем не думать, не вспоминать: ни о том, как быстро иссякает их время, ни о родителях, вероятнее всего, потерявших их обоих, ни о друзьях. Чонгук в Тэхёне растворяется, а в Чонгуке – растворяется Тэхён. А когда наступает вечер, и сумерки скрывают солнечные лучи серой матовой тенью, заводится разговор. Самый привычный для них – ни о чем и обо всем сразу. Тэхён, положив голову Чонгуку на грудь, без конца рассказывает: о штормах на Юпитере и космических войдах, о том, что самая большая гора на земле это вовсе не Эверест, а Мауна-Кеа, о грибах, которые превращают муравьев в зомби, о любви к шоколадным милкшейкам, о том, как однажды из-за неудачно им поставленного эксперимента лаборатория загорелась… случайно. О всяком… Чонгук больше молчит, не хочет ни прерывать Тэ, ни спорить с ним. Он ловит себя на мысли, что влюблен даже в голос этого парня, чего уж говорить о смысле, который тот вкладывает в свой словесный каламбур. У Тэхёна в голове своя вселенная, даже похлеще той самой, о которой он этим вечером ведёт речь. Она находит отражение в его глазах, в изумрудном сиянии радужки и темной глубине расширенных зрачков. А потом все скрывается под веками, потому что Чонгук наклоняется и, не сдержав порыва, целует, прервав очередную гениальную мысль. Тэхён улыбается, его руки обнимают сильнее, а тело становится тяжелее, потому что мышцы расслаблены. – Ты ещё не улетел, но я уже скучаю по тебе, – с тяжестью признается Чонгук, утыкаясь в черные кудри на чужой макушке. – Возвращайся ко мне скорее, так скоро, как только сможешь, договорились? И Тэхён вдруг ничего не произносит на этот раз, вдруг ни с того ни с сего молчит. Не открывает глаз, сжимает губы в тонкую линию – и хорошо, что Чон всего этого не видит. А потом все же кивает: слабо, но несколько раз. Прячет холодный нос у чонгуковой шеи, посылая толпу мурашек по коже, и беззвучно шепчет, что постарается. – Расскажешь мне что-нибудь о своих родителях? – просит Тэ немногим позже, когда они всё-таки разлепляются, чтобы сходить в душ перед поздним ужином, и берут в руки смартфоны, на которых ожидаемо куча непрочитанных сообщений и пара звонков. – Что бы ты хотел знать? Мне кажется, они и так уже все тебе успели растрепать при встрече, – Гук мягко усмехается, поднимая на него свой взгляд. – Что-нибудь… что не кажется тебе важным, что-то странное, забавное… мне все сойдёт, ты же знаешь. – Ну… – Чонгук чешет затылок, думая, что бы ему рассказать. – Мама коллекционирует фарфоровые фигурки. А папа прошлым летом увлекся рыбалкой, но дальше покупки удочки и снастей дело не пошло. Ещё у папы есть младший брат, он сейчас живёт на Чеджу, и иногда мы к нему летаем. Он на нас ругается, все пытается содрать с отца плату за проживание на "курорте", но хрен ему. Мама старше отца на пару лет… она любит рассказывать историю, что первая закадрила его, а не наоборот, у папы просто не было выбора… и знаешь, я ей верю! Если уж ей что-то взбредёт в голову, то… Тэхён слушал внимательно, тепло улыбаясь. Внутри у него тем временем шевелилось что-то непонятное – то ли его тошнило, то ли трогало приятной щекоткой. Чувства будоражили, но затем топились в неизвестности. Предположения оставались предположениями… пока что. Тэ уже проверил диалог с Юнги, но ничего важного для себя среди возмущений друга с обещаниями надрать ему его предательскую задницу не обнаружил. И не знал, радоваться этому или наоборот – огорчаться. Вроде бы, и хотелось узнать уже все, сорвать непонятки быстро, как пластырь, но с другой стороны – вдруг все его худшие подозрения, все несостыковки и безумные идеи подтвердятся, что тогда? Как поступить? Как вообще о таком рассуждать под ответственностью не только за себя самого, но и за того, кто до сумасшествия дорог!.. Тэхёну стало даже труднее дышать, но Чонгук так заболтался о родителях, что не заметил, и к лучшему. Тэ, отложив телефон в сторону вместе со своими хмурыми мыслями, решил, что лучше не будет переживать и проблемы решит по мере их поступления. А пока тех нет, то можно расслабиться и присоединиться к Чонгуку в душе – уж это будет куда приятнее холодного пота, прилипшего к спине, и взбунтовавшегося от волнений желудка. Обняв парня со спины и положив на его покрытое капельками плечо подбородок, Тэ замер, с удовольствием слушая, как под шумом воды раздаются два их мерных дыхания. – Я постараюсь прилететь на наш день рождения, – в конце концов говорит он Чонгуку, целуя того в шейные позвонки. – Хорошо? – Хорошо, – кивает Чон, накрывая его руки своими. – Я всегда буду ждать тебя здесь Тэ. Надеюсь, время пройдет быстро, так, что мы оба его не заметим. "Надеюсь, что оно у нас так и останется одно на двоих", – в свою очередь подумал Тэхён, но ничего не сказал вслух, подставляя воде лицо.

***

Когда Чонгук разделывается с грязной посудой, оставшейся от ужина, и снова возвращается в спальню, он застает Тэхёна уткнувшимся в телефон и таким сосредоточенным, что тот его даже не замечает. – Что там? Ким вздрагивает, чуть не выронив смартфон из рук. Он резко поднимает взгляд на Чонгука, распахивая рот, как рыбка, и цвет его лица как будто становится бледнее на пару тонов. – Тэ? Все в порядке? – А? – тот вздрагивает снова, а потом зарывается в волосы свободной ладонью, шумно вздохнув. Отводит взгляд куда-то в сторону, будто пытается прийти в себя… – Да, Гук-и, прости, что напугал, я просто задумался. – Снова какой-нибудь дурацкий факт вычитал? – предполагает Чон, улыбаясь и подходя ближе к нему, чтобы коснуться плеч. Ким откладывает телефон в сторону. – В точку… ты знал, что… Очередной странный факт так и не произносится – Чонгук перебивает поток слов, что грозится снова политься из Тэ, мягко целуя того в губы. Заставляет продвинуться дальше на кровати, а сам забирается на тэхёновы колени, расставляя бедра по обе стороны. Ненадолго они разрывают поцелуй, прислушиваясь к ощущениям. Хорошо, тихо, спокойно. Рядом. Тэхён обнимает Чонгука крепко, так, что у него чуть ли ребра не трещат. Прячет лицо, утыкаясь лбом в ключичную впадину, дышит на кожу теплом. – Не хочу от тебя улетать, Чонгук-а, – шепчет он тихо, чувствуя, как чужие пальцы принимаются нежно перебирать его волосы, утешая. – Хочу быть, как сейчас, с тобой. Всегда. И чтобы больше нас ничего не разделяло. – Когда-нибудь так и будет, – отвечает ему Чонгук. – Тэ… ты же ведь моя судьба. Поэтому в конце концов мы найдем путь друг другу. Хорошо? Тэхён жмурится. И в темноте перед глазами навязчиво загорается правда. Бездушные проценты черным по белому. Доказательство, что судьба иногда ошибается. – Хорошо, Чонгук-а… Хорошо.