L'Affaire de Famille

      Самым замечательным в дружбе с Сириусом, по мнению Джеймса, было то, что в общении с ним быстро терялся счёт времени — очень скоро недавний неприятный эпизод, испортивший ему настроение, практически полностью вылетел из его головы, и лишь когда мальчик случайно глянул в окно, то увидел, что солнце уже закатилось за горные вершины Шотландии, и теперь лишь малиновые всполохи заката стремительно догорали в тёмно-синем вечернем небе. После пары партий во «взрывающиеся карты» — победил в которых, естественно, Сириус, — двое друзей решили прикончить купленные ранее сладости, поделиться которыми с их почти-что-подругой так и не получилось.       Ни Джеймс, ни Сириус не были такими уж заядлыми коллекционерами карточек от шоколадных лягушек и не пытались употребить как можно больше шоколадок за раз только для того, чтобы пополнить свою коллекцию, однако и им иной раз нравилось гадать, какие же знаменитые волшебники и волшебницы выпадут им на этот раз. Разочарованы они точно не были — у Джеймса оказалась карточка Годрика Гриффиндора (что он нашёл одновременно и ироничным, и символичным), а у Сириуса — Альберик Граннион, сделавший в своё время величайший подарок всем шутникам, навозную бомбу.       Сириус презрительно скривился, глядя на «приз», в то время как Джеймс покатывался со смеху.       — Идеально подходит тебе, Сири, не находишь? — просипел он, переводя дыхание, после чего вновь засмеялся. Блэк лишь посмотрел на него с кислым лицом, после чего швырнул в него обёртку от лягушки — это, по каким-то причинам, Джеймса ещё больше развеселило. На самом деле, определённая истина в этом была — из них двоих именно Сириус всегда был источником хаоса, поэтому мама и папа Джеймса опасались за целостность дома всякий раз, когда его двоюродный племянник приходил в гости; опасения эти, надо сказать, были не так уж и безосновательны.       Лишь, когда машинист по громкой связи объявил, что поезд подъезжает к Хогсмиду, и что всем учащимся необходимо оставить багажи в купе, так как в школу их будут доставлять отдельно, взгляд Джеймса вновь зацепился за одинокий, уже немного увядший цветок лилии, и он почувствовал, как его хандра вновь вернулась.       — Эй, ты чего? — спросил Сириус, наблюдая, как помрачнело лицо друга, когда они переодевались в школьную форму — белые рубашки, серые вязаные жилетки, тёмно-серые брюки, туфли и чёрные мантии поверх. Галстуки у них тоже были чёрными, с гербами Хогвартса — они автоматически изменят свой цвет, когда их рассортируют на подходящие им факультеты.       — Эванс, — буркнул Джеймс, вертя обвисший цветок в руках.       — Да не парься ты насчёт неё, — покачал головой Сириус. — Успеете ещё помириться.       — Это если Снейп мешать не будет, — при мысли об этом заморыше, испортившем все шансы Джеймса на первого друга в школе, мальчик ощутил смесь раздражения и презрения.       — Нюниус? — фыркнул Сириус. — Кого волнует, что он думает? Бастард буквально напрашивается на то, чтобы кто-нибудь хорошенько ему врезал.       — Эванс, очевидно, волнует, — не согласился Джеймс, — а я не хочу ссориться с ней ещё больше, чем уже есть.       — Ей рано или поздно придётся признать его гниловатую натуру, — сказал Сириус, на этот раз совершенно серьёзно. — Уверен, что она защищает его только потому, что у неё кроме него совсем нет друзей.       — Это слабо успокаивает, знаешь ли, — ответил Джеймс с кислой улыбкой.       — Уж извини, но сопли утирать я тебе не буду, — хмыкнул Сириус, после чего махнул рукой. — Пошли, нам пора выходить.       — Да-да… — пробормотал Джеймс, всё ещё глядя на увядший цветок. Потом молча взмахнул палочкой, произнёс «Эванеско!» — и цветок исчез, словно его и не было.       На платформе свободного места уже практически не было — всюду толпились ученики. В основном первокурсники; старшим студентам полагалось добираться до замка в безлошадных каретах — самому Джеймсу очень хотелось их увидеть, и его необычайно расстраивало, что для этого ему придётся ждать ещё целый год. Несмотря на то, что днём было по-летнему тепло, сейчас воздух вновь наполнился вечерним морозцем, и дыхание нервничавших новичков серебристым паром повисало в воздухе. Увидеть что-либо в почти полной темноте было практически невозможно — небо уже почернело, в нём начали зажигаться первые звёзды, но вряд ли их света было достаточно, чтобы найти дорогу до замка самостоятельно.       В очередной раз Джеймс посетовал на дурацкую привычку родителей рассказывать многое о Хогвартсе, одновременно с этим утаивая почти столько же — учитывая, что этого же придерживались родители Сириуса, привычка эта больше походила на сговор. Мальчик предполагал, что школа должна была отправить им какого-нибудь проводника, и уже собирался спросить об этом у своего друга, как над толпой враз притихнувших первокурсников раздался громкий, резкий и грубый голос:       — Первокурсники, все сюда! Эй, первокурсники! Ко мне!       Лишь прищурившись (спасибо его волшебным очкам, которые хоть и не позволяли ему видеть в темноте, но всё же значительно обостряли зрение) Джеймс смог увидеть, что голос принадлежал высокому, поистине гигантскому человеку, державшему в руке огромный фонарь.       Медленно и настороженно дети подошли к звавшему их человеку, и когда свет фонаря осветил его лицо, Джеймс отметил, что оно было почти полностью скрыто гривой косматых волос и огромной клочковатой бородой.       — Все подошли? Хорошо! Меня зовут Хагрид, — снова гаркнул он. — Все идите за мной, и не отставайте! Слышали? За мной!       После чего, повернувшись, двинулся куда-то в лесную чащу, освещая себе путь своим громадным фонарём, а толпа первокурсников неуверенно двинулась следом. Джеймс и Сириус только переглянулись, не сказав друг другу ни слова — оба они в этот самый момент поняли, что впервые были кое в чём солидарны с тётей Уолли.       Надо сказать, что леди Блэк никогда не лезла за словом в карман; на людях она, конечно, блюла все правила приличия, но вот при домашних не стеснялась в открытую высказывать всем всё, что она о них думала. Причём доставалось не только членам её собственной семьи, но и совершенно посторонним людям — их тётя Уолли чихвостила с не меньшей страстью, чем Джеймса с Сириусом, особенно если те давали повод. И вот однажды, во время одного из семейных обедов, когда Поттеров пригласили на площадь Гриммо, речь зашла о Хагриде:       — Я давно говорила, что Дамблдора пора гнать в шею! — убеждённо заявляла она маме Джеймса, которая, хоть и была согласна со многими взглядами родственницы, всё же не заявляла о них с такой прямотой. — Не зря он никогда мне не нравился! То, что он творит со школьной программой — уму непостижимо! Не говоря уже о том, кого он устраивает туда работать!       Джеймс всегда чувствовал себя неловко во время таких вот застольных дебатов, но в этот раз ему пришлось особенно туго, потому что сидел он аккурат напротив тёти Уолли, а находиться рядом с дражайшей родственницей во время её страстных тирад было немного страшновато. Тем более что он даже не мог пошептаться с Сириусом, которому в этот раз не позволили сесть рядом с ним.       — Мне казалось, что большинство профессоров соответствуют квалификации, чтобы занимать свои должности? — вежливо поинтересовалась Друэлла.       — Да вот именно, большинство! — фыркнула тётя Уолли. — Но большая часть профессоров Защиты от Тёмных искусств — посмешище ещё большее, нежели сам предмет! Что уж говорить о сквибе, которого он взял в завхозы, или хотя бы об этом Хагриде, которого он оставил в замке не иначе, как из жалости!       Родители Джеймса нечасто упоминали Хагрида — официально его должность называлась «хранитель ключей и садов», что было странно, учитывая, что практически всё в замке запиралось при помощи магии (ключи могли понадобиться разве что тому же сквибу-завхозу). Фактически же Хагрид был самым обычным лесником, так что на него практически никто не обращал внимания, и Джеймс, для которого родители были неоспоримым авторитетом, тоже решил не обращать. Однако из разглагольствований тёти Уолли он узнал много интересных подробностей — оказывается, Рубеуса Хагрида исключили из школы на третьем курсе за незаконное содержание у себя опасного животного, нападение которого повлекло за собой смерть ученицы. Хагриду тогда грозил Азкабан, но за него заступился Дамблдор, давший ему работу и убедивший остаться в школе.       — И представьте себе! — не унималась тётя Уолли. — Этому, прости Мерлин, необразованному неучу, человеку, по вине которого погиб ребёнок, вручают ответственность над детьми! Как с этим вообще можно смириться? Орион, дорогой, я много раз говорила тебе, что ты должен опротестовать это решение в Попечительском Совете!       — Я и протестовал, — вздохнул дядя Орион. — Как раз, когда Дамблдор стал директором — я рассчитывал, что он, по крайней мере, будет сговорчивее Диппета. И в Попечительский Совет жаловался, и даже в Визенгамот. И, кстати, не я один. Но Дамблдор, как обычно, начал призывать к терпимости, к тому, чтобы всем давать второй шанс… А потом просто заявил, что на правах Верховного чародея блокирует нашу резолюцию. Вот и вся политика.       Этот разговор многое сказал Джеймсу не только о Хагриде, но и о Дамблдоре, но мальчик не принял во внимание слова тёти Уолли — он знал её куда лучше, чем те, на кого она жаловалась, а потому понимал, что проще было перечислить то, что ей нравилось, так как того, что ей не нравилось, в любом случае было бы гораздо больше. Поэтому он решил составить собственное мнение на этот счёт, и пока что оно было не слишком высоким, учитывая, что они с Сириусом и другими первокурсниками шли по узкой тропинке в абсолютной темноте, спотыкаясь о поднимавшиеся из земли корни деревьев и периодически наклоняясь, чтобы низко свисавшие ветви не хлестанули им по лицам. Хуже того, что фонарь Хагрида не помогал совершенно — его внушительна фигура в любом случае закрывала собою весь свет, так что Джеймсу оставалось лишь понадеяться, что он знал, куда они идут.       — Вы вот-вот увидите Хогвартс! — тем временем радостно воскликнул Хагрид. — Тут недалеко осталось!       У первокурсников вырвался восхищённый вздох, и даже Джеймс не смог удержаться от того, чтобы открыть рот — зрелище действительно было потрясающим. Хагрид вывел их прямо на берег Чёрного озера; взошедшая растущая луна играла в накатывавшихся на берег волнах сверкающими бликами, ночное небо было усыпано звёздами, точно алмазной пылью, а на противоположном берегу, на огромном утёсе, высился гигантский замок, огни которого горели тёплым золотисто-жёлтым светом, точно маленькие светлячки.       — По четверо в одну лодку — и не больше! — приказал тем временем их проводник, махая здоровенной ручищей в сторону стоявших у деревянной пристани нескольких десятков небольших лодочек, на носу у каждой из которых горел фонарь.       Джеймс и Сириус моментально заняли ближайшую к ним лодку; забираться внутрь приходилось осторожно, поскольку лодка опасно покачивалась на воде, и меньше всего им хотелось, чтобы она перевернулась — Джеймс считал себя неплохим пловцом, но всё-таки искупаться в ледяной сентябрьской воде Чёрного озера в его планы не входило. Остальные первокурсники, между тем, тоже рассаживались — краем глаза Джеймс заметил и Снейпа, помогавшего неуверенной Лили забраться в лодку, и тут же отвернулся; ему не понравилось это зрелище.       — Эм… Могу я сесть с вами, ребята? — внезапно раздался рядом с ними робкий, но между тем удивительно знакомый голос.       Обернувшись, Джеймс увидел, как к их лодке подошёл мальчик — бледный, тощий и болезненно выглядевший, а ещё невероятно зажатый, как будто он сомневался, стоит ли ему вообще здесь находиться. Светло-каштановые пряди волос падали на глаза необычного янтарного оттенка, а вся кожа была покрыта уродливыми шрамами и рубцами. Наследник Поттеров определённо запомнил бы человека с настолько колоритной внешностью, и знакомый голос убедил его окончательно в том, что он не обознался.       — Ремус?       — Джеймс? — тому факту, что он встретил здесь кого-то знакомого, Ремус, кажется, удивился не меньше самого Джеймса. Его глаза скользнули в сторону и расширились ещё больше, когда потрескавшиеся губы слегка изогнулись в улыбке. — Сириус!       — О, Реми! — его друг обрадовался старому знакомому едва ли не больше самого Джеймса. — А мы всё хотели тебя в поезде найти! Залезай, давай!       Мальчик быстро уселся, правда, двум друзьям пришлось его поддерживать — стоял он очень неуверенно, как будто еле-еле держался на ногах.       — Так, где ты был? — снова спросил Сириус.       — В своём купе сидел, — фыркнул Ремус. — Читал книги.       — И наверняка горсть «Шоколадных лягушек» накупил, да? — поддразнил его Сириус, на что щёки у мальчика слегка покраснели; и Джеймсу, и Сириусу было хорошо известно, что это лакомство Ремус любит не ради карточек, а исключительно из-за шоколада.       С Ремусом Люпином двое друзей познакомились относительно недавно — во время их первого похода в Косой Переулок. И Джеймс, и Сириус получили свои письма из Хогвартса практически одновременно, так что их родители решили отпраздновать это совместным походом по магазинам для закупки школьных принадлежностей. Это был один из лучших дней в жизни Джеймса, и немудрено — День введения в Магический мир был едва ли не столь же важной датой, сколь и совершеннолетие; он означал, что маленькие волшебники и волшебницы становились достаточно взрослыми, чтобы им можно было доверить собственную палочку и освободить от родительского контроля на целый год, отправив их учиться в волшебную школу. А это значило очень много, поэтому в тот день даже Сириус, извечный любитель устраивать окружающим каверзы, был серьёзен и даже немного торжественен.       Поначалу всё шло просто замечательно, но потом их родителям пришлось подождать двоюродных племянниц Джеймса — Беллу, Цисси и Дромеду, — которые задержались в Лютном переулке. Неспособные, как и любые другие одиннадцатилетние дети, долго усидеть на месте, Джеймс и Сириус забежали несколько дальше, и неподалёку от кондитерской Шугарплама и лавки мантий «Из рук в руки» случайно столкнулись с Ремусом и его родителями. Сам Джеймс не особенно много что знал о Люпинах — в волшебном сообществе они считались простолюдинами (что означало отсутствие места в Визенгамоте), но, тем не менее, были старинным чистокровным семейством, чьим родовым даром была способность управляться с различными магическими существами. Особенно богатыми они не были, но, судя по тому, что родители Ремуса были вынуждены закупать сыну одежду в уценённом магазине, их финансовое положение в последние годы явно резко ухудшилось.       Пока Сириус и Джеймс сумели разговорить мальчика, оказавшегося необычайно застенчивым, подоспели их родители, и состоялось официальное знакомство; довольно, причём, прохладное — мистер Люпин определённо относился к ним настороженно, особенно к дяде Ориону и тёте Уолли, даже несмотря на сдержанное дружелюбие миссис Люпин. Впрочем, какие бы проблемы друг с другом ни были у взрослых, мальчиков они на тот момент волновали мало — главным было то, что Ремус понравился им обоим, и они незамедлительно предложили ему свою дружбу. Джеймс до сих пор помнил то ошеломлённое выражение лица мальчика, как только он убедился, что уши его не обманывали — создавалось впечатление, будто к нему не только никто не обращался с подобной просьбой, но что он даже не ожидал, что кому-то в принципе может захотеться стать его другом.       Застенчивость Ремуса, граничащая с боязливостью окружающих, поначалу делала всё между ними тремя немного неловким, но постепенно вызывала в Джеймсе желание помочь, защитить, уберечь от опасности — чувства, ранее ему совершенно не свойственные. Сириус, кажется, разделял эти желания, и, будучи склонным переть напролом во всём, за что бы ни брался, вознамерился заставить Ремуса перестать бояться и, наконец, открыться им; как ни странно, такой подход на самом деле помог, и после нескольких порций мороженого из кафе Фортескью троица весело болтала друг с другом, считая себя если и не лучшими друзьями, то, как минимум, хорошими знакомыми точно. Тогда же они и обнаружили невероятную тягу Люпина к сладкому, в особенности к шоколаду.       К сожалению, взрослые в этот самый момент закончили обсуждать свои взрослые дела, и с Ремусом им пришлось распрощаться, хотя они пообещали друг другу, что непременно попытаются увидеться в свой первый день в Хогвартсе. Что, в конечном итоге, и случилось — хотя и не совсем так, как они того хотели.       — Я вас ждал, кстати, — отметил Ремус. — Даже хотел самому отправиться вас искать. Мы же вроде бы хотели ехать вместе?       — Да, извини за это, — сконфужено уронил Джеймс. — Совсем вылетело из головы после одного… не очень приятного знакомства.       — Джейми пытается сказать, что встретил красивую девочку и язвительного придурка, из-за которого они с девочкой и поссо… Ай! — ехидно начал Блэк, но взвизгнул, когда Джеймс отвесил ему подзатыльник. — Эй, это было больно! Чего так кипятишься, Джейми? Неужто уже жену себе подыскал? Я конечно понимаю, дела Рода — это важно, но тебе вроде как рановато пока ещё…       — Сири, — припечатал Джеймс. — Будь другом и заткнись, пока я не запустил Жалящим проклятием тебе в задницу.       Фырканье рядом с ними заставило их обоих обернуться, и они увидели, что Ремус, пожалуй, впервые за то время, что они были знакомы, в открытую улыбается. Увидев, что они оба на него смотрят, он опустил взгляд, а его щёки слегка покраснели, словно он смутился такому неожиданному вниманию.       — Простите, — пробормотал он. — Просто… Это на самом деле было довольно смешно.       Джеймс и Сириус просто молча сидели, разинув рты — на их памяти это был первый раз, когда кто-либо сделал комплимент чувству юмора Сириуса вместо того, чтобы раздражаться из-за него.       — Ха! — расхохотался Сириус. — Наконец-то появился тот, которому нравятся мои шутки! Съел, Джейми?       Джеймс в ответ лишь принял вид оскорблённой невинности, чувствуя возмущение от того, что их новый друг встал на сторону Сириуса, а не его — а ещё страх; он прекрасно знал, на что способен Сириус, если его поощрять делать то, что он делает, и со смирением принял факт того, что его следующие семь лет обещают быть более хаотическими, чем вся их детская дружба до этого.       Когда Джеймс уже собирался сказать в ответ что-нибудь язвительное, их отвлекла новая неожиданность — к их лодке подошёл — или, скорее, подбежал, — незнакомый мальчик. Судя по всему, он где-то замешкался и попросту отстал от остальных, и сейчас торопился успеть до отплытия лодок. Был он слегка полноватый, пухлощёкий, с «пшеничными» волосами и словно бы выцветшими глазами неопределённого цвета. Джеймс и Сириус, видя, как он направляется к ним, подвинулись, чтобы дать ему место, но, то ли дело было в его неважной физической форме, то ли он просто слишком торопился, чтобы смотреть себе под ноги, но уже на самой пристани паренёк споткнулся и шлёпнулся на жёсткое дерево почти у самой воды. Ремус и Сириус, сидевшие ближе всех, тут же подхватили мальчика, дабы он, ненароком, не свалился в озеро и с превеликим трудом затащили в лодку.       — Все устроились? — зычно крикнул Хагрид из своей личной лодки, не обратив на происходящее никакого внимания. — Вперёд!       И лодки сами собой двинулись в путь, освещая фонарями себе дорогу в ночном мраке, разрезая тёмную, освещённую луной водную гладь. Это было поистине невероятное зрелище — берег скоро пропал в вечернем тумане, и казалось, будто лодки плывут по самому настоящему морю, в то время как величественный замок всё больше и больше возвышался над ними. Даже Джеймс с Сириусом, которых, по их собственному мнению, трудно было впечатлить чем-либо, сидели абсолютно неподвижно, с блеском в глазах — что уж говорить о Ремусе, в восхищении открывшего рот.       Незнакомый же мальчик, уже пришедший в себя и, кажется, осознавший, что навязался трём друзьям, можно сказать, без спроса, как-то весь сжался и выглядел не столько нервничавшим, сколько откровенно испуганным.       — П-простите! — заикаясь, пробормотал он. — Я н-надеюсь, что в-вы не против… Ну, что я так… Без спросу…       — Да не вопрос, приятель, — отмахнулся Сириус, обернувшись к незнакомцу. — Лучше уж так, чем, если бы ты свалился в озеро!       — Чего ты так торопился? — поинтересовался Джеймс.       Мальчик опустил взгляд, щёчки его покраснели, и выглядел он так, будто хотел сию же секунду провалиться сквозь землю.       — Я задержался… — смущённо ответил он. — Когда делал… Ну, свои дела… А когда вышел — все ушли уже…       В любых других обстоятельствах Джеймс бы рассмеялся над этим; это, в конце концов, на самом деле было забавно. Они с Сириусом делали так постоянно — каждый из них изощрялся в наиболее искусном и тонком поддразнивании над другом, и им нравилось это до такой степени, что они едва ли не специально стремились поставить себя в неловкие ситуации, просто чтобы посмотреть, как отреагирует на это другой. Но у наследника Поттеров хватало сообразительности, чтобы понять, что здесь такой подход будет ошибочным — мальчик явно чувствовал стыд, признаваясь в таком практически незнакомым людям, и дружескую насмешку мог принять за намеренное унижение.       Сириус, судя по его взгляду, думал примерно о том же — вероятно, ещё и проецируя на этого мальчика своего младшего брата Реджи, который также отличался робостью. Однако больше всех удивил Ремус — он просто подсел ближе к незнакомцу и обнял мальчика без каких-либо лишних слов; выражение его лица при этом было одновременно сочувствующим и жёстким, как будто сам Ремус тоже понимал, каково это — чего-то стыдиться, как будто ему тоже приходилось бояться реакции окружающих. Джеймс понятия не имел, почему их новый друг так себя вёл — Люпин казался им что тогда, в Косом переулке, что сейчас, самым обычным, совершенно нормальным ребёнком. Однако, от внимания наследника Поттеров не ускользнуло то, что Ремус всегда носил одежду с длинными рукавами и высоким воротником, и что однажды, когда рукав соскользнул, он обнажил уродливые шрамы, покрывавшие руку Люпина…       Это настораживало — мягко говоря, — но Джеймс не допытывался; он достаточно уважал своего друга, чтобы не лезть в его частную жизнь. В конце концов, Ремус сам бы рассказал им обо всём, если бы захотел. Однако этот неожиданный момент утешения, момент привязанности, который Ремус оказал незнакомому мальчику, вновь напомнил наследнику Поттера о том неприятном открытии — выражение же лица первокурсника было практически ошеломлённым, и он, кажется, покраснел ещё больше.       — Всё в порядке, — с улыбкой ответил Ремус, отстранившись. — Тебе не нужно стесняться чего-либо с нами. Мы все здесь друзья.       Это было утверждение, но оно звучало как полувопрос, особенно когда он повернулся к Джеймсу и Сириусу с вопросительным взглядом. Оба мальчика в ответ с жаром закивали.       — Вот и замечательно, — улыбнулся Люпин. — Я, к слову, Ремус Люпин, книжный червь и зубрила, которому скорее всего светит Рейвенкло.       — Джеймс Поттер, — гордо улыбаясь, выпалил Джеймс. Конечно, по правилам хорошего тона представиться нужно было формально, но мальчик чувствовал, что сейчас явно не тот случай. — Наследник Гриффиндора по духу — и, возможно, по крови.       — Никогда не устаёт этим хвастаться, — посмеиваясь, сообщил Сириус мальчику, который, после услышанного, уставился на Джеймса с восхищением во взгляде. — Что касается меня — то перед тобой несравненный Сириус Орион Блэк, наследник одного из темнейших Родов Британии, который, вероятно, обречён оказаться на Слизерине и… Ай! Да сколько можно! — обиженно проныл он, когда Джеймс в очередной раз отвесил ему подзатыльник.       — И этот человек говорит мне, что я выпендриваюсь, — фыркнул Джеймс, ни к кому, в особенности, не обращаясь. Однако на душе его стало легче, когда мальчик перед ними слегка хихикнул, и, судя по всему, полностью расслабился.       — Питер… Петтигрю, — наконец сказал он. — И я сомневаюсь, что закончу где-либо, кроме Хаффлпаффа.       Четверо друзей рассмеялись, чувствуя, как последняя неловкость между ними исчезла — в тот момент каждый из них подумал, что это незначительное, небольшое путешествие в одной лодке станет, вероятно, началом прекрасной дружбы.       Маленькая флотилия, между тем, подошла вплотную к тёмной громаде каменистого утёса, и в тусклом свете фонарей, отражавшемся в блестевшем, мокром камне, можно было различить заросли густого плюща, свешивавшего аж до самой воды.       — А ну-ка пригнулись! — крикнул Хагрид. Все первокурсники, как по команде, наклонили головы, и лодки, преодолев преграду, оказались в гроте, ведущем в подземный тоннель, заканчивавшийся, судя по всему, прямо под замком. Сразу же стало значительно теплее, и огня лодочных светильников не хватало для того, чтобы разогнать непроглядный мрак. Даже редкие разговоры между детьми смолкли, когда лодки, словно призраки, неслышно скользили вперёд, пока, в конце концов, не причалили к каменной пристани. Будущие ученики принялись выбираться на берег, с каждой секундой чувствуя себя всё более взволнованными, однако Джеймс, Сириус и Ремус снова замешкались, и снова из-за Питера, которому опять пришлось помогать — теперь уже выбираться из лодки.       В общем, они едва успели к «общему сбору» — Хагрид, собрав всех первокурсников, пересчитал их всех по головам и удостоверился, что никто по дороге не потерялся, после чего повёл их в очередной подземный проход с вырезанными в камне ступенями, поднимавшийся куда-то вверх. В скором времени Джеймс понял, куда именно он ведёт: к небольшой расселине в скалах, выводившей на влажную от росы лужайку прямо перед воротами Хогвартса. Джеймс, стоило только ему перестать смотреть под ноги (поскольку в полутьме подземелья было очень легко запнуться), оказался не в силах оторвать взгляд — он, конечно, много раз видел Хогвартс в детстве, главным образом на многочисленных колдографиях как его родителей, так и более дальних предков; однако ничего из этого — даже вид с противоположного берега Чёрного озера, — не мог сравниться с тем, что предстало сейчас перед его глазами.       Замок, по сути, состоял из двух частей, разделяемых оврагом с текущей по его дну горной рекой, через которую были переброшены три каменных моста-виадука. Ядром крепости служили три донжона и центральная, самая крупная и самая высокая башня, с которыми соединялись многочисленные крылья, башни меньшего размера, а также крепостные стены. Хагрид вывел их прямо к одному из дворов, ограждённому клуатром, с открытой колоннадой и двумя невысокими башенками у входа; именно туда, гуськом следуя друг за другом, стайка первокурсников и направилась, стараясь не отставать от своего провожатого — на каждый шаг Хагрида им приходилось делать несколько своих. Пройдя мощёный каменными плитами двор, они, наконец, остановились перед массивными воротами из резного, обитого железом дерева. Остановившись перед ними, Хагрид обернулся и ещё раз крикнул:       — Ну, все здесь? Никто не потерялся?       Приняв несколько неуверенных кивков, шептоки и, в остальном, продолжающееся молчание, за согласие, он трижды постучал кулаком в двери замка. Спустя мгновение те с тяжёлым грохотом распахнулись, открыв взору детей стоявшую за ними высокую черноволосую волшебницу в изумрудно-зелёных одеждах и со строгим лицом. Один вид её сразу же напомнил Джеймсу мать, у которой обычно бывало такое же выражение на лице, когда они с Сириусом затевали очередную проказу, и каким-то образом это заставило мальчика почувствовать себя спокойнее.       — Вот первокурсники, профессор МакГонагалл, — отчитался тем временем Хагрид, махнув ручищей в сторону будущих учеников.       — Спасибо, Хагрид, — ответила та, после чего, обернувшись к первокурсникам, приказала. — Следуйте за мной.       Первокурсники вошли в двери и оказались в просторном вестибюле — стены из грубо отёсанных каменных блоков, украшенные лепниной в норманнском стиле, были увешаны тяжёлыми бархатными гобеленами и картинами в дорогих рамах. Вдоль стен стояли начищенные до блеска рыцарские латы и резные каменные чаши, в которых горел огонь, а роскошная мраморная лестница со множеством пролётов вела на верхние этажи. Джеймс не мог рассмотреть потолок зала — настолько он был велик, — зато приметил ещё одни двери, за которыми раздавался шум множества голосов; очевидно, это и был легендарный Большой зал, где, по рассказам родителей, во время пира по случаю началу и окончанию учебного года собиралась вся школа. Однако, к удивлению мальчика, шли они вовсе не туда — профессор МакГонагалл привела их в небольшой пустой зальчик по соседству с вестибюлем, настолько маленький, что толпе первокурсников здесь было невероятно тесно, и им приходилось буквально дышать друг другу в затылки.       Джеймс ощутил, как волнение, всё это время тщательно им сдерживаемое, постепенно начинает брать над ним верх; на самом деле, он всегда гордился своей способностью к самоконтролю — в чистокровных семьях, особенно тех, что принадлежали к волшебной знати, всех детей всегда учили сдерживать буйство своих эмоций, в том числе используя некоторые элементы из техники окклюменции. Конечно, для того, чтобы постичь это искусство полностью Джеймс был ещё слишком мал, да и взрослым это удавалось далеко не всем. Однако даже то немногое, что он умел сейчас, здорово облегчало жизнь — особенно с таким вихрем буйствовавших эмоций, как Сириус; он, в отличие от Джеймса, попросту не хотел держать в себе то, что чувствовал, даже если мог это сделать. И, может быть, некая мудрость в этом тоже была.       То, что происходило сейчас, тем не менее, давало весомый повод для Джеймса нервничать всё больше и больше — ведь приближалась знаменитая Церемония Распределения, на которой легендарный артефакт, принадлежавший брату его далёкого предка, определит факультет, который на следующие семь лет станет его второй семьёй. Это был не тот выбор, который можно было сделать впопыхах, особенно когда дело касалось его, Джеймса, вероятного потомка одного из основателей Хогвартса — и это делало сегодняшний вечер для мальчика ещё более важным.       Профессор МакГонагалл, между тем, встала перед детьми, и, дождавшись, пока они успокоятся и обратят на неё внимание, произнесла.       — Приветствую всех, и добро пожаловать в Хогвартс, — тон её был бодрым и немного сухим, и кажется, она не обращала внимания на то, что обстановка, в которой все они находились, не очень-то располагала к гостеприимству. — Уже совсем скоро начнётся банкет по случаю начала учебного года, однако, прежде чем все вы займёте свои места, вам предстоит пройти церемонию Распределения на школьные факультеты. Это очень серьёзная процедура, поскольку, с момента избрания и до окончания школы, ваш факультет станет для вас второй семьёй — вы будете вместе учиться, спать в общих спальнях и проводить время в гостиных, специально отведённых для вашего факультета. За ваши успехи факультет, на котором вы окажетесь, будет получать призовые баллы — за ваши проступки, включая нарушение школьных правил, он будет их терять. Между факультетами существует… дружеское соперничество, — Джеймсу показалось, что профессор произнесла эти слова с оттенком иронии, — в конце года набранные каждым факультетом баллы подсчитываются, и тот факультет, что набрал их больше всего, выигрывает приз — Кубок школы.       Она обвела взглядом детей, теперь уже внимательно слушавших, и продолжила:       — Всего факультетов в Хогвартсе четыре — Гриффиндор, Хаффлпафф, Рейвенкло и Слизерин. У каждого из них есть своя древняя история, и из каждого выходили достойные волшебники и волшебницы. Я надеюсь, что каждый из вас почтёт за честь быть достойным членом своего факультета.       Закончив речь, она повернулась к выходу, но, обернувшись, сказала напоследок:       — Церемония Распределения начнётся всего через несколько минут. А пока я попрошу вас подождать здесь — и пожалуйста, ведите себя тихо.       А затем она вышла из маленького зала, оставив первокурсников совершенно одних.       В этот момент по всему залу раздался непрекращающийся глухой шёпот — первокурсники, не теряя времени, начали знакомиться друг с другом, а наследники старых волшебных семей присматривались к тем, с кем можно было бы завести полезные связи. Большинство детей выглядели явно нервничавшими, тем более, что профессор так и не сообщила, как будет проходить церемония Распределения и в чём она должна была заключаться. Незнание, естественно, порождало различные кривотолки — особенно среди новокровок, почти ничего не знавших о мире волшебников; однако, хватало таковых и среди полукровок, и даже некоторых чистокровных детей, от которых родители, по какой-то причине, утаили данную информацию — возможно, чтобы не испортить сюрприз, а возможно, у кого-то это и вовсе было какой-то странной традицией.       Так что стоявший посреди толпы Джеймс мог выслушивать по этому поводу самые нелепые предположения и слухи — особенно его позабавили теории о том, что первокурсникам надо будет проходить некие испытания перед всей школой, демонстрируя всем свои магические познания. В числе тех, кто вёл себя более спокойно, была и Эванс, которую Джеймс заметил стоявшей чуть в стороне — разумеется, рядом со Снейпом. Судя по всему, то, что он с Сириусом рассказали ей про Распределяющую шляпу, несколько успокоило её волнение, однако было очевидно, что оба они по-прежнему очень сильно нервничали — Снейп казался даже бледнее, чем он был обычно.       — Поверить не могу, что некоторые всерьёз верят в то, что нам придётся укрощать мантикору, — пробормотал стоящий рядом Ремус, — Хотя бы потому, что общеизвестно, что мантикоры укрощению не поддаются.       Джеймс на это лишь фыркнул.       — Ну не всем же быть книгочеями, как ты, Реми, — поддразнил он друга, — Хотя, честно говоря, я удивлён тем, что ты знаешь об этом — не каждый первокурсник мантикору от химеры отличит!       Ремус на эту похвалу, ожидаемо, смутился, и, слегка потупив взгляд, ответил:       — Я книгу о них читал. Мой папа… Он занимается изучением всяких волшебных животных и в своё время много где побывал, так что знаний обо всяком таком у него хватает. А мне, ну… — он пожал плечами, — Всегда было интересно узнавать что-то новое.       — Хвалю, — улыбнулся Джеймс, слегка хлопнув мальчика по плечу, — Мой папа артефактор, да и я однажды планирую продолжить его дело, так что тоже много читать приходится. Приятно, знаешь ли, найти кого-то, кто понимает ценность хорошей книги, — тут он фыркнул, — Не то что Сириус — тому лишь бы балду пинать… Впрочем, не буду врать, этому придурку всё по большей части легко даётся, не так ли, Сири?.. А, кстати, где он?       Оглянувшись, Джеймс действительно не увидел рядом с собой своего двоюродного племянника, и еле сдержал желание закатить глаза; естественно, непоседа Сириус не мог усидеть на месте и куда-то в очередной раз слинял. Мальчик беглым взглядом оглядел толпу, раздражённо вздохнув и надеясь лишь о том, что его лучшему другу не взбредёт в голову бродить по замку, в котором он наверняка заблудится.       — Кажется, у него с кем-то… эм… интересный разговор, — неожиданно подал робкий голос топтавшийся рядом Питер.       Джеймс посмотрел в ту же сторону, куда кивнул головой мальчик, и, к своему облегчению, действительно увидел там Сириуса, который тем временем вёл оживлённый то ли разговор, то ли спор с какой-то незнакомой русоволосой девочкой с голубыми глазами, которая упёрла руки в бока и выглядела очень упрямой. Стоявшая рядом с ней круглолицая девушка с тёмно-каштановыми волосами была, очевидно, её подругой, и казалась настолько неуверенной, что создавалось впечатление, что её ноги вот-вот перестанут её держать.       Джеймс знал, что подслушивать чужие разговоры — дурной тон, однако он на собственном опыте знал, в какие неприятности может вляпываться Сириус, если его периодически не одёргивать. Так что, издав страдальческий вздох, Джеймс вместе с Ремусом и Питером отправился спасать незнакомую девочку от своего лучшего друга… или лучшего друга от девочки — судя по тому, что он видел, она была более чем способна постоять за себя. Как только они подошли ближе, до ушей Джеймса стали долетать обрывки спора:       — Пожа-а-алуйста, — насмешливо протянул Сириус, специально растягивая слова, — Всем известно, что прорицания — полная чушь.       — Говори за себя, Блэк, — фыркнула девочка, гордо задрав нос, — Просто эта наука не подвластна, так скажем, примитивным умам.       — Наука? — приподнял бровь Сириус, улыбнувшись, — А я-то думал все предсказания и пророчества — это просто нагромождение бессмысленного мистицизма.       — Разве что для невежд, не понимающих тонкостей, — девочка скрестила руки на груди, — Вроде тебя.       — Я — и невежда? — драматично ахнул Сириус, приложив руку к груди, — Право, я чувствую себя оскорблённым.       Девочка, судя по всему, уже готовилась выдать очередную колкость, и Джеймс решил, что это самый подходящий момент для того, чтобы вмешаться и не позволить спору перерасти в ссору.       — Так, — выступил он вперёд, спешно накидывая на лицо маску чистокровного наследника; быстро поразмыслив, он решил, что к его мнению, вероятно, больше прислушаются, если он хотя бы попытается вести себя зрело (даже если больше всего на свете ему хотелось сейчас дать Сириусу подзатыльник), — Что тут происходит?       Девочка перевела взгляд на него, смерила его глазами и, очевидно, сочтя его внешний вид и поведение удовлетворительными, снисходительно ответила:       — Твой друг только что оскорбил ни много, ни мало мой родовой дар.       Джеймс от такого аж вытаращил глаза — не только из-за серьёзности обвинения, но и из-за того, что девочка каким-то образом поняла, что Сириус был его другом, хотя Джеймс с тем же успехом мог быть просто незнакомцем, заинтересовавшимся проходившими рядом с ним прениями. Девочка же, не обращая внимание на опешившего наследника Поттеров, продолжила совершенно невозмутимо.       — Впрочем, я не в обиде — его скептицизм понятен. Прорицатели в принципе редки, и наша область магии понятна лишь людям, обладающих даром и головой на плечах, — тут она смерила Сириуса насмешливым взглядом, — Дара у него определённо нет, и, судя по всему, головы на плечах — тоже.       — Да ладно, Марлин, — простонал Сириус, — Ну наверняка же вокруг этих предсказаний шуму больше, чем сути! — тут он ухмыльнулся, — И вообще, если ты и впрямь пророчица, то попробуй догадаться, что я собираюсь сделать!       Девочка, которую Сириус назвал Марлин (имя это показалось Джеймсу знакомым, хотя он не был точно уверен, где именно он его слышал) несколько секунд смотрела его, сощурив глаза, а потом, хищно улыбнувшись, тихо прошептала:       — Вздумаешь подлить мне чего-нибудь в кубок — заколдую так, что от стула не отлипнешь.       Тут брови поползли на лоб уже у Сириуса, и Джеймс, честно говоря, изо всех сил боролся с улыбкой, испытывая желания попросту расхохотаться от одного выражения лица своего друга, который выглядел так, будто его огрели обухом по голове. Марлин же, выглядя невероятно самодовольной, показала мальчикам язык, после чего отвернулась, заговорив со своей нервничавшей круглолицей подругой. Джеймс же поспешил отвести Сириуса в сторону, пока тому опять не пришло в голову вступать с кем-нибудь в пререкания. Ремус, шедший рядом с ним и всё это время наблюдавший за сценой, лишь молча качал головою, явно забавляясь происходящим, а Питер тихонько хихикал, прикрыв рот ладошкой.       — Она сжульничала, — буркнул Сириус сразу после того, как отошёл от шока, скрестив руки на груди и хмуро глядя в сторону болтавших девочек, — Откуда она узнала?       — Возможно, она просто невероятно наблюдательна, — пожал плечами Джеймс, после чего хмыкнул, — Или же она и впрямь может видеть будущее. А ты что, правда хотел ей подлить что-нибудь?       — Ну… да, — сконфужено уронил Блэк, — Зелье болтливости… И серьёзно, Джейми, ну не можешь же и ты верить в эту чепуху!       — Почему нет? — пожал плечами мальчик, — В конце концов, чего не бывает? К слову, кто она вообще такая?       — Э-э… Понятия не имею, если честно, — ответил Сириус, — Она сказала только, что её зовут Марлин. Странно, что мне даже представляться не пришлось — она поняла, как меня зовут, едва я сказал «Привет».       — Вот тебе и повод для размышлений, — вставил Ремус, который, как и Питер, всё ещё держался неуверенно рядом с его новыми друзьями, и потому избегал принимать активное участие в разговоре.       Сириус выглядел так, словно собирался продолжить спорить, но именно в этот самый момент вернулась профессор МакГонагалл — такая же строгая и собранная, как и всегда. Болтавшие друг с другом дети мгновенно притихли, обратив на вошедшую всё своё внимание.       — Выстройтесь в шеренгу, — официальным тоном приказала она, — Церемония Распределения сейчас начнётся.