***
Солнце подбиралось ниже. Жители стали собираться возле центрального костра, разводя его ярче. Затем с границы лагеря послышался свист, и хор криков. Группа охотников вернулась. Ириэль сидел в тени юрты, наблюдая как четверо мужчин и женщина подошли, окровавленные, но радостные, волоча за собой кагути. Шани подошла и села рядом с ним. — Это моя тётушка Гунта! — гордо сказала она. — Она очень сильная. Вот бы она была здесь, когда гуары взбесились. Тот с длинным копьём — это Мабаррабаэль, муж Мамеи. Двое позади него — это Аддаммус и Улабаэль. И рыжеголовый позади них — это Заллит, держит хвост, будто это как-то помогает. Он тупица. — Мне действительно стоит идти, — повторил Ириэль. По-правде, он был очень голоден, и по-правде, его пригласили остаться на вечерний приём пищи, но он не мог перестать нервничать из-за внезапного изменения в атмосфере лагеря, даже если здесь и было меньше воинов, чем он опасался. — Не будь глупым, — говорила Шани. — Они мои друзья. Хэй! Улабаааэээль! Подойди и поздоровайся с Ириэлем! Долговязый молодой охотник со струящимися чёрными волосами отклеился от группы у костра и подошёл с лёгкой ухмылкой на лице. — Приветствую тебя, чужеземец! Благослави и будь благословлён. Это честь наконец встретиться с тобой и пригласить в наш лагерь. Шани хихикнула. — О, перестань, Ули. Он мой друг, тебе не нужно разговаривать с ним как с миссионером! Улабаэль посмеялся, кивнул, и наклонился, чтобы прошипеть ей, — Джаааа, Шани, туда’эт вассит, ге? Из неё вырывались смешки, и кости Ириэля превратились в лёд, а кровь в кислоту. Он, не моргая, устремил выжигающий взгляд на Улабаэля. — Вассит? — сказал он, одинаково чеканя каждую букву. Лицо Улабаэля стало таким, будто он только что нечаянно ткнул локтем чьего-то котёнка в садовый измельчитель. — О, дерьмо. Ты… не говоришь на велотийском. Да… ведь? Ириэль не прерывал свой стальной зрительный контакт. — Мне ОЧЕНЬ ЖАЛЬ!!! — Улабаэль начал очень быстро говорить, а Шани повалилась набок, неконтролируемо смеясь. — Я не хотел, я просто пошутил, это всё вина Шани, она сказала, что ты такой, и я сказал ей, что она полна дерьма, если думает, что может так думать, так что я сказал это в шутку, но я не знал, что ты знаешь это слово, мне очень жаль, пожалуйста, не говори Аддс, что я тебя так назвал, иначе он заставит меня сегодня спать на улице! Оставшуюся часть вечера Улабаэль, к большому смущению Ирэ, провел в режиме услужливого хозяина, постоянно приносил ему тарелки жаренного мяса кагути, и продолжал извиняться, пока Ириэль не начал чувствовать, что ему нужно было извиниться в ответ. Под окончание приёма пищи, через маленькую девочку Нринну пришло сообщение о том, что шаманка, Синнамму Мирпал, хочет его видеть. — Расслабься, — сказала Шани. — Она знает, что ты чужеземец, она не ждёт от тебя знания правил. — Но я хочу знать правила! — бешено настаивал Ирэ. — Что мне делать, чтобы быть вежливым? Мне нужно сказать что-нибудь на велотийском? И не пытайтесь научить меня чему-то, что значит «привет, я Ириэль и я огромный вассит», потому что это я распознаю. — Ойа, ха’эт Ириэль, маран вассит, ха. — Спасибо, уверен, что это будет полезно при других обстоятельствах. Но что мне говорить сейчас? Как оказалось, ему не нужно было ничего говорить. Войдя в богато декорированную юрту шаманки так уважительно, как он мог, он нервно поклонился пожилой женщине. Она торжественно кивнула в ответ. Её белые волосы украшали резная кость и украшения из ракушек, которые мелодично звенели, когда она двигалась. Прежде, чем он смог высказать свои благодарность, как и планировал, она подняла руку в в вежливой просьбе молчать. Он стоял, пытаясь не шелохнуться, пока она какое-то время сосредоточенно на него смотрела. Она подняла брови, и задумчиво потёрла пальцем о свои губы. Она встретила его тревожный взгляд и улыбнулась. Затем, с ещё одним кивком и движением руки, она дала ему знак выйти. Шани смеялась, когда он ей рассказал. — Это наша Синнамму, — гоготала она, — всегда проворачивает игры разума. — Это его не успокоило.***
Было почти темно, когда он и Шани наконец вышли из лагеря. Она предложила провести его до половины пути в лагерь Кошибаэль, ссылаясь на то, что она «когда-то постоянно здесь ходила в темноте». Она, стоя на носочках, танцевала в траве, легко напевая, — …шаааанишилааааби, шааанишилаааби… — Это твоё полное имя? — спросил Ириэль, слегка ошеломлённый демонстрацией причуды. — Моё имя — это прямо сейчас! — радостно сказала она. — Шани — значит темнота, и шилаби — значит свет, а вместе это значит сумерки, какие мы видим сейчас! Они шли через цветущий мрак, она шла легко и тихо, а он шумно спотыкался на неровной земле. Один раз его нога наступила на что-то гладкое, сидевшее в траве, а потом оно прошипело и уползло. Шани посмеялась над его жалобным испугом. — Звезда Азуры, это всего лишь шалк! — Расскажи мне кое-что, — сказал он вдруг, в темноте ему было легче поднять неловкую тему. — Почему ты сказала Улабаэлю, что я гей? Я не сержусь, по крайней мере уже, мне просто до боли интересно что заставляет каждую живую душу, которую я встречаю, немедленно приходить к этому выводу вне зависимости от расы или культуры. Зарксу известно, большую часть времени, что ты меня знаешь, я был без сознания. Так… какого хуя? У меня на лбу какой-то знак, который видят все, кроме меня? Она фыркнула. — Нет. Но ты не заметил, что когда я в той тунике, которая была на мне, когда я тебя стригла, мои груди видно каждый раз, когда я наклоняюсь. — Правда? — Вот видишь! — Ты серьёзно думаешь, что если я не смотрю на твою грудь, это неоспоримое доказательство того, что я не заинтересован в женщинах? — А, но ты и не уводил взгляд осознанно! Ирэ оставался скептически настроен, но с триумфом в её голосе невозможно было спорить, так что он отпустил. Шани по-дружески болтала большую часть путешествия, но чем ближе к берегу они подходили, тем реже становились слова Шани, и тем длиннее становились паузы. Наконец, когда они достигли пляжа, она остановилась. — Мы почти на месте. Иди по песку на запад. Я не подойду ближе. Машти пугает меня до язвенной усрачки, а встретиться с Джуланом было ещё хуже. — Всё в порядке, — сказал он. — Я найду дорогу. Спасибо за помощь. — Подожди, — она задумчиво скривила губы. — Ты сказал, что он рассказывал тебе. О том, что он Неревар. Ты ведь сказал правду, да? Ты пытаешься заставить его остановиться? — Да, если могу. Ты можешь сказать мне что-нибудь, что может помочь? — Я могу сказать тебе, что он не Неревар! Это глупейшая вещь, которую я только слышала! Дети не появляются из камня, что бы там Машти не говорила! Но она промыла ему мозги! Как только она узнала, что он мне это рассказал, она заставила его расстаться со мной! Этот фетчер, спустя столько лет, что мы были… — Она резко выдохнула. — Это была не главная причина почему он это сделал. Он использовал её как отговорку. Я не питаю иллюзий, как некоторые. Я знаю, что всё кончено, я просто… Лунный свет выдал слёзы, стекавшие по её щекам. — Он умрёт. И я должна этого хотеть, но я пыталась, и не могу. Это его вина. Когда он был моим лучшим другом, я любила его, и всё было в порядке. Но ему всегда нужно было всё драматизировать, когда этого делать не стоило. Он сделал любовь мучительной и ужасной, напрягающей, как нож, приставленный к горлу. Жизнь и смерть, восход и звёздный свет, ничто уже не было нормальным. И он заразил этим меня, и я стала сходить с ума и глупить, как больной гуар, которого кто-то должен пристрелить. Затем ему стало лучше, а мне нет. Это не должно так работать. И я ненавижу его, потому что это и его вина. Он виноват в том, что я всё ещё больна, но не потому что он этого заслуживает, он кусок сухого говна скального наездника. Потому что он заставлял меня говорить все те глупые вещи под звёздами, он обманул меня, чтобы я рассказала ему все странные секретные мысли, которые я никому не рассказывала. И теперь они всё ещё у него, и не могу забрать их обратно. Угх! Она потёрла глаза пятками ладоней. — Кажется, тогда я соврала. Я хочу знать чем он занимался. С ним всё в порядке? Он всё ещё слишком много пьёт? — Я не уверен, — признался Ирэ. — Если честно, он присматривал за мной больше, чем я за ним, но… — Я рада, что у него есть друг. Все остальные здесь скриба на него клали. Пожалуйся, останови его. Я знаю, что он не слушает никого, кроме неё, но пожалуйста, попытайся. Обещаешь, что попытаешься защищать его? И не смей говорить ему, что я сказала что-то из этого. У меня ещё осталась гордость. — Обещаю. Услышав этот ответ, она кивнула, обхватила руками его талию в кратком, неловком объятии, затем развернулась и убежала, исчезнув за секунды.***
Когда Ириэль снова приближался к лагерю Кошибаэль, он начал улавливать голоса на ветру. Голос Джулана был громче всего, но его слова были защитными. — Ты не понимаешь! — услышал Ирэ, и, — Нет! Это не правда, почему ты всегда-. Другой голос, предположительно Машти, был тише, и Ириэль мог лишь разобрать её тон, который был суров и полон горечи. Однако, когда Ирэ подобрался ближе, голос Джулана был потоплен чем-то, что звучало как поток оскорблений. Ириэль не понимал половину слов, но «с’вит» он знал, как и «непослушный глупец». Внезапно, Джулан быстро вышел из юрты спиной вперёд, и остановился на пляже. Он увидел Ириэля. — Э… привет, — сказал он, быстро выпрямившись и ладонью зачесав волосы назад. — Эм… рад тебя видеть. Моя мать и я… обсуждали дела, и… мы пришли к выводу, что… она войдёт в священный транс сегодня ночью, чтобы посоветоваться с Азурой, и… что… Внезапно его самообладание рухнуло, и он практически вцепился в Ириэля. — ШЕОГОРАТОВЫ ЗУБЫ, ИРЭ!!! Где, во имя Обливиона, ты БЫЛ, я ДНЯМИ с ней ТОРЧАЛ, я не МОГУ, Азуры РАДИ не ДЕЛАЙ так, ты не ЗНАЕШЬ КАКОВО это было!!! — Извини, — сказал Ириэль.