How to Disappear Completely

Ириэль оперся на камень, лишь отдаленно чувствуя как мокрая поверхность увлажняет его штаны. Неужели это всегда было так тяжело: договариваться с людьми, быть с ними дружелюбным? Точно нет. Он провел два десятилетия практикуясь, до того, как его арестовали, и он уверен, что не все время был в этом плох. У него были проблемы, да, но они были решаемы, он бы справился. Функционировал. Почему он больше не мог так делать? Почему их лица вызывали панику, а взгляды были так чудовищно болезненны? Заключение, он знал, было частью этого. Конечно же оно на него повлияло, было бы глупо ожидать чего-то другого. Смешно подумать, что он мог просто продолжить жить своей жизнью после освобождения. Даже если бы он был в Сиродиле, даже если ему позволили бы вернуться в Университет., даже если бы Реу был… совершенно не тем человеком, которым он оказался. Он, Ириэль, был уже не тем. Что-то осталось прежним. Например, черная дыра стыда и вины внутри него. Она была там столько, сколько он себя помнил. Подкармливаемая, сквозь всю его жизнь, текучими струйками неодобрений. Все сталкиваются с критикой, он знал, но иногда он задумывался: были ли у других людей способы освобождаться от этого, как-либо нейтрализовывать. Казалось, он мог только набираться ее, бесконечно накапливать. Совершенно неважно соглашался или не соглашался ли он с критикой, он не мог от нее избавиться. Лучшее, что он мог сделать — запоминать ее, и пытаться избегать в нее падений. Поначалу его родители были главным источником критики. Самые глубокие и темные места этой бездны принадлежали только им, заполненные токсичностью и слизью настолько вязкой, что в ней невозможно было двигаться. Но всегда было много людей, готовых помочь в заполнении ямы, будь это лишь одно слово или взгляд. Когда он был ребенком, он старался составлять в голове список вещей, которые он, видимо, делал неправильно, в надежде исправить их одну за одной. Но чтобы что-то починить, нужно понимать в чем проблема, а Ирэ понимал далеко не всегда. Он смешно ходил? Ну, а как остальные люди это делали? Он двигался, так в чем дело? Он сказал плохое слово? Какое слово? Почему оно плохое? Зачем нужно слово, если его нельзя произносить? Он оскорбил кого-то тем, что пялился на них? Почему? Сколько секунд разрешено на кого-то смотреть? Стоп, не смотреть на кого-то тоже может показаться грубым? Как в этом вообще разобраться? Если ему не могли объяснить как делать что-то правильно, то зачем говорить ему, что он делал это неверно? Он забросил список, когда осознал, что сам факт составления списка подкармливал бездну, так как он не смог вычеркнуть ни одного пункта, и со временем перестал понимать зачем вообще это делать. Когда он достиг переходного возраста, оказалось, что все, что было до этого — подготовка к жизни подростка-квира, который оказался не в состоянии скрывать этот факт от непонимающих родителей и консервативного города. Он находил способы справляться. Ему приходилось, иначе бездна поглотила бы его целиком. Он создавал хрупкую преграду надменного неповиновения, поддерживаемую слабой сетью надежд. Это не будет длиться вечно, говорил он себе. Ты это переживешь, ты выберешься. У него был план: Кристальная Башня. Доберись до нее, говорил он себе, и все будет в порядке. Потом он добрался… и все не было в порядке. Он надеялся, что наконец узнает как ощущается свобода. Что сможет быть собой, говорить и делать что хочет, и не волноваться о том, что подумают другие. Он думал, что там его навыки в магии и академическая репутация будут единственной вещью, которая будет иметь значение. Но его поджидало довольно грубое разочарование, когда оказалось, что эти вещи были на такими значимыми. Особенно, когда ты влюбился в сына важного финансового донора Башни. Менее чем спустя через год после его прибытия, его со скандалом перевели в Университет Волшебства. Ириэль был ужасно потрясен тем, что он посчитал его «ссылкой» в Сиродиил. Он правда пытался приспособиться к тому, что люди от него хотели пока он мог понять чего именно они хотели. Сначала он не делал ничего, кроме того, что учился месяцами, почти не покидая кампус, устремленный показать что умеет и не подтвердить сплетен. Однажды, все же, ведомый сочетанием любопытства и одиночества, он стал высовывать нос в Имперский город. Это будоражило и ошеломляло. Так много людей, так много глаз. Именно тогда начались его проблемы с магией иллюзии. В отличие от предположений Эргаллы, Ирэ никогда не изучал глубины магии иллюзии. Она не считалась серьезной магической дисциплиной большинством серьезных магов, и Ирэ, в тот период своей жизни, стремился к Серьезной Магии. Суть иллюзии была не в том, чтобы изменять фундаментальные составляющие вселенные, а в том, чтобы менять внешний вид. Дешевые трюки, обычно с мерзким подтекстом обмана и искусственности. Только когда Ирэ обнаружил себя паникующим в центре Талос Плазы, он обнаружил терапевтические способности иллюзии. Он доставлял зелья местному торговцу, как, внезапно, среди толп, на него напал страх. Припав к стене, пытаясь успокоить сердцебиение, он стал искать облегчение среди бутыльков. Он надеялся на зелье восстановления запаса сил, так как в своем отчаянном положении он думал, оно поможет ему дышать. Вместо этого, он случайно выпил зелье невидимости, и…внезапно никто больше на него не смотрел. Будто гора упала с его плеч. Спустя десять минут, он опустошил еще четыре бутылька и снова почувствовал себя способным работать. Для зелий невидимости нужны алмазы — слишком дорогие, чтобы к ним привыкнуть. Ириэль одержимо начал практиковать заклинания невидимости. Поначалу эффект длился всего несколько секунд, но со временем он научился увеличивать их продолжительность. Достаточно надолго, чтобы помочь, когда он в них нуждался. Постепенно он понял, что с помощью иллюзии возможны более хитрые и точные эффекты, которые позволяли бы изменять «дозу» в зависимости от ситуации. Сидя в сырости болот возле Сейда Нина, Ириэль мысленно вернулся к разговору с Эргаллой. Мастер иллюзии? Он? Мастер — это не то слово, которое использовал бы Ирэ. «Зависимый» было бы ближе, хотя он был в завязке уже какое-то время. Уже не первый раз он потер свои потрескавшиеся запястья, и удивился тому, насколько легкими они ощущались. Во время своего заключения, они были постоянно заключены в наручники, вытягивающие магию. Сможет ли он еще колдовать? Сможет ли он хотя бы вспомнить какие-нибудь заклинания? Может ли он что-то? Сказать, что заключение плохо сказалось на Ириэле, это как сказать, что паяльные лампы плохо сказываются на бабочках. Его бережно построенная самооценка разрушилась под весом вины и стыда, и не только в преступлении, в котором его обвинили. Темница подтверждала каждую каплю ненависти, которую когда-либо посылали в его сторону. Это была поддержка каждого негативного суждения, которое кто-либо когда-то говорил ему, даже тех суждений, которые, как он думал, он забыл годы назад. Бездна все больше затягивала его под свою черную маслянистую поверхность. Ему было некуда идти. Он провел там полтора года. Сейчас он наконец-то, внезапно, шокирующе, травмирующе, вышел оттуда. Но как много себя он оставил? Наполовину забытое учение из некромантии вдруг всплыло в его голове. О телах, оставленных в областях Чернотопья. В зависимости от алхимического состава болота, тела либо навечно сохранят свой первозданный вид, либо разложатся до скелетов за считанные часы. Давай, Ирэ. Если ты можешь вспомнить рандомные учения, которые ты мельком читал годы назад, ты сможешь вспомнить одно просто заклинание. Он подвигал руками, экспериментируя. Его заклинания иллюзии обычно получались инстинктивно, почти бессознательно. Он не мог вспомнить последовательность, но, возможно, его пальцы все еще помнили. Он глубоко вздохнул и заставил себя снова подумать о деревне, о том, как вошел в это море глаз. Появилось легкое зеленое свечение. Сквозь него он увидел свои руки, менее твердые, чем раньше. Было почти не ощутимо, но этого достаточно для Ириэля, который позволил голове опереться о камень. Ему стало легче. С ним все будет в порядке.