***
Несмотря на то, что Джулан утверждал, что не празднует свой день рождения, он без проблем использовал его как предлог, чтобы выдоить из всех в таверне столько бесплатной выпивки, сколько мог достать. Он настоял на том, чтобы разделить их с Ириэлем, который выпил лишь немного, а остальное спокойно разлил в оставленные без присмотра кружки. Тем не менее, он всё ещё находил себя будто размытым по краям, жалко ютясь в углу в одиночестве, в то время как Джулан весело спорил с мужчиной в жакете из кожи гуара о том, как правильно культивировать мускспунж. Ириэль не переставал удивляться, с ужасом понимая, как три рюмки могут пробудить в Джулане способность бесконечно говорить на темы, о которых он ничего не знал. Ирэ ещё больше опустился в кресле. По его мнению, Джулан вообще не должен был настаивать на том, чтобы его сюда притащили, раз уж он внёс в это дело свой вклад. С другого конца комнаты доносились взрывы знакомого возмущения. Джулан дико жестикулировал маленькому, татуированному данмеру в огромной цепной броне Легиона. Ирэ поморщился. Он гадал, сколько времени пройдёт, прежде чем эта реакция горения всполыхнёт. Копейщик Аша-Амму Кутебани, известный своим товарищам как «Эш», был редкостью: эшлендер, записавшийся в местный гарнизон Имперского легиона. Он слышал: «Как тебе спится по ночам?!» и «Как твои предки не преследуют тебя днём и ночью за твоё предательство?!». — Я сплю на чистых простынях с золотом под подушкой, — бодро ответил тот, — а моих предков ты никогда не видел. Все они слишком боятся Легиона, чтобы преследовать меня. Они способны распознать победителя, когда видят его, ровно как и я. — Но…! — Хотя Джулан задыхался от возмущения, Ириэль с удивлением понял, что он сознательно разыгрывает спектакль, а не искренне злится. Его глаза выпучились, брови судорожно взметнулись, но в его жесте не было угрозы по отношению к жилистому легионеру велоти. — Сколько наших меров убили имперцы? — спросил он, на что Кутебани пожал плечами. — Не могу сказать за твоих, но из моих я никого не знаю. Их всех убили эрабенимсун ещё до того, как туда добрался Легион, понимаешь? Там, откуда я родом, нужно быть быстрым, мясницкое дело — популярное занятие. Я решил забраться в одну из этих больших каменных юрт — они не так легко горят. Я убил больше велоти как член клана, чем когда-либо в отряде императора. — Кутебани легко улыбнулся, а вскоре улыбнулся и Джулан, хотя он продолжал спорить, сидя на столе и потягивая свой мацт. Солнце село, и Ириэль уже собирался уходить — не важно день рождения или не день рождения. На него обрушился шум, его окружали незнакомцы, и он был охвачен горькой, хотя и неопределённой, меланхолией. Головная боль не помогала, как и алкоголь. Но что точно не помогало, так это то, что время от времени заблудившиеся данмеры дёргали его за рукав и спрашивали, не занимается ли он, скажем так, бизнесом, но он отгонял их с руганью и угрозами применения магического насилия. Наконец, Джулан оставил своих новообретённых друзей и доброжелателей и вернулся к столу Ирэ с ещё более полными кружками. — Ээээээй, — начал он, а затем, увидев выражение лица Ирэ, попытался переделать свою небрежную ухмылку в нечто более сожалеющее. — Прости меня. Просто так здорово общаться, видеть новые лица, не находиться в той комнате! — Не торчать со мной, ты имеешь в виду. — Оооо, Ия. Ты всё ещё мой любимый. — Ш-ш-ш, не говори ерунды. — Это правда! Ирэ уставился на него, сузив глаза. — Ещё раз такое ляпнешь, и я не отдам тебе твой подарок. — Какой подарок? — нахмурился Джулан. — Не надо мне ничего дарить, в этом нет необходимости! …Какой подарок? — Тот, за которым я вернулся в свою комнату, пока ты расчленял яйцо. — Он вытащил из-под стула длинный предмет, завёрнутый в полотенце. — Можешь посмотреть, но не вынимай его, нам не разрешают носить такое в баре. — Он толкнул его на колени Джулану, под стол. — Ия. — Джулан мог понять что это, даже не разворачивая, он понял это сразу, как только вес упал ему на колени. Ириэль увидел выражение его глаз и тут же пожалел обо всём, но было уже поздно. — Это даже не подарок, формально, — пробормотал он. — Ия. — Джулан выглядел так, будто никогда не перестанет радоваться. Это было облегчением, когда он отвлекся от Ириэля, чтобы откинуть угол полотенца и посмотреть вниз, как новоиспечённый отец, зелёные вспышки плясали в красных глазах. — Ия. Ты вернул Рыбу-Убийцу! — Это… это не стоило больших усилий с моей стороны. Очевидно, мне было позволено просить о даре в рамках моей инициации, и… ну, я не мог вынести мысли о том, что он снова будет пылиться в этой проклятой гробнице. Это преступное расточительство. По крайней мере, ты им воспользуешься, оценишь его. — Ия. Ты даже не представляешь. — Джулан слегка подпрыгивал на месте, как будто мог перепрыгнуть через стол и обнять Ириэля. Ирэ окинул его ещё одним предупреждающим взглядом, и он сдержался, но всё равно засиял. — Что я могу сделать, чтобы… чтобы… Я не могу, как я могу… — Ты можешь сказать спасибо и больше никогда не вспоминать об этом! — Спасибо. Манящая близость вернувшейся драгоценности удержала Джулана за столом. А это означало, что у Ирэ было меньше одиночества, но больше мацта, и, поскольку переменчивые боги алкоголя в кои-то веки оказались добрыми, он мало-помалу начал выбираться из своей скорлупы. Через час он уже рассказывал со всё более явным лилландрильским акцентом аудитории, состоящей из Джулана, Эша Кутебани и пары орков-солдат, страшные истории о вечеринках по случаю дня рождения, которые он устраивал с воем и срывами. — Не думал, что альтмеры веселятся, — усмехнулся один из орков. — Мы не веселимся, — твердо сказал Ириэль. — Всё, что мы делаем, специально направлено на то, чтобы сделать нас как можно более несчастными, это традиция. — У вас нет пиров и дней призыва? — младшему орку, Снахе, это показалось невероятным. Кутебани поджал губы. — Я как-то слышал, что альтмеры поклоняются священным строкам чисел, а вовсе не богам. Ирэ опёрся на слегка неустойчивый локоть. — Если бы. Честно говоря, это звучит гораздо терпимее. Ты спрашиваешь, есть ли у нас празне… празнещки… сраные фестивали и всё такое? Он сделал глоток мацта. — Ооо, да, у нас есть такое. Не имперские, правда, но другие ужасные практики, которые мы тысячелетиями придумывали, чтобы мучить себя. Такие, где все должны надеть свои самые блестящие одежды и самую фальшивую маску, потому что Аэдра запрещают вам проявлять неподобающие эмоции, «умой лицо, Ириэль, соседи подумают, что мы тебя избили. А мы, безусловно, совершенно нормальная цивилизованная семья из Лиллндрила, которая ТОЧНО не прикрывается чем попало, не-е-ет!» — А потом вы все тащитесь в храм и сидите там, стараясь не заснуть, потому что литургия именно такой длины и с такими словами, какой она была со времен Первой Эры, и, по милости Стендарра, наша кровь будет БУКВАЛЬНО испаряться… п… что противоположно слову «очищать»? Повреждаться — это не то слово. Может быть, загрязняться? Это звучит недостаточно драматично. ИЗВРАЩАТЬСЯ! Вот так, извращаться. Я почему-то хотел, чтобы в слове было больше слогов. — О чём я говорил? О… так… по крайней мере, в храме было лучше, чем дома. Я никогда не мог решить, было бы это хуже — если бы у нас было много родственников, перед которыми я должен был выступать, но мы были мертвы для родни со стороны мамы, а со стороны папы все были мертвы для всех, потому что все они были мертвы в буквальном смысле слова. Так что оставались только мы с родителями, глядя друг на друга, пока мама подавала нам бесконечную еду, над которой она трудилась, и агрессивно проводила время с семьей, пока не выпивала достаточно спиртного, чтобы разозлиться на то, что я и мой папа не присоединились или ели только рис или что-то ещё. Тогда начиналось настоящее традиционное альтмерское веселье! — он хищно ухмыльнулся и осушил свой бокал.***
Спустя некоторое время, подняв голову от стола, он прервал дискуссию о контроле численности скальных наездников, чтобы, как ни в чем не бывало, вмешаться: — Я придумал кое-что! Настоящий хороший праздник! Мой папа праздновал День Света! В Саммерсете это не совсем официальное мероприятие, но оно прибрежное, рыбацкое. Он спускал свечу к лодкам вместе с остальными, пускал их по воде и пел песни о безопасной рыбалке, хороших ветрах, крепких маяках и прочей ерунде. — Мне он нравился. Когда я был маленьким, он разрешал мне нести его свечу, и однажды я позволил ей погаснуть. Я так испугался, потому что это была плохая примета для него, понимаете? Но когда мы пришли в доки, и я должен был сказать ему, я как-то… сделал свет. В своих руках. Я никогда не делал этого раньше. А он уставился на меня и начал смеяться, и я тоже, и я позволил маленькому магическому огоньку уплыть в море вместе с другими свечами. Боги… Я почти забыл об этом. Около полуночи бар начал пустеть: фермерам и легионерам, как бы ни было им празднично, необходимо было вставать рано. Когда остальные вышли из-за стола, чтобы выпить последние на сегодня напитки в баре, Джулан наклонил свою кружку. — Хочешь еще? Ирэ помотал головой. — И тебе тоже не стоит. — Наверное. Но я всё равно буду. — Он опрокинул в рот последние капли. Ирэ наблюдал за ним с неосторожной ухмылкой. — Это как пальцы в заднице, да? Джулан поднял брови и проглотил напиток. — Реально? Ирэ сонно кивнул. — Всегда кажется, что три — хорошо, четыре — ещё лучше, и не успеешь оглянуться, как уже настаиваешь на том, чтобы выпить всю бутылку, так сказать. Но чаще всего это заканчивается болью, смущением и сожалением на весь следующий день. Джулан то ли смеялся над ним, то ли вздыхал, а может быть, и то, и другое. Голова опустилась вперед, волосы рассыпались по столу, рука всё ещё сжимала пустой бокал. Когда он поднял голову, в его кривоватой улыбке появилась откровенность, от которой у Ирэ по позвонкам пошли искры. — Да, — сказал он, — но… иногда единственное, что имеет значение, — это то, что ты оказываешься абсолютно поимет? Ириэль, внезапно проснувшийся, держал его взгляд до тех пор, пока не стало слишком рискованно продолжать. Затем оторвался от него, и его лицо залил жар. Сдерживание определённых возможностей теперь стало самым безопасным вариантом. Он протянул через стол горсть золота. — Бери сколько хочешь. Он подождал, пока Джулан усядётся за барную стойку, согнувшись от смеха над тем, что Кутебани сказал Нэшу, более крупному орку. Судя по угрожающим жестам, которые изображал орсимер, ухмыляясь от бакенбарда до бакенбарда, речь шла о том, чтобы спустить с лестницы их обоих сразу. Умоляя проходящую мимо буфетчицу сказать его другу, что он слишком устал, чтобы оставаться, Ириэль выскочил из торгового дома, как наэлектризованная крыса.