How to Disappear Completely

Ириэль лежит на животе у подземного алтаря культистки Шестого Дома. Земляной пол холодно соприкасался с его щекой. Его руки и ноги были туго связаны. Его голова голова лежала на основании железной… ну, можно было назвать это вешалкой для курток, если под «куртками» при этом подразумевать «кучки гниющей плоти». В его рту был импровизированный кляп, но она могла и не запариваться. Как только внезапный ужас исчез из его крови, у него осталась только пустая беспомощность. Я умру. Возможно скоро, и определённо ужасно. Это, вероятно, худшая ситуация в которой я только был. Мне стоит быть чудовищно напуганным, и я напуган, но я постоянно напуган, и уже к этому привык. Мне надо напоминать себе о том, что теперь это оправданно. Мне можно быть напуганным и грустным. Мои эмоции, наконец-то «нормальные». Ура. Ханарай встала на колени перед алтарём в нескольких футах от него. Она былая голая, на её теле при красном свете были видны отметины и поражения. Неровные шрамы и опухолевидные образования, которые извивались и пульсировали под ее кожей. Она пела гортанным монотонным голосом уже несколько минут, слоги этой песни не были из какого-либо языка, знакомого Ириэлю. Он даже не был уверен, что это язык. Она чередовала это с мелодичным гудением в нос, во время которого повторяла один и тот же паттерн тонов снова и снова. Паттерн, очевидно, имел значение, потому что время от времени она ошибалась в ноте и ругалась себе под нос на языке велоти, прежде чем повторить ее правильно. Вот бы я сейчас мог извиниться перед Джуланом за насмешки над его постоянным желанием быть героем и спасать кого-то. Потому что если он сейчас появится и спасёт меня, то я попрошу его выйти за меня. Но этого не случится. Теперь она что-то шептала, снова и снова, быстро и низко: — …видящий пробудился… видящий пробудился… пыль сдуло… пыль сдуло… шестой дом восстал, и дагот — его слава… Надеюсь это будет быстро. Не слишком больно. Так глупо, что я беспокоюсь о боли при смерти больше, чем о самой смерти. Однако смерть мне неизвестна; а боль известна. Пожалуйста, пусть это будет обливион, я не вынесу любую другую возможность. Ханарай прекратила петь и гудеть. Она стала неподвижной, каждый её мускул напрягся. Затем всё её тело содрогнулось, руки неловко поднялись в воздух, будто они были на нитках. Она отвернулась от него, так что он не был уверен были её глаза закрыты или открыты, но она, казалось, забыла об Ириэле и обо всём её окружающем. Может поэтому она и завязала верёвки настолько туго. Он снова дёрнулся, но без толку. Его руки и ноги онемели от недостаточной циркуляции крови. Онемевший. Этим утром я онемел. Почему я не могу вернуть это ощущение сейчас, когда оно могло бы утешить меня, помочь отделиться от тела и от ужасных вещей, которые скоро с ним произойдут? Смогу ли я его вернуть? Я никогда не пытался онеметь по желанию, но может стоит начать. С пола он видел как Ханарай, затерявшаяся в трансе, взяла нож с алтаря и погрузила его в рану на руке. Кровь и гной капали, и она собирала их в красную миску. — Повелитель! Лорд Дагот! Я приношу тебе подарок! Направь свою песню в меня и сквозь меня, чтобы я могла передать твой божественный экстаз этому н’ваху! Пусть он почувствует чудесный мир, который ты создаёшь, пусть он почувствует это своей плотью! Пусть он поймёт, что ему не суждено стать частью твоей прекрасной мечты, даже если это разорвёт его на части. Пусть он выколет себе глаза, когда поймёт, что не сможет достаточно это оплакать! Её рана уже заживала, на её месте виднелась затёкшая масса плоти. Это… корпрус! У неё корпрус! Он сверлил взглядом красную миску. В ней была ложка. Он хотел закричать, но кляп, наконец, выполнил свою задачу. Он повернулся лицом в пол, пытаясь закрыться, закрыться от всего, убежать, убежать внутрь себя так далеко как только мог, пока-

***

— Пока что? — Хассур Заинсубани наклонился вперёд на своём кресле. — Как ты выбрался? Ириэль посмотрел на коврик для очага, и сделал ещё один глоток Сиродиильского бренди. — Могу сказать тебе только то, что я уже сказал страже: я не помню. — Как ты можешь не помнить? Ты ведь был в сознании, когда стража нашла тебя на улице, мы все слышали, что ты визжал как резаный кагути! — Я… я знаю, но… там, у алтаря, я… я будто потерял сознание, только… не разумом, а телом. — Занна?! — старый эшлендер выплюнул трубку. — Как одно может идти без другого? — Я… не могу объяснить. Это длилось едва ли пол секунды. Было… как в тумане, а то, что я запомнил, описать не могу. Я помню только что за этим последовало. — Ну же, скажи! — Помню как я поднял железную стойку с плотью и ударил её ей. — Несмотря на то, что в нескольких футах от него был камин, он затрясся и покрепче обмотал плечи покрывалом. — Думаю, к тому моменту ко мне вернулась магия, но я не мог полноценно рассуждать. — Погоди, ты кое-что пропустил. Ты был связан! Ты выскользнул, узел развязался, ты сам как-то его разрезал? В ответ Ириэль опустил свой бренди и вытянул левую руку. Верёвка всё ещё была обмотана вокруг его запястья и туго завязана. Заинсубани потрогал верёвку, потянул её, проверил узел, осмотрел насколько сильно она обхватывала запястье Ирэ. Он нахмурился. — Дай другую руку! Покрывало сползло с его плеч, когда Ирэ послушно протянул обе руки. Заинсубани свёл их вместе, двигая верёвку, выискивая разницу в размерах между его узкими запястьями и угловатыми, костлявыми руками. — Я не понимаю, — сказал он в итоге. — Это невозможно сделать, не развязав узел. Это какая-то магия? — Не знаю. Я будто… прошёл сквозь неё. Только так могу это описать. Я был напуган, и я пытался вытолкнуть себя из собственной кожи… но я знаю, что это невозможно. Я не знаю таких заклинаний. — Может ты как-то освободил свои большие пальцы. Ты жив, это важная победа. Ириэль устало кивнул, не желая спорить о вещах, которые сам не мог объяснить. Он допил остаток бренди, и Заинсубани долил ещё из бутылки рядом с ним. — Спасибо, что позволил им привести меня сюда, — несколько мгновений спустя произнёс Ирэ. — Мне жаль, что я прервал вашу вечеринку. Заинсубани грубо рассмеялся, и Ирэ попытался не дёрнуться. — Это не вечеринка, просто обычное вечернее собрание коллег. Тебе нужно было тихое место, чтобы оправиться, а моим приятелям было пора расходиться. — Но ты остался. — Верно. — Почему? Я изначально пришёл сюда, чтобы поговорить с тобой, но ты не мог этого знать. Пожалуйста, уже поздно, а со мной всё будет в порядке. Ты очень добр, но я не хочу приносить проблемы. — Мне нравятся проблемы. И меня здесь не доброта держит. — А что тогда? — Любопытство. Видишь ли… Я готов поклясться, что на тебе моя старая туника. Ирэ автоматом посмотрел вниз. На нём была кремово-коричневая рубаха в полосочку, которую ему дали в лагере Ахеммуза. Он почти засмеялся, наконец вспомнив где он раньше слышал «Заинсубани». Бренди на мгновение взяло контроль над его мозгом. — У меня для тебя подарок, — сказал он. — Только он не от меня. Подобравшись к нему на руках и коленях, он поцеловал поражённого эшлендера в щёку. — Шани передаёт свою любовь. Несколько минут спустя хозяйке пришлось спуститься и проверить их, потому что Заинсубани всё ещё смеялся так громко, что мог пробудить мёртвых.