Танхулу по секретному рецепту и другие сладости

      «Как я мог простудиться?! Это же просто неприемлемо...»       Чу Ваньнин попытался открыть глаза. Это простое действие далось ему с таким трудом, будто он решил поднять один из тех грубо отёсанных камней, которые украшали зимний сад Сышен. Размером они были примерно с одного ученика среднего роста, зато весили как двадцать учеников.       «Что за?! Разве я вчера пил? И сколько же я выпил?» — Это всё было действительно необычно, учитывая, что Чу Ваньнин не знал слова «похмелье», и если бы он был менее сдержанным человеком, то мог бы даже немного испугаться, обнаружив себя в таком плачевном состоянии. Но Чу Ваньнина больше заботило то, что он, скорее всего, пропустил утренние занятия. И завтрак. — «В конце концов, у меня полно важных дел. Пора заканчивать с этими глупостями!»       Чу Ваньнин, твёрдо решивший одним усилием воли «покончить с глупостями», непроизвольно облизал пересохшие, покрывшиеся мелкими болезненными трещинками губы. Ощутив железистый привкус крови на языке, он сурово нахмурился и снова попытался вспомнить, что же могло так внезапно свалить его с ног. Причём свалить в буквальном смысле.       Он совсем не помнил, как вернулся с ярмарки на территорию академии. Не помнил он и то, как зашёл домой и как умудрился раздеться перед тем, как упасть в постель. Хотя провалами в памяти он никогда прежде не страдал. Также его железная привычка вставать в одно и то же время, вне зависимости от того, когда он лёг, внезапно дала сбой.       Сегодня он бесстыдно проспал. И только когда полуденное солнце уже затопило огненным светом его спальню, Чу Ваньнин едва смог открыть глаза. И немедленно их закрыл.       Помимо того, что свет был невыносимо ярким, ему показалось, что воздух в комнате будто бы плавится от жары. Тело Чу Ваньнина невыносимо ломило, а суставы отзывались тягучей болью при малейшем движении. Сил у знаменитого своей физической выносливостью наставника не хватало даже на то, чтобы приподняться на постели. Встать и одеться выглядело уж вовсе невыполнимой задачей.       «Так. Мои кости не сломаны. Смертельных повреждений нет. Это точно не сковывающее заклятие. А значит, ничто не мешает мне встать. И я немедленно встану!» — уверенно сказал себе Чу Ваньнин, проведя небольшую «проверку».       Организм, к его удивлению, совсем не спешил подчиняться железной воле. Мышцы стали мягкой ватой, а кости размякли, как сахар в воде. Если бы кто-то сейчас увидел Чу Ваньнина, то наверняка принял бы его за копию человека, сделанную из папье-маше и тряпок. Такой он был жалкий.       Признавшему своё поражение Чу Ваньнину пришлось воспользоваться простейшей восстановительной практикой, которая могла выручить человека, внезапно подхватившего простуду... или несварение желудка. Чу Ваньнин редко к ней прибегал, считая, что тело должно справляться с недомоганиями безо всяких заклинаний. Но всё же был достаточно опытным магом, чтобы активировать приток жизненной энергии и привести себя в порядок.       Он некоторое время медленно вдыхал и выдыхал воздух, стараясь наполнить обессилевшее тело благотворной ци. Но каждая попытка заканчивалась тем, что он сбивался, как самый бездарный ученик, только начинающий осваивать навыки простейшего целительства. В итоге ему становилось всё хуже. Промучившись так около часа Чу Ваньнин, окончательно выдохся. Сначала он разозлился, а потом заскучал от однообразности ритуала. Обругав себя, он решил, что может поступить как любой другой простудившийся человек, не имеющий желания звать на помощь. То есть он решил просто отлежаться.       Всё равно он уже повсюду сегодня опоздал.       Так он провёл в неприятном полусне-полубодрствовании ещё два часа, ожидая, что слабость рано или поздно пройдёт. Или что его непослушное тело вспомнит, что уже прошло время завтрака и обеда, а Чу Ваньнин не принимал никакой пищи со вчерашнего...       Это натолкнуло его на мысль о разгадке странной болезни.       «Наверное, это всё из-за холодного соевого молока...» — отстранённо размышлял Чу Ваньнин, смутно припоминая, что банки с этим напитком были просто ледяными, словно их держали в морозилке, прежде чем подать ему.       А он так жадно его пил. Чу Ваньнину почему-то было очень жарко вчерашним вечером. Даже лицо горело, как от солнечного ожога. Хотя — Чу Ваньнин точно это помнил — тогда уже стемнело и сильно похолодало. Праздничный вечер совсем не был знойным, хотя был наполнен обманчиво тёплым светом разноцветных фигурных фонариков. Все ученики академии были в своих плотных форменных куртках с высокими воротниками и тёплой подкладкой. Многие уже натянули на головы смешные ярмарочные шапки с рогами, ушками или качающимися на пружинках помпонами.       От лотков с горячими закусками и пиал со свежим чаем поднимался густой белёсый пар. Пар шёл и от раскрытых ртов во время разговоров. Словом, это были обычные осенние сумерки, пронизанные лёгким, но сердитым ветерком, который особенно хорошо ощущался на открытых пространствах.       Однако Чу Ваньнину, который обычно боялся холода, отчего-то было жарко. И он безумно хотел пить.       Ему хотелось расстегнуть верхние пуговицы воротника, чтобы легче дышалось. Точнее, ему хотелось безжалостно разодрать острыми ногтями кожу на онемевшей шее. Хотелось освободиться от невидимой петли, распороть горло, которое было так тесно сдавлено, что он почти терял сознание от дефицита воздуха.       Жарко!       Сознание Чу Ваньнина путалось, но внешне он никак не показывал, что с ним что-то не так. Он спокойно взял своё молоко и стал медленно его пить. И естественно, он не позволил себе даже прикоснуться к воротнику, не то что его разорвать. Он потянулся за второй порцией напитка, который совсем не утолял его странной жажды. Он выдохнул облачко лёгкого белого пара в воздух, пахнущий первым морозом.       Безумно жарко!       Капля пота, сорвавшаяся с виска Чу Ваньнина, прочертила торопливую дорожку по его шее и скользнула вниз, под рубашку. Он прикусил губу, щурясь на плывущие огни в виде рыб, птиц, цветов и пагод.       Адский жар... Всё кругом в этом огне. Трудно дышать.       — Учитель! Учитель! Вот вы где! — громкий беззаботный голос Сюэ Мэна прозвучал прямо за спиной, так громко, будто рядом с оглушающим грохотом в землю ударила молния. Казалось, что этот радостный вопль услышали даже отшельники в горах. — Учитель, разве вам так нравится соевое молоко? Вы уже третью банку взяли. А хотите я куплю вам ещё? А может, вы хотите это пирожное? Хотите сладкой ваты, учитель? Я куплю, что пожелаете. Хотите яблоко в карамели?       «Вы хотите?»       Чу Ваньнин, вспомнив эти вопросы, назойливые, как стрекот неугомонных цикад, стиснул зубы, так, что они заскрипели.       «Хотите сладкого?»       Чу Ваньнин подумал, что Сюэ Чжэнъюн очень преждевременно отказался от многовековой практики телесных наказаний учеников, которые не следят за языком. Определённо, это решение негативно сказалось на умственных способностях некоторых подопечных.       «ЧЕГО ВЫ ХОТИТЕ, УЧИТЕЛЬ?!»       Сюэ Мэн заливался соловьём, желая показать, как он будет счастлив угодить учителю, а заодно показать, как он щедр и платёжеспособен. Но в ушах Чу Ваньнина звучал другой вопрос. Только заданный кем-то другим. И другим тоном. Без бесконечного обожания. Без желания угодить. Наглый, простой и невероятно грязный вопрос.       «Почему ты молчишь? Тебе же это нравится».       «Я прямо сейчас слышу твой запах...»       «Я чувствую. Тебе это нравится...»       Чу Ваньнин от этих воспоминаний, острыми осколками резанувших его разум, беспокойно шевельнулся на постели и обнаружил, что подушка и простыни стали неприятно влажными и холодными от его пота. Ткань противно липла к обнажённой и необычайно чувствительной коже, вызывая гадкую дрожь. Кажется, он никогда ещё так не потел. Неудивительно, что его снова мучила жажда.       Чу Ваньнин снова облизнул растрескавшиеся губы, болезненно щурясь на свет. Мир расплывался бесформенными и яркими пятнами. Всё кружилось перед глазами, так, будто его тяжёлая деревянная кровать вдруг взбесилась и, оторвавшись от пола, начала выписывать плавные кривые в воздухе, как один из тех аттракционов, которые он видел вчера.       Чу Ваньнин понимал, что с кроватью всё в порядке, просто это он болен и ему становится хуже. В его голове перемешиваются бред и реальность. Это всё иллюзия. Кровати не летают. И никто бы не посмел бы к нему прикасаться. Никто не стал бы прижимать его к стене, грубо стискивать его запястья, надёжно фиксируя руки. В реальности Чу Ваньнину не пришлось бы пытаться оттолкнуть от себя сумасшедшего, которому явно не терпелось встретиться с предками.       Никто в реальности не стал бы шептать на ухо Чу Ваньнину:       «Тебе это нравится... Ты так вкусно пахнешь... Баобэй...»       И он снова как наяву ощутил тёплый язык, касающийся уха. Язык, который обвёл «фарфоровое ушко» по контуру, как влажная каллиграфическая кисть. Этого просто не могло быть.       Но Чу Ваньнин это помнил, и его руки непроизвольно вцепились в скомканное одеяло, которое ему приходилось то отбрасывать из-за жара, то снова неуклюже в него кутаться, чтобы меньше знобило.              Помимо бредовых и несомненно ложных «воспоминаний» больше всего дискомфорта ему причиняло странное ощущение, возникавшее в животе. Эти спазмы, которые можно было сравнить с пульсацией крови, перегоняемой сердцем. Но этот импульс волнообразно накатывал на Чу Ваньнина через равномерные тягучие промежутки времени и мощно расходился по ослабленному телу.       Каждый раз он дёргался, как от удара током, и едва сдерживался, чтобы не застонать, хотя чувство было очень двойственное: оно было и мучительным, как всё непонятное, не подконтрольное ему, но оно было и приятным. Чу Ваньнина качало на этих волнах, и он погружался то в омерзение к своей беспомощности и гадкости, то внезапно, зажмуривался, откидывая голову назад, и елозил по простыням, пытаясь унять сладкий зуд, растекавшийся вдоль по позвоночнику и взрывавшийся горячим теплом прямо внизу живота. Ног он в эти моменты совсем не чувствовал.       «Я в параличе. У меня жар, спазмы и галлюцинации. Вероятно, я умираю», — рассудил Чу Ваньнин, наблюдая за удлинившимися тенями и медово-красным заревом в окне спальни. Он прерывисто вздохнул, снова содрогаясь от неприлично горячего прилива к нижней части тела.       «Тебе это нравится... Не обманывай меня...»

✧✧✧

      Тем временем глава академии Сышэн пытался успокоить своего взволнованного сына, который уверял, что уже трижды ходил к дому наставника, но двери были закрыты, а на стук и жалобные призывы Сюэ Мэна никто не откликался. Мрак и ужас объяли сердце лучшего ученика академии. Наставник Чу Ваньнин мог опоздать к завтраку, только если бы силы Ада прорвались сквозь все защитные барьеры. Или если бы наставник внезапно умер.       Сюэ Мэн прикладывал чуткое ухо к стенам дома, но слышал только леденящую душу тишину и стук собственного сердца. В отчаянии он постучал в дверь ещё пару сотен раз, но дверь так и не открылась. Никто не вопросил Сюэ Мэна «Какого хрена ты творишь, Сюэ Цзымин?!»       Влезать в окно лучший ученик академии пока что не решился. Пока.       — Ещё бы, — резонно заметил Сюэ Чжэнъюн, одобрительно похлопав Сюэ Мэна по плечу. — Мой сын не может влезать в чужие дома через окна! Выбить дверь ещё куда ни шло. Но лезть в окно, как вор?!       — Тогда я разнесу эту ёбаную дверь в щепки! И пусть учитель меня потом накажет! Мне не жалко!       Сын у Сюэ Чжэнъюна был всего один, а наказания наставника Чу были довольно жестокими, поэтому глава академии решил, что необходимо немедленно разрядить обстановку, чтобы дело обошлось без лишнего кровопролития. К тому же дом Чу Ваньнина после штурма Мэн-эра пришлось бы ремонтировать за счёт академии. А уж о том, где найти мастеров, которые быстро восстановили бы старинную резную дверь, Сюэ Чжэнъюн даже думать не желал. Лишняя головная боль. И это всё потому, что Юйхэну вздумалось сегодня немного подольше поспать. И пока он там спит, Сюэ Мэн сходит с ума попутно сводя с ума своего любящего отца. Если бы Сюэ Чжэнъюн не знал, что Чу Ваньнин не слишком злопамятен, то подумал бы, что этот необычайно крепкий сон — месть Юйхэна за вчерашнее...       — Думаю, у него есть веская причина тебе не отвечать, — заверил сына глава академии, — он же заканчивал какой-то новый чертёж, а из-за вчерашней поездки вполне мог выбиться из графика. Вот и решил не отвлекаться на другие дела. Вы же все такие самостоятельные, обойдётесь без присмотра один денёк.       — Заклинание подавления звука?..— воскликнул Сюэ Мэн. — Точно! Поэтому он и не отозвался. Он же меня попросту не слышал!       Очевидно, что эта мысль божественным бальзамом пролилась на его истерзанное сердце, потому что представить, что учитель мог намеренно игнорировать его стоны, ранила Сюэ Мэна больнее, чем розга или дисциплинарный кнут.       — Вот видишь, — самодовольно улыбнулся Сюэ Чжэнъюн. — Твой отец как всегда прав. Ты зря всполошился. И, скажи мне на милость, Ши Минцзин и Мо Вэйюй, они ходили к учителю вместе с тобой? Или...       Сюэ Мэн фыркнул:       — Ты же знаешь: Ши Мэй и на пожар будет идти так, будто никуда не опаздывает. Он сказал, что лучше не беспокоить учителя по пустякам и к ужину он обязательно выйдет сам. А эта псина Мо Жань вообще не переживает об учителе! Всю ночь таскался где-то, наверняка снова бегал по шлю...       — Мэн-эр!       — Но я же говорю правду! — взорвался Сюэ Мэн. — Да у этого приблудного ни стыда ни совести! Я лично сегодня видел: губы у него все искусаны и на плече следы от зубов. Не знаю, с какой бешеной похотливой сукой он связался на ярмарке, но вид у него был такой довольный, будто у пса, который сожрал три миски мяса без костей. А когда я спросил, что это такое и как он смеет в таком виде показываться людям на глаза, он засмеялся, как паскуда. Да ему только в радость, что учитель сегодня не вышел из дому. Вот увидишь, он ещё чего-нибудь натворит!       «Нехорошо... Ох, надеюсь мне не пришлют жалобу на этого ребёнка. А-Жань действительно слишком быстро... развивается. И чёрт знает, как только с ним справляется Юйхэн». При мысли о том, что ему придётся следить за тремя беспризорными учениками, двое из которых — это Мо Жань и Сюэ Мэн, норовившие устроить братоубийственную войну при каждой встрече, глава академии горько вздохнул.       — Ладно. Только ради твоего спокойствия я схожу к Юйхэну сам.       — О! Я помогу выбить дверь, чтобы отец не утруждался! — радостно пообещал Сюэ Мэн.       — Нет! У меня же есть запасной ключ! — отчаянно закричал Сюэ Чжэнъюн вслед своему почтительному сыну, со всех ног рванувшему в сторону лотосового пруда, у которого жил Чу Ваньнин.