How to Disappear Completely

Когда Ириэль вернулся домой, Хеленд сидела в кресле у окна и подпиливала ногти металлическим напильником, который обычно использовала для заточки отмычек. Келегорн раскинулся рядом с ней, положив голову ей на колени и блаженно закрыв глаза. Блаженно и для Ириэля, ведь ему не нужно было в них смотреть. — Ну! — Хеленд улыбнулась. — Путешественник вернулся. Как всё прошло? Он собирался признаться во всем, но веки Келя на долю секунды открылись, бездонные чёрные лужи зияли в его бледном бритом черепе, и Ириэль не смог этого сделать. — Это… прошло, — сказал он. — Иногда это лучшее, на что можно надеяться, — ярко сказала Хеленд. Одна из её рук приостановила работу, чтобы погладить ухо Келя, и босмер издал звук, похожий на оргазм осы. — Ты пришёл на ужин? — Да, но завтра я уезжаю для исследования. Как у вас дела? Она поморщилась. — Профессионально: на грани. Мы перехватили достаточно сообщений, чтобы понять, что Тонг планируют что-то грандиозное, но не знаем, что и где. — Мне жаль, что я не могу помочь. Как только я вернусь из Мзулефта, я в вашем распоряжении. Её бледные волосы блестели в лучах полуденного солнца, когда она прислонилась спиной к окну, а грибные башни за окном служили ей изящным обрамлением. На ней была витая подвеска из эбонита, которую он раньше не видел. — Должен ли я предположить из твоих слов, — спросил он, — что личные дела идут более гладко, чем профессиональные? — Я твой начальник, так что это самая неподходящая тема для разговора. Он поднял брови. — О, я понял. Значит хорошо? Самодовольно-загадочная, она пролистала файлы. — Без комментариев. Ирэ, поняв намек, удалился в свою комнату, а она добавила, потирая указательный палец, — Знаешь, чего мне не хватает в каджитских девушках? — он одарил её самым пустым из всех возможных взглядов. — Они никогда не жалуются, что у тебя слишком длинные ногти! Он был уже почти у лестницы, когда она окликнула его. — Ты снова собираешься в Шеогорад? — она поскребла зубами нижнюю губу, глаза сузились. — Возможно, ты всё-таки сможешь помочь Гильдии. Моя лучшая догадка о местонахождении Бот-гро-Дуругов — кто-то видел орка в гребной лодке, направляющейся на север от Тель-Мора. Сейчас я не питаю особых надежд, но если ты сможешь навести справки, я выделю кое-что на расходы. Глаза Келя снова распахнулись, когда Ириэль отвернулся, и он почувствовал, как они, словно жуки, прилипли к его спине на всём пути через дом. На его кровати лежал запечатанный рулон пергамента. Ирэ уставился на него. Затем осмотрел комнату: люк, закрытый магической завесой, никаких следов взлома. Окно, закрытое и слишком маленькое, чтобы кого-то впустить. Отсутствие каких-либо других выходов или входов на чердак. Хеленд ничего не говорила о почте. Он осторожно подошел ближе, словно свиток мог взорваться. На внешней стороне не было имени, но на сургучной печати была пара даэдрических букв, которые он узнал по своим перчаткам. Рука метнулась ко рту, чтобы улыбнуться в ужасе. Он вполне ожидал, что из этой встречи в Вивеке ничего не выйдет. — Возможно ли узнать имя клиента с выполненного задания? — Тебе лучше не спрашивать меня об этом, Бригадир. Анонимность клиента священна. — А что, если… спрашивает не Ириэль. Что, если спрашивает Бал-Молагмер, потому что нужно исправить несправедливость. Разве это не было бы священно? — Хм… Возможно. Надень перчатки. Потом начни говорить. Он ещё не мог его открыть, не мог сделать то действие, на которое решился. По крайней мере, сначала ему нужно было выпить чаю и покурить. Он соскользнул на этаж, пробежал через бар и столкнулся на лестнице с Мюриэль, отправив в полет её корзину с грязной одеждой. — Прости, — вздохнул он, пытаясь помочь ей собрать груз. — Я тебя не заметил! Она хихикнула. — Не волнуйся, это просто моя магическая сила снова проявилась. Как только я растолстела и мне исполнилось сорок… пуф! Я невидимая! Он слабо улыбнулся, не совсем понимая шутку. — Правда? И как тебе? — Зависит от обстоятельств. Чаще всего мне нравится. Это всё меняет, понимаешь? Раньше я не чувствовала ничего, кроме видимости. Внезапно оживившись, он потряс перед ней носком. — Я встретил в Суране девушку из борделя, которая сказала, что ты знаменита. Это правда? Она пожала плечами, наклонившись над корзиной. — И правда, и не правда. Те, кто занимаются торговлей, могут знать моё имя. Большинство — нет, но они могут знать другие вещи. В конце концов, некоторые мои зарисовки до сих пор ходят по рукам. — Ты писала? Она покачала головой и усмехнулась. — Была натурщицей. Ты когда-нибудь слышал о «В постели с Боэтой»? — Кажется, припоминаю, что Аэнгот однажды хотел достать копию для клиента, но я не стал ввязываться. Это даэдрическая эротика? — Запрещённая Храмом. Поэтому большинство данмерских девушек отказались быть натурщицами. В итоге художник использовал меня и невысокого альтмера для большей части работы, а затем изменил наши черты, чтобы мы выглядели более данмерски. Потребовались часы, чтобы всё было правильно, и несколько поз. — Она приподняла корзину на уровне талии. — В дни, когда у меня болит бедро, я сомневаюсь, стоило ли оно того. Но это привело к большему. Мы с художником нашли общий язык. Вместе работали над разными вещами. То издание «Подлинной Барензии», которое я тебе дала, с гравюрами, нарисованными от руки? Та обнажёнка тоже срисована с меня. Всё это запрещено, конечно! — Аури-Эль. — Ирэ был впечатлён. — Если я найду ещё одну копию книги «В постели с Боэтой», ты поставишь на ней свой автограф, чтобы я мог отправить её Каминде в Суран? — Я не могу! Не от своего имени, я же говорила. Если они получат доказательства, что я это сделала, они придут за мной из Храма и бросят меня в эту их большую скалу! Ириэль рассмеялся, но неподвижность её серых глаз заставила его остановиться. — Ты что, серьезно? Может, эти рисунки и запрещены, но они были очень популярны в самых разных кругах. Никто и не подозревал, что перед ними грязная человеческая женщина, а не данмерская жрица или королева, как они себе представляли. — Она одарила его улыбкой. — Некоторые мужчины начинают отвратительно и мелочно защищаться, когда узнают, что их привлёк кто-то, кто, по их мнению, не должен их привлекать. Он вздохнул. — Я это прекрасно знаю. Внезапно его гримаса превратилась в ухмылку. — Значит… ты не просто невидима, ты спрятана в коже своих врагов! — он собирался объяснить к чему это, но она уже смеялась. — Я бы не называла их врагами. Я смотрю кто-то читал проповеди Век’ха. С ними надо быть осторожнее, некоторые могут быть гораздо менее метафоричными, чем хотелось бы. Ириэль посмотрел на неё, удивлённо моргая. — Да, — сказал он, — это ужасная проблема. Хуже того, я пришёл к выводу, что некоторые проповеди — это правда всего лишь аллегории. Глаза Мюриэль заблестели от веселья. — О, бедный ты мой. Ещё более неловко, чем увидеть бретонку, это обнаружить, что ты получаешь удовольствие от аллегории. Он последовал за ней в бар, вновь завороженный своей непритязательной хозяйкой. — Я ведь даже не поблагодарил тебя. — За что, любовь моя? — За то, что заботилась обо мне, когда я только начинал очищаться. Я поблагодарил Хеленд, но именно ты приносила мне суп, убирала рвоту и все эти ужасные, ежедневные, телесные ужасы. — Я делала это не ради благодарности, зай. — Я знаю. Ты делала это, потому что кто-то должен был это делать. Но всё равно. Спасибо тебе. Ты никогда не заставляла меня чувствовать стыд, потому что твоё присутствие было таким… прозрачным, таким безличным. Ты никогда не заставляла меня чувствовать себя обузой, потому что благодаря тебе всё это казалось невесомым. Если ты что-то и чувствовала, то я об этом не догадывался. Это… невероятное умение, которым ты обладаешь. Даже опасное. — Он взял корзину из её рук, она закатила глаза, но улыбнулась и позволила ему это сделать, а сама отправилась за полотенцами из-за стойки. Он пошёл следом, пожёвывая губу. — Мюриэль… — Зови меня Эм, если хочешь. — Ты когда-нибудь чувствовала, будто ты… невидимая для самой себя? Как будто ты… пустой, бесформенный сосуд, который иногда наполняется грустью, или гневом, или любовью, или болью, и это определяет тебя на краткий миг, но всё это туманно и временно, а в остальное время ты… выливаешься наружу. Там нет ничего постоянного, чтобы сказать тебе, кто ты на самом деле или чего ты на самом деле хочешь. — Если так, то я не вижу смысла в том, чтобы зацикливаться. Я просто сосредотачиваюсь на том, что мне нужно делать дальше. А дальше надо стирать. Ты хочешь что-нибудь сделать? Принести свои простыни? Ириэль проигнорировал её вопрос, уставившись в окно. — Я думаю… что я должен сделать дальше… то же самое, что сделал Вивек после Гранатового банкета. Я должен выследить и убить своих детей. Она бросила на него странный взгляд. — Надеюсь, это метафора. Он неубедительно улыбнулся ей поверх корзины с бельем. — Да, я тоже. Она продолжала смотреть на него, он добавил: — Прости, я знаю, что веду себя ужасно претенциозно, но это помогает мне сохранять мотивацию. Даёт повод для эха вокруг судна. Наверное, я хочу сказать, что пытаюсь исправить свои ошибки. Трудно сказать, приносят ли мои попытки выдать себя за кого-то менее дерьмового хоть какую-то пользу, но… даже если бы это было так, это не помогло бы тем, кому я уже причинил боль. Но и это не поможет. Я должен перестать думать, и начать что-то делать. Он поставил корзину на стойку и опёрся на неё локтями, пока Мюриэль копалась под ней. — Думаю, мне следовало бы учиться у тебя не меньше, чем у Эрера или Хеленд. Возможно, даже больше. Её лицо было спрятано в шкафу, и в её голосе слышалось легкое эхо, когда она отвечала: — Возможно, ты уже научился. Некоторые всю жизнь пытаются опустошить себя. Говорят, это священное состояние. Действовать ради действия, без мыслей, эмоций или желания какого-то конкретного результата. Это часть Кодекса Мефалы. Именно это они имеют в виду, когда говорят, что у Мефалы черные руки. Показалась её голова, розовощёкая и растрёпанная. — Так что ей лучше держать свои колючие пальцы подальше от моей белой льняной скатерти. Если ты действительно хочешь у меня поучиться, неси эту корзину в котельную. Думаешь, что ты эксперт в том, как заставить что-то исчезнуть, но ты не видел, какие пятна приносит домой Кель на своем жилете. Позже, оставшись один в своей комнате, Ириэль сломал печать на пергаменте и прочитал единственное имя, написанное внутри. Он громко пискнул, и ему пришлось сесть на кровать, пока он не перестал смеяться. Если я планирую убить своих детей, то, возможно, найду оружие в Мзулефте.