How to Disappear Completely

Ириэль проснулся с рассветом, бледные лучи солнца просачивались сквозь окно чердака. На тот момент свет был единственным что проникало в его разум. Затем, как обычно, он вспомнил. Он закрыл глаза и позволил голове упасть обратно на подушку, в ожидании когда худшие воспоминания пройдут. Это заняло немного меньше времени, чем в прошлый день. Он сделал глубокий вдох, досчитал до пяти, и выдохнул на семи. Снова. Да. Он сел и встал с кровати одним плавным движением. Его комната на чердаке всё ещё была скудной и утилитарной, его алхимический набор и книги были сложены у стены. Увидев это вы бы подумали, что он пробыл здесь максимум день или два, и мог уйти в любой момент. Единственным знаком персонализации был кусочек ярко исписанного пергамента, прикреплённый к одной из балок, недавний подарок Соттильд. — Торговец сказал, что это должна быть какая-то редгардская штука про мечи, — сказала она ему, — но как по мне, это выглядит так, будто они танцуют без штанов. В общем, это была самая гейская вещь, которую я когда-либо видела, так что я вспомнила о тебе. — Он был глубоко тронут. Он всё ещё странно себя чувствовал из-за того, что он висел на стене, на видном месте, но это было упражнение на расширение зоны комфорта. Ириэль рос без какого-либо личного пространства, его мать регулярно проверяла его вещи и закатывала сцены по поводу того что там находила. В результате он так и не выработал способность передавать какие-то стороны себя через вещи, так как это было последним, что он хотел делать. Но один из его нынешних проектов был — определить какие из его защитных механизмов всё ещё были полезны, а какие, помогая ему ранее, сейчас были лишь психологическим мусором, встающим у него на пути. Он налил воду из кувшина в глубокий таз с мочалкой. Он на автомате начал греть её заклинанием, а затем передумал. Он принимал ванну и мыл волосы прошлой ночью, размокая в воде до тех пор, пока крики очереди, стоявшей снаружи, не стали настолько громкими, что были слышны даже под заклинанием Безмолвия. Омовение этим утром было в основном ритуальным, а следовательно, чем холоднее оно будет, тем лучше. Он вынул мочалку и прижал её к лицу. Вся его одежда была чиста и готова к надеванию, запасная лежала в его сумке, а сегодняшняя висела на стуле. Он снял ночную рубашку и оделся: тёплые и плотные вещи для Эшленда и северных берегов Вварденфелла. Фланелевая рубашка цвета ржавчины, коричневые штаны сплошного плетения, и ремень. Кожаные сапоги, он надеялся, что сапоги водонепроницаемые. Его шарф из голубого шёлка, (присланный вместе с запиской от Имперского Культа), он надеялся, что шарф пеплонепроницаемый. Разведчик Фандус, неприятно полезный, одолжил ему странное приспособление для лица, включающее очки, фильтр для рта и пугающе фетишистское количество пряжек. Оно лежало в его сумке, но пугало его, и он надеялся, что до этого не дойдёт. Наконец, поверх всего остального он надел похожую на пончо накидку цвета комуники, и, возможно, она и была ей окрашена. На одном плече она застёгивалась тремя большими жучиными скорлупками, а в других местах она была разрезана, чтобы давать руками свободно двигаться. Он думал её сжечь, но она хорошо подходила его целям, и он надеялся, что её ношение давало ему определённый вид похуизма. После того как он промыл её рубрашем и вереском, она почти не пахла её изначальных владельцем. Он перепроверил содержимое сумки, сосчитал бутылки с зельями. Он не был уверен за какое время доберётся до лагеря Уршилаку, но надеялся, что заготовил достаточно. Было сложно их делать, после того какой урон его вещи потерпели от стены. Стоило ли ему готовить зелья Света? Нет, Ночного Глаза должно хватить. Он не думал, что ему придётся освещать местность для кого-то кроме себя, как-никак. Хватит ли трёх зелий подводного дыхания? Он знал заклинание, но это была такая штука, для которой лучше подходят зелья: меньше шанс, что вмешается паника. Может ему следует сделать больше. Листья хакльлоу кончились. Чёрт. Ладно, не важно, продолжай, не зацикливайся на этом. Перед тем как выйти из комнаты, он закатал пару щепоток крешвида в рисовую бумагу, и убрал это за ухо.

***

Келегорн был на кухне, с блеском в чёрных глазах нависал над дурно пахнущей сковородой. Ириэль почти ушёл, но заставил себя подойти к кухне. Его уже достало позволять окружающим ограничивать его движения, и он хотел выпить утренний чай. Ему всего лишь понадобиться заплатить за него взаимодействием с Келем. Монохромная природа глаз Келя не давала тебе определить куда он смотрит, пока он не сфокусируется на тебе. Затем, ты это поймёшь по тому как сначала его голова повернётся в неестественном количестве градусов по направлению к тебе, потом последует всё тело так, будто его направляют невидимые нити. Ириэль сказал бы, что это изысканно нервирует. И на пользу не шло, что он сбрил все волосы с тела, в том числе и брови, и подпилил зубы до остроты. Он продвинулся к Ириэлю. — Ты выпил моё молоко! — Нет, — сказал Ирэ так строго, как мог. -Я не могу даже находиться в одном помещении с этой субстанцией, не то что пить её. — Молоко Келя было импортировано из Валенвуда: оно было жёлтым, вязким, и, судя по запаху, постоянно ферментировалось. Ирэ никогда не спрашивал где он его достал, из-за страха это узнать. — Значит ты передвинул его с моей полки, и кто-то выпил его! — Голос Келя был прерывистым и лишённым явной враждебности, но всегда немного громче и ближе, чем предпочитал Ириэль. — Нет, — повторил он. — Зато твои ёбаные лунные пирожные были на моей полке. Если Хеленд об этом узнает, она сдерёт с тебя кожу. Глаза Келя сузились. — Ты тут шутишь про кожу передо мной? — Нет! — А ты их ел? — БЛЯТЬ, НЕТ! — Ириэль рассердился. — Я уже три месяца как чист, и всё ещё держусь, большое спасибо. — Его определённо соблазняли кусочки сахара, рассыпавшиеся по подносу, но настрой не уступать Келегорну моральное превосходство, не давал ему сойти с пути. Кель провёл языком по зубам. — Тогда это, должно быть, была твоя ужасная подруга с жадными ручёнками и грязными словами. Ириэль закатил глаза. — Её зовут Соттильд, как ты и так прекрасно знаешь, и её здесь не было уже неделю. И ей не интересно твоё мерзкое молоко, Кель. Оно никому не интересно. Кто-то, наверное, подумал, что оно пропало, и выбросил его. — Лучше бы это не было так! — Кель подвёл свой острый нос на расстояние менее дйма от носа Ириэля, и оскалился. — В отличие от всех вас, я соблюдаю Пакт. Мне нужно молоко для минералов. Ириэль отвернулся, скорее от скуки, чем от страха. Он заварил кружку чая из горьколистника, и взял её с собой на задний двор. Там была Мюриэль, её маленькое, пухлое тело атаковало почву граблями. Рядом с ней лежал большой мешок, и каждые несколько секунд она опускала в него руку, и бросала горсть сероватой пыли на борозды. — Ты что-то рано начала работать, — сказал он, опираясь спиной на стену, и искал за ухом самокрутку. — Ты вообще спала? Она широко ему улыбнулась. — Пепел, который я отправляла из Молаг Мара приехал! Не могла дождаться когда начну закапывать его в почву. Первый Посев наступит совсем скоро, и я хочу заложить всё это в почву, чтобы пепел успел сделать своё дело. Создав небольшое пламя, он держал его у самокрутки, пока она не зажглась. — И вот я думал, что «нести пепел на Вварденфелл» — это всего лишь фигура речи, описывающая что-то крайне бессмысленное. — Он направил клуб дыма в холодно-голубое утреннее небо. — А, но ведь есть пепел и пепел, понимаешь? Пепел с юга гораздо чище, чем северный пепел, в нём совсем нет Язвы. И там, откуда я его заказываю, в нём намешаны еще семена диких цветов, так что это прямо как мешок с сокровищами! — Но для чего вообще нужен пепел? — Для почвы! Пепел полон всякими питательными веществами и минералами, которые делают почву плодородной. Как ты думаешь, почему всё на этом острове вырастает таким большим? Конечно, тут уже тысячи лет не было больших извержений, слава Девяти, но вулкан всё ещё выплёвывает пепел, а бури его разносят. Жители жалуются, но растения его обожают! — Минералами? Обязательно расскажу Келегорну. — Ирэ зевнул и сделал глоток чая, наслаждаясь контрастом горячей жидкости и холодного воздуха. — Моя мать однажды сказала, что садоводство — это то, что захватывает тебя, когда ты становишься старше. Я всегда надеялся, что она была не права. Мне правда не нужны ещё вещи, из-за пренебрежения которыми я буду чувствовать вину. Он смотрел как она прошла вдоль цветочной клумбы, посыпая пепел и работая тяпкой. — Тебе нужна помощь? — Нет, дорогуша, просто пей чай. Я уже вошла в ритм. Ирэ пожал плечами и делал то, что она сказала. — Ты знаешь, — сказал он, — что когда я был в Университете Волшебства, у меня был преподаватель Восстановления, который пытался успокаивать меня во время срывов, говоря мне закрыть глаза и и представить, будто я был деревом? Вообразить, что мои корни разрастались глубоко и крепко под землю, что мои листья раскрывались на солнечном свете, а сок медленно тёк внутри меня. Я смеялся ей в лицо так громко, что окружающим пришлось повалить меня на пол. В смысле, можешь представить меня деревом? Я бы всё равно умудрился быть невротиком. Листья бы постоянно выпадали, я был бы в ужасе от белок. Короче, «думать как растение» — это противоречиво. Растения неразумны. Часто поэтому они мне нравятся. — Я думала, что тебе не нравится садоводство. — Не нравится, но нравятся растения. Они вдохновляют меня, потому что пытаются расти несмотря ни на что. Они буквально не могут не расти. Даже когда всё обречено и надежды нет, семена пытаются прорасти на отвесных скалах. Они не знают, что сопротивляться бесполезно. У них нет чувств, чтобы это осознать, и нет мозга, который сказал бы им сдаться. Они не могут испытывать скуку или безнадёгу, и не могут ни о чём беспокоиться. Пока у них есть солнечный свет и вода, они продолжать размножать свои клетки, или что там у них, и рост просто… происходит. Я этим восхищаюсь. — Тогда ты сможешь помочь мне с прополкой, когда время придёт. — Неееет, это та часть, которую я не выношу. Эта произвольная власть над жизнью и смертью: ты хорошее растение и можешь оставаться, а ты сорняк, и тебя нужно бросить в огонь. Она усмехнулась. — Ну тогда с посадкой семян. — Я не знаю буду ли я здесь к моменту, когда они прорастут. — А почему тебя может здесь не быть? — она обеспокоенно на него посмотрела, и он махнул сигаретой в, как ему казалось, ободряющем жесте. — Да не почему! Я не планирую себя убивать или типа того! Я просто… не могу оставаться здесь навсегда. Мне нужно понять где я должен быть. — Это хорошо. А разве так важно будешь ли ты здесь, когда семена прорастут? — Я… думаю нет. Хорошо. — Он втоптал пепел от крешвида в борозду. — Вот, я уже помогаю. Хеленд высунула голову из двери во двор. — Вот ты где! Я думала, что ты хотел сесть на утреннюю лодку! Ты готов? Холодный проблеск паники попытался охватить его, но Ирэ увернулся. — Да, — ответил он.