How to Disappear Completely

Крккк-ПЛФФ — Прости. Хсссссс! Крккк-крк-ПЛФФФФ. — Прости. Когда он раздавил третьего скриба, то задумался: не делает ли он что-то не так. Конечно, извинения на местном наречии были бы более уместны, даже если бы они не поняли. Он побежал к лагерю Уршилаку и нашел услужливую бабушку, которая выскребала панцирь жука силами восторженного малыша. Кррккк-ПЛФФ. — Хашеним. Кррк-СКРШШШШ. — Шеним. Мне правда очень марали шеним. Это ради большего блага. Когда тебе такое говорят, ты понимаешь, что на самом деле это «для тех, кто больше тебя». Ненавижу делить ранги на тех, кто «больше и сильнее», — кррррк, — но я так редко это делаю, и, боюсь, мне нужно твоё желе. — ПФФФЛ. — Прости. Шеним. Заклинание Очарования, которое он наложил на себя, действовало столько, сколько потребовалось, чтобы выдавить желе из их разбитых панцирей в колбу. После этого он лег в пепел, пока желание вырыть яму и зарыться в ней не вернулось к управляемому (хотя всё ещё значительному) уровню. Затем он достал найденные в крепости соли пепла, поставил перегонный куб и приступил к первому этапу процедуры. Два часа спустя Забамунд подошёл к тому месту, где тот сидел, скрестив ноги, рядом со своим снаряжением, недалеко от границы лагеря. — Ты всё ещё здесь, — заметил он. Ирэ извиняющеся кивнул. — Хашеним. Если что-то из того, что я делаю, хоть немного угрожающе или оскорбительно, пожалуйста, скажи об этом. Я немедленно уйду, если причиняю беспокойство. Гулахан выглядел слегка оскорблённым. — Ты меня не беспокоишь. — О, хорошо. Я очень рад. Гм… как сказать «хочешь бесплатное зелье лечения язвы» на Велоти? Халла. — Лечение от язвы? — он посмотрел на маленькую армию флаконов Ириэля. — Ты точно не миссионер? — Ха’эт зеббеша юул-ахлку, помнишь? И ещё алхимик, но я не знаю слова на Велоти для этого. — Я не понимаю почему ты это делаешь. — Когда я был гостем у Ахеммуза, язва была чудовищной проблемой, и ваш торговец согласился с тем, что зелья будут полезны. — Так почему бы тебе не продать ей их? — Я хочу предложить подарки… бешур. В знак благодарности и уважения. В моих заметках были нужные фразы традиционного подношения, но я не могу вспомнить все слова. Сатерит… что-то… бешур. Губы Забамунда дёрнулись так быстро, что Ириэль не был уверен была ли эта гримаса недовольства или впечатлённая ухмылка. — Ты хочешь сделать нас своими должниками, привлечь гостевые обязательства. — Я только хочу вам отплатить! Вы как-никак спасли мою жизнь от того хайшана. — Слушай, даже если ты это сделаешь, ты не сможешь поговорить с нашей шаманкой. Это для тебя недопустимо, даже после гостевых обрядов. — Понимаю. Это относится и к ашхану? Забамунд на мгновение замолчал, затем пожал плечами, перья на его плечах задрожали. — Ха’эт гулахан. Я могу это разрешить. Возможно. Если бы ты был гостем. Но ты не гость. — Конечно. Я не хочу проявить неуважение. Шеним. Теперь, как мне сказать «бесплатные зелья лечения язвы»? Забамунд вздохнул и погладил переносицу своего длинного носа. — Во-первых, перестань извиняться как женщины. Говори шенит, если хочешь. «ит» — это для мужских слов, «им» — для женских. — Он снова уставился на зелья. — Я вернусь после того, как всё обдумаю, — сказал он и пошел прочь, исчезая между юртами. Ириэль закатил глаза, глядя на удаляющуюся спину Забамунда. Он находил чрезмерно преувеличенные гендерные аспекты языка Велоти смешными, хотя и не был уверен, почему именно это его так возмущало. — Это так ненужно, — высказывал он Джулану в тот редкий случай, когда они пытались устроить урок в один скучный балморский полдень. — Почему вы все так помешаны на подчеркивании своей мужественности во всем, что вы говорите или делаете? Джулан был озадачен. — Дело не в этом, — сказал он. -По крайней мере… я так не думаю. Дело в том, как произносить. Другие слова одинаковы для всех, в тех местах, где в Тамриэлике слова разные, например, «она» и «он». Велоти использует «да» или «даэль» для обоих». — Хочешь сказать, у местоимений гендерной окраски нет? — Ты скажи. Это ты тут знаешься все эти обозначения слов. — То есть… если бы я хотел упомянуть кому-то моего любовника, я бы мог сделать это, не раскрывая мужчина мой любовник или женщина, и это не звучало бы неловко? — Эм… наверное, если будешь аккуратен. Большинство очеловеченных слов одинаковы что для мужчин, что для женщин. Любовник будет «рилеша» в любом случае. Так… эм… что ты вообще хотел бы сказать об этом твоём любовнике? — Боюсь, это непереводимо. Слишком грязно. — Велоти тоже может быть грязным. — Да, я слышал, что вы известны за свои устные традиции. Сможешь меня им обучить? — Ийа, эта шутка не была смешной первые пять раз что ты её сказал… но… После этого урок стремительно сошёл на нет, и Ириэль отмахнулся от мыслей, пока они не последовали его примеру и не упали в овраг. Вместо этого он пытался мысленно восстановить разговорник, который изучил на последние недели, проведённые в укрытии. Он был предназначен для миссионеров имперского культа и содержал различные комментарии по лингвистике и культуре эшлендеров. Эшлендеры нездорово одержимы прошлым и будущим, и имеют неоправданно большое количество способов обращения к ним. Помимо всех стандартных времён и настроений, встречающихся в сиродиильском языке, диалект велоти содержит две дополнительные и уникальные формы глагола: будущее пророческое и прошедшее родовое. Пророческое, или предсказательное время — это будущее время, используемое в официальной пророческой речи. Чаще всего его используют шаманки, но оно также встречается в некоторых традиционных фразах, когда говорящий хочет передать свои самые глубокие убеждения или хочет притвориться, ради вежливости, что знает, что эту будущее будет истинным. Например, фраза, выражающая сочувствие скорбящему: Даветар шулли ахурши — Он мирно отправится к предкам. И наоборот, прошлое предков используется почти исключительно для изложения историй и мифов, часто переводятся фразами типа «Говорят, что он…», когда факты не поддаются проверке. Утверждается также, что предки отсылаются ко всем событиям Мундуса в прошлом родовом времени, отсюда и название. Эшлендеры, конечно, скажут вам, что проверяемость не является мерилом истины, и, как известно, очень обижаются на интерпретации сиродиильских лингвистов относительно родовых и пророческих времён, и изгоняют этих самых лингвистов и своих лагерей. Всем, кто проводит дальнейшие исследования в этой области, рекомендуется быть крайне осторожными, особенно в окружении шаманок. Ириэлю нравились языки. Точнее, они нравились ему как эротика: незапятнанные неуклюжими попытками реализовать их в реальном мире. Двемерис был идеальным вариантом по той простой причине, что все носители этого языка пропали и считаются мёртвыми. Шансы на то, что ему когда-нибудь придётся пытаться вести неловкий разговор, зная, что что он звучит как идиот, были, по его мнению, равны нулю. Современные иностранные языки, в любом случае, не входили в учебную программу на Саммерсете. Тамриэлику, официальному языку Империи, хватило исключительного хорошего вкуса взять за основу альтмерский, и, за исключением региональных различий, эти два языка были взаимно понятны. Кроме того… сама мысль о том, что альтмеру может понадобиться общаться с представителями низшей расы на их родном языке! Непостижимо. По словам Кая Косадеса, язык Велоти технически был диалектом данмерского, но структура слов и произношение были настолько разными, что Ириэль подозревал, что языки, должно быть, разделились тысячи лет назад. Для городских данмеров слова Велоти существовали прежде всего как названия древних святилищ и пещер, а настоящий эшлендерский язык они считали почти невозможным для понимания. — Они считают нас глупыми и неумеющими правильно говорить, — усмехался Джулан, — но наш язык древнее и чище их. Мы всё ещё используем слова самого Велота, не испорченные внешним влиянием. — Он часто впадал в меланхолию, Когда Ириэль просил его объяснить слова или грамматику Велоти. Его плохое настроение было другой, менее приятной причиной того, что понимание Ириэля так и не продвинулось далеко. В конце концов, Ирэ добился от него правды: несмотря на его акцент, Велоти не был его родным языком. В детстве он перенял его от Шани и других ахеммуза, но мать, очевидно, воспитывала его на пёстрой смеси тамриэлика и стандартного данмерского. — Мне потребовались годы, чтобы отделить один от другого, и научиться говорить только на одном за раз, — признался он, ритмично вонзая карандаш Ирэ в свою тетрадь, — но это сильно помогло мне в понимании всех книг, которые я хотел прочитать. — Он слегка ухмыльнулся. — Так что, полагаю, её план её же и подвёл. Ириэль был ошеломлён. — Какой план? Я думал, что ты должен быть спасителем своего народа, хранителем культуры эшлендеров! Разве язык для этого не важен? — Ну да. Если спросишь меня, Мать не так уж сильно волнует культура эшлендеров, ну, типа, лично. Её волнуют только пророчества, а не всё остальное. Вспомни только моё имя! Вряд ли это традиционное имя Велоти, один Шеогорат знает почему она… но это неважно. У неё есть свои причины. И… когда я был ребёнком… она больше беспокоилась о том, чтобы защитить меня от тех, кто был ближе всего. — Защитить?! — Это её взгляд на мир. Это не… послушай, я… я не жду, что ты поймёшь. — Грифель карандаша сломался с неожиданным треском, и, прежде чем Ирэ успел выразить протест по поводу безрассудного пренебрежения канцелярскими принадлежностями, Джулан швырнул карандаш в стену и вышел.

***

Забамунд вернулся при сумерках, за его спиной слышались приглушенные разговоры и стук готовящейся вечерней трапезы. Бледные фонарики, разбросанные от центрального костра, напоминали раздувшихся светлячков. Он выглядел взволнованным. — Всё ещё здесь? Ты будешь спать тут, один в темноте, без одеяла, без ничего? Ириэль доброжелательно улыбнулся ему. — Я боялся, что костёр может прилечь в ваш лагерь существ, поэтому решил, что лучше обойтись без него. У меня всё ещё есть несколько кусков сушеного кагути, а сплю я на грубой земле ещё с момента кораблекрушения. Уверяю, я к этому уже привык. Меня согревает мой шарф! — он показал на свой синий шёлковый шарф, сморщенный от солёной воды и спасённый из каменного водоёма, но сохранивший большую часть блёсток. Он запустил пальцы в его приятную текстуру; это помогло им перестать дрожать. — Я очень нервничаю, когда кем-то окружён. Сидеть здесь одному, честно говоря, прекрасно. Я раздал все мои зелья, и уйду как только рассветёт. Если только ты не хочешь, чтобы я ушёл сейчас? Не хочу доставлять неприятности. Шеним. Прости. Шенит. — Ты просто… — Эшлендер уставился на Ириэля в явном разочаровании. Ириэль максимально невинно моргнул. Затем Ирэ легонько хлопнул себя по щеке. — Звезда Азуры, я почти забыл о том, который припас для тебя. Как неуважительно было оставлять его напоследок, учитывая, что ты сам спас меня. Очень шенит. — Он достал последний стеклянный пузырёк с пробкой и протянул его обеими руками, торжественно глядя собеседнику в глаза. — Сатероит ассу нухл, халла. — Да будет этот дар приемлем для тебя, молюсь. — Надинат хаэль, — ответил Забамунд, автоматически смыкая пальцы на пузырьке. Ты оказываешь мне честь. Ириэль наклонил голову. — Ганна, ха’ассессу бешену, — сказал он, так скромно, как мог. Вовсе нет, я благословлён быть в положении предложить тебе эту вещь. Забамунд громко выдохнул, его перья поникли. — Сорат! Ты достаточно нас опозорил. Утром ты уйдёшь, но этой ночью мы дадим тебе права гостя, и ты будешь есть и спать с нами. Юл-Боэтия… Он ждал, положив руку на бедро, бормоча себе под нос на языке велоти, пока Ириэль собирал вещи. — И вот ещё что я тебе скажу: не клянись звездой Азуры. Васа бел-Азура — это клятва старых женщин, из-за этого ты звучишь как мать моей жены. Мужчины клянутся Боэтией или Малакатом. Что на счёт Мефалы? Подумал Ириэль, когда его вели к сердцу лагеря Уршилаку, и когда он готовился к следующей, гораздо более сложной, фазе своего плана.