Sins

Олег мешкается, замирая против металлической двери, и не спешит обхватывать пальцами дверную ручку. Вместо этого переминается с ноги на ногу и обводит взглядом абсолютно знакомый холл, где из нововведения разве что он, появляющийся теперь против квартиры Разумовского в половине восьмого утра. Немного нервно потирает шею, затекшую после восьмичасового сна, и морщится от звука приближающегося к этажу лифта. Кто-то поднимается на работу. Переводит взгляд обратно на дверь. Внутрь заходить совершенно не хочется, но браслет на руке – резиновый ремешок с продолговатым экраном, где цифры ярко вспыхивают на фоне волчьей морды – с этим не соглашается. Как бы подгоняет, вибрируя беспрестанно, чем раздражает мужчину. На третьем сигнале тот не выдерживает и тычет пальцем в специально обведенный белым пунктиром сектор, браслет умолкает тотчас, зеленым предупреждением предостерегая, что завибрирует снова через жалкие пять минут. Выключать устройство с первой попытки пока что не получается. Олег фыркает раздраженно и едва справляется с желанием расстегнуть ремешок, и затолкать браслет в карман нового пиджака. Так он вроде бы не должен сработать. Расправляет плечи широко, добавляя своему виду напускную грозность. Подстриженная вчерашним утром борода кажется Волкову не слишком брутальной, из-за этого он даже нацепил на шею старый клык-кулон, чтобы выглядеть более суровым. Выдыхает все же обреченно и опускает ладонь на холодную дверную ручку, не медля теперь и секунды, толкает дверь вперед. Заходит в помещение раньше, чем Марго успевает спросить о его планах – женский голос рушит приятную утреннюю тишину пустой лестничной клетки – и останавливается на полушаге. Олег морщится от запаха крепкого спиртного, неожиданно ударившего ему в нос, и смотрит под ноги. Что-то неприятно хрустит, крошками впечатываясь в ворс серого коврика. Оранжевое, оно напоминает острые кукурузные палочки. Игнорируя этот хруст, мужчина движется вглубь квартиры, задумчиво почесывая подбородок. Запах становится сильнее, теперь выдавая явно превышающее норму количество алкоголя в квартире рыжеволосого. Он всегда выпивал бокал вина за ужином. Утверждение отчасти верное, потому как в те редкие моменты, когда Сергей этого не делал, он утаскивал еду с собой за рабочий стол и засыпал потом там же рядом с грязными тарелками. В иных же ситуациях красное вино переливалось в его бокале под новости с большого экрана. – Ого, - только и произносит Олег, когда залитая хмурыми лучами серого питерского солнца гостиная предстает перед ним во всей красе. Вряд ли это можно назвать красивым, на самом-то деле. Три картонных упаковки из-под пиццы нещадно растерзаны в клочья и валяются прямо на диване. Рядом с ними пустые бутылки, рассыпанные чипсы и зачем-то виноград. Закусывал, наверное. – Серег? – пока что Волков не решается подойти близко к дивану, вместо этого принимаясь собирать остатки пропитанного маслом картона. Стопка получается небольшой, потому с этим он заканчивает быстро. Зовет ещё раз, но тело, развалившееся на сером диване, не откликается. Признаков жизни не подает, лицом уткнувшись в подушку и только тихое сопение, раздавшееся после третьего оклика, выдает в нем Разумовского. Олег поджимает губы и тихо опускается на корточки против дивана. Зовет ещё раз, но тут и посапывания не раздается. Медленно и предельно аккуратно, совсем как годы назад, обхватывает голову рыжеволосого руками и чуть поворачивает набок. Теперь его нос не утыкается в подушку, из-за чего Сергей протяжно вдыхает, не открывая при этом глаз. Морщится немного и пытается отвернуться снова, но рука мужчины задерживается на его плече, пресекая тем самым такую попытку. – Серый, - немного трясет за плечо, заставляя Разумовского начать хмурится во сне, и не оставляет своего действия ровно до тех пор, пока тот все же не открывает глаза, – Ты чего? – Я сплю. Резонно, однако. Рыжий зажмуривается сильнее и, противясь, снова старается перевернуться на другой бок. Даже рукой наивно дергает, пытаясь поправить так некстати замявшуюся под спину футболку. Волков кривит уголками губ, пока друг против него пытается укрыться невидимым одеялом, и трясет его за плечо лишь в момент, когда у последнего глаза закрываются. – У тебя встреча в десять, - поворачивает запястье, отчего на экране браслета ярко вспыхивают цифры, и начинает трясти Разумовского за плечо чуть активнее, – Время почти восемь, вставай уже. Явно не желая мириться с происходящей ситуацией, парень отрицательно мотает головой. Руку поднимает чуть вверх и складывает пальцы в незамысловатом жесте. Судя по направлению, адресован тот стене, а не Волкову. – Серый, встреча. Ты изведешься весь, если пропустишь её. И так уже который раз переносишь. С известия о свободе Гречкина прошла всего пара дней, если быть совершенно точным, то третий день пошел, но успокоиться у Разумовского не получалось. Отменяя встречу за встречей, он черкал календарь на одной из стен, черным маркером переписывая названия из одного квадратика в другой. Такими темпами, весь его следующий месяц, а то и два, будет забит деловыми разговорами до невозможности, а грядущее обновление Vmeste вообще перенесётся на декабрь, что полностью противоречит запланированному графику. Не то, чтобы Олег много понимал в таких делах, просто новый телефон – такой же невыносимо тонкий, как у рыжеволосого, - выдавал статью за статьей, где неумелые критики старались разнести в пух и прах социальную сеть. – Серый, - зовет со сталью в голосе, из-за чего вместо слов слышится рык, и резко переворачивает друга с правого бока на спину, заставляя того открыть глаза окончательно. Хмурясь скорее от недовольства, чем от похмелья, хотя и против этого утверждения найдется минимум три бутылки аргументов, Разумовский смотрит в потолок. Делает пару глубоких вдохов, что грудная клетка поднимается. – Марго, отмени. Цифровая блондинка соглашается тотчас, выбирая новую дату и без того отложенного совещания, и спрашивает мнения у Сергея. Тот отвечает невнятным бормотанием и поджимает губы. Всё-таки похмелье. – Марго, не отменяй. Виртуальная помощница хмурится, заставляя Олега в недоумении выгнуть бровь. Он знать не знал, что она так умеет. Возможно, слова Разумовского о том, что она всего лишь единицы и нули, существующие по другую сторону экрана не такая уж и правда. Смотрит совершенно осознанно, переводя взгляд с рыжеволосого на мужчину и обратно. На Волкове задерживается особенно долго, что вынуждает того убрать руку с чужого плеча. – Мне отменить встречу? – голос чуть взволнованный, наверное, такой диссонанс ответов вызывает у неё маленькие программные сбои. – Да. – Нет. Отвечают в унисон и поворачивают головы, сверля друг друга раздраженным взглядом. Разумовский приподнимается на локтях, не переставая при этом морщится, и выглядит, откровенно говоря, комично. Заспанный, с взлохмаченными волосами и крошками чипсов на футболке, он разрешает Марго не отменять запланированного, и пытается подняться с дивана. Выходит так себе, хотя бы потому, что запинается тотчас и едва не клюет носом пол. Волков подхватывает упирающегося парня под локоть и не отпускает до тех пор, пока тот не устраивается на стуле. – Воды? – мужчина открывает холодильник и радостно отмечает, что риса в нем нет. Воды, к слову, тоже не находится, из-за чего рука тянется к стеклянной бутылке с газировкой. Останавливается, пальцами касаясь холодного гладкого материала. Волков оборачивается резко, с силой хлопая дверцей холодильника, и вперяет взгляд в сидящего рядом друга. Смотрит долго, выжидая, пока тот не поднимает голову и не поправляет спавшую на глаза челку. Радужки глаз синие, как июльское небо. Олег опускает плечи, извиняется за шум и достает все же газировку из холодильника. Открывает сам, заметив, как тщетно Разумовский старается распутать узелок из завязок на штанах. Зачем не понятно, тот вроде и не мешает. Не думая об этом дольше пары секунд, мужчина протягивает Сергею бутылку. Сам же смахивает остатки вчерашнего пиршества с кухонной тумбы, прикидывая, сколько мусорных пакетов придется раздобыть. – Рассказать, что случилось, не хочешь? – спрашивает, когда рыжеволосый роняет голову на руки, отодвигая от себя пустую бутылку, и вымученно стонет, – Или мне посмотреть по камерам? Как будто Волков это умеет. Но слова все же оказывают влияние на парня, отчего тот поворачивает голову и трет ладонями лицо, силясь привести себя в чувства. – Там, - шипит, стиснув зубы, обязывая Олега напрячься в одно мгновение, – Там Гречкин на свободе уже третий день. Ходит, ест, пьёт, на Мальдивы собирается. Я слежу за историями у него в инсте. Ему плевать, понимаешь? Он сбил ту девчонку и ему все равно. – Несправедливо, согласен. Мужчина делает пару осторожных шагов назад, оказываясь на достаточном расстоянии от кухонной тумбы и невыгодно лежащих на ней ножей. Старается взглянуть Разумовскому в глаза, но те тот не отнимает ладоней от лица. – Несправедливо, - рыжеволосый хмыкает, вымученно улыбаясь, о чем свидетельствуют ямочки на щеках, – Ему похеру, Олег. Ему, откровенно говоря, насрать на все это. На девочку, на суд, на брата её, который разве что на стену от горя не лезет. – И? – спрашивает зазря, прекрасно понимая, что когда друг делает вот так, произнося несколько предложений об одном и том же, ничего хорошего ждать не стоит. Отшагивает ещё, стараясь при этом оставаться в поле зрения Сергея, на случай, если тот все же поднимет голову. Руками обхватывает спинку стула и ждет, пока у друга подкопится негодование для финальной части. – Я спать не могу! – взрывается окончательно, начиная дрожать всем телом, и поднимает уставший взгляд синих глаз на стоящего поодаль Олега, – Понимаешь? Я не могу и всё! Мне словно что-то – кто-то – мешает. Волков недоверчиво супится, переводя взгляд на закрытую металлическую дверь. Неисчезающая с экрана Марго повторяет его движение, зачем-то зажигая над дверью лампочку. – Мне переехать ещё на пару этажей вниз? – Что? – Сергей недоумевает так сильно, что лоб прорезают неглубокие морщины, и разводит руки в стороны, – Да твой переезд тут вообще не причем. Забудь, ладно? Проехали. Повторяет нечто подобное ещё несколько раз, уверяя, похоже, себя, а не Волкова. Резко встряхивает пальцами волосы и поднимается со стула. До холодильника доходит без посторонней помощи, но вот чтобы открыть новую порцию лимонада все же зовёт Олега. – Как ты там, кстати? Обустроился? – спрашивает тихо, медленно отпивая газировку, и снова морщится. Придется сбегать в аптеку за таблеткой, вряд ли они есть у него в запасе. – Да, - честно отвечает мужчина, мысленно спускаясь вниз на три лестничных клетки. Расстояние приличное, но недостаточное для того, чтобы терять рыжеволосого из виду надолго. Он наблюдает за его гостиной через маленькую черно-белую камеру с непрестанно рябящим экраном, врученную сразу после объявления переезда. Иногда она выключается, принуждая Волкова подняться обратно в квартиру и ткнуть пальцем в фиолетовую кнопку. Так, он постоянно остается на связи, реагирует при малейшем подозрительном для устройства движении и имеет возможность спокойно засыпать по ночам. – Полегче стало? Все эти твои приступы, они уже не такие сильные? – синие глаза смотрят с жалостью и сочувствием, пока Волков медленно кивает головой. Признать, что все действительно стало лучше, он не может. Два дня не такой уж и большой срок, чтобы радостно кричать о ремиссии во все горло и бежать праздновать в квартиру на три этажа сверху от его собственной. И все же, в глубине израненной души, Олег тихо радуется, просыпаясь по второму бесшумному будильнику нового браслета. Его желудок спокойно принимает пищу, позволяя ей пройти полный путь по пищеводу, а не вываливает всё кровавым месивом в раковину через тридцать минут. Тотчас отгоняет мысли, даже хорошие. Не хватало ещё сглазить. Напоминает сам себе, что такой короткий промежуток времени, в конце концов, ничего не значит. На прошлой неделе была точно такая же ситуация, обернувшаяся внезапным подъемом среди ночи и долгим торчанием в единственной ванной комнате. – Возможно, мне действительно нужно было немного побыть одному, - отвечает Олег после продолжительной паузы, за которую он вместе с другом успевает перейти обратно в гостиную. В руках ароматизированный мусорный пакет, уже наполовину заполненный вчерашней попыткой Разумовского запить боль от негодования. Мужчина пропускает новый вопрос мимо ушей, шурша пачкой из-под чипсов, которую никак не удается засунуть в черный полиэтилен. – Что? – переспрашивает, расправившись с упаковкой и завязав узел на большом пакете. – Я говорю, у тебя же есть способы уснуть, так? – А то ты не знаешь, - Олег поджимает губы и стремительно отворачивается, поняв смысл своих слов. Упрекать Разумовского с синими глазами, все равно, что упрекать ребенка, у которого отняли конфету. Совершенно напрасное занятие. Схватив несколько пакетов, мужчина, не оглядываясь, спешит к выходу из квартиры, выбросить мусор в бак. – Постой, - против воли и, скорее всего, здравого смысла, Олег останавливается на самом краю гостиной, – Просто, может есть что-то еще помимо придушивания подушкой? Таблетки там или, ну не знаю, что-нибудь? Он выдыхает так неожиданно, что сам удивляется, и разжимает пальцы. Пакеты падают на пол, а вместе с ними и стена безразличия, так тщательно возводимая последние две с половиной недели. Падает, ломается и не строится заново, как делала обычно, потому что Олег не может оторвать взгляда от обреченных синих глаз. Не хочет. Точно так же, как не хочет отвечать, что нет у него никакого другого способа. Что, боясь страшного сновидения, Волков даже эти два выдумано-спокойных дня накрывает своё лицо подушкой и держит до тех пор, пока та сама не падает на пол. Олег поджимает губы, силясь изобразить задумчивость, и почти что почесывает подбородок. Вовремя вспоминает, что пару минут назад собирал мусор, и не подносит руку к лицу. – Да, я как-то сам справился, - врёт, не краснея совершенно, и возвращается на середину комнаты, туда, где рыжеволосый парень скидывает последние крошки с дивана, – Но надо в аптеке спросить, думаю, там есть легкое снотворное. Сергей только и кивает головой, тотчас хватаясь за неё руками. Просит Марго вывести текущее время на экран, шипит на неё, когда та решается переспросить. Сутулится. – И что-нибудь от похмелья, ты вчера достаточно вылакал, так что тебе нужна таблетка, - замечает мужчина, возвращаясь к предыдущему занятию. Одновременно прикидывает, хватит ли у него на карте денег на лекарства или придется звонить Сергею с просьбой перевести? – Я может, ещё отменю встречу! – вымученный голос рыжеволосого добирается до прихожей аккурат в тот момент, когда Волков открывает дверь, чтобы выйти, и заставляет последнего улыбнуться. – Не отменишь! Волков стоит на коленях в пустом техническом помещении этажа и старается отдышаться. Не смеет обернуться на стук, уверенный, что ему мерещится. Так, видимо и есть, потому что более никто в дверь не постучать не решается. Медленно, с нескрываемым отвращением на бледном лице, вытирает окровавленный рот тыльной стороной ладони. Тошнота подступает к горлу, заставляя содрогнуться, когда мужчина смотрит на испачканные пальцы. – Всё-таки сглазил, - звучит едва уловимым в шуме наполняющегося бочка шепотом. Громче произнести не старается, здесь нет слушателей. Вместо этого поворачивает торс и неровным движением отрывает большой кусок белой туалетной бумаги. Пахнущая яблоком она издевается над обреченным мужчиной, за что тотчас превращается в кровавый сверток. Олег тщательно вытирает руки и хватается ими за возвышающийся рядом выступ раковины. Техническая комната маленькая, насквозь пропахшая спрятанными здесь моющими средствами, и невероятно тесная. Раковина, унитаз и шкаф заполняют собой все обозримое пространство, что Волкову приходится поджать ноги, когда он пытается подняться. Выходит не сразу и этот промах – задрожавшая правая нога – заставляет мужчину вскипеть от ненависти к собственному неработающему телу. Два дня приятной иллюзии, но не более. Дольше продержаться ему, видимо, не суждено. Встает на ноги, руками упираясь в серый материал раковины, и не торопясь поднимает голову на маленькое чистое зеркало. Состояние мужчины едва можно оценить, как удовлетворительное, не поджав при этом губы от тихого возмущения. Выглядит плохо, по-настоящему плохо. Ввалившиеся светлые глаза смотрят жалобно, по перекошенным губам стекают оставшиеся струйки крови. Сплевывает в раковину и наклоняется к крану, чтобы проточной водой промыть себе рот и избавиться, хотя бы частично, от невыносимого металлического привкуса. Выходит не очень, потому что он остается даже, когда вода перестает быть розовой. Бесконтрольная ярость, электрическим зарядом появившаяся на кончиках холодных пальцев, заставляет сжать руку в кулак раньше, чем Волков осознает это. Будто в замедленной съемке, кадры которой никогда не происходили в реальности, он наблюдает, как рука встречается с зеркалом. И то трескается, уродуя и без того обезображенное отражение. «Это не больно» - замечает Олег, опуская кровавую ладонь на дно раковины и беря синее мыло в руку. И это действительно так, потому что он ничего не чувствует, промывая только что появившиеся порезы с особой жестокостью. Мылит всю ладонь, что кровь проступает через слой белой пены, так нещадно щиплющей израненную кожу. Повторяет снова и снова, заставляя порезы разойтись сильнее. Каплями кровь растекается по дну раковины. – Не больно. Твердит себе ещё несколько раз, вкладывая мыло в болящую ладонь и силой сжимает синий прямоугольник в руке. Углы впиваются в раны, сминаются под напором, и само по себе мыло падает в раковину. Он и это испортил. Как и перенесенную на полчаса позже встречу Разумовского, проходящую прямо сейчас на этом самом этаже. Направо и вглубь на десять кабинетов, к комнате с панорамными окнами и Марго, сгенерированного лица которой не видно на экране. Скулит как самый настоящий подзаборный пёс, вытирая лицо влажными от воды руками. Личный телохранитель Сергея Разумовского, так сильно настаивавший на этой встрече всего какие-то два часа назад, выплевывает желудок – по ощущениям именно так – в туалете, пока сам парень остается в комнате один на один с незнакомцами. От мысли, что там может произойти что-то ужасное и причиной тому будут вовсе не янтарные зрачки рыжеволосого, мужчину передергивает. Он разворачивается резко, что в глазах темнеет, и толкает тяжелую черную дверь. Не выходит, хотя желание показать всем, что он выше своей выдуманной проблемы сильно. Волков лишь поднимает взгляд к потолку и тяжело выдыхает пропахший химией воздух. Все ещё мутит, причем достаточно сильно. Негодуя, Олег стучит пальцами по широкому экрану телефона, выбирая в коротком списке контакта нужный. Номер находится не сразу, потому что, устав, мужчина долго фокусирует взгляд на маленьких буквах. Нужный кабинет называет четко и громко, словно вовсе не прижимается в этот момент спиной к холодной двери и не сползает на пол. Точные указания по тому, за чем именно нужно следить на встрече, говорит так же разборчиво. – И следи, чтобы никто близко к нему не подходил, - выдавливает слова из себя на тяжком выдохе, едва сжимая пальцами смартфон. Не будь тот таким легким, давно бы валялся на полу. – Почему? – недоверчиво спрашивает голос по ту сторону трубки, где уже слышаться торопливые шаги. Значит, он поднимается наверх и скоро подменит Волкова на встрече. – Просто делай, что я тебе сказал. И не медли, они и так ждут. – Ты сейчас не там? Вопрос остается без ответа, потому как дрожащим пальцем Олег тычет на кнопку с красной трубкой и ведет её вбок, обрывая вызов. Перед глазами один за другим вспыхивают цветные огни, расслаивая реальность на холодно-синюю копию. Воздуха критически не хватает и даже частые, пусть и короткие вдохи, не спасают от головокружения. Простреленное дважды легкое, наспех заштопанное в полевых условиях дает о себе знать невыносимой болью в грудной клетке. Возможно, там снова накапливается жидкость, что однажды обязательно убьёт. Нельзя вечно бегать от смерти, зашивая раны необработанными медицинскими нитками, и надеяться на лучшее. Волков опускает голову, подбородком касаясь груди, из-за чего начинает болеть натруженная шея, и закрывает глаза. Иллюзорно позабытый ужас возвращается холодом в венах и шумом в ушах. Гудит вертолет, на деле, сердце мужчины, пытающееся справится с навалившейся нагрузкой. Сухой язык липнет к небу без малейшей, возможности пошевелить им. Слабо Олег пытается сжать ладони в кулаки, но легкая теперь боль пресекает его попытку. И без этого он чувствует себя отвратительно. Не кричит, сил для этого не находит, и лишь поднимает тяжелую голову. Затылок ударяется о холодную дверь. Снова и снова, до тех пор, пока не удается различить намек хоть на какое-то ощущение. Неприятно. Проходит еще несколько ударов, прежде чем мужчина признает это и перестает качать головой. Расслоенный мир нехотя собирается заново, оставаясь при этом таким же серым, но уже более четким. Торопливые шаги за дверью – подоспевшая замена Олега, мчащаяся в просторный теплый кабинет с бутылками минеральной воды на стеклянном столе. Этот парень, мужчиной наречь его язык не поворачивается, слишком уж он юн, встанет рядом с дверью, скрестив, подобно Волкову, руки на груди. Вот только он не будет ободряюще кивать головой или улыбаться одними лишь уголками губ, когда Разумовский начнет нервничать. Не подаст ему новую стеклянную бутылку, незаметно размешав в её содержимом шипучую таблетку, когда у рыжего заболит голова. И не остановит янтарь в его глазах. Волков прислушивается, прижимаясь ухом к двери, и не может не отметить, насколько приятно это действие. Холодный металл остужает раскаленный мозг, больно давящий на стенки черепа. Слышно ровным счетом ничего. Даже не расстраивается, понимая, что это глупо, и предпринимает новую попытку подняться, на мгновение увенчивающуюся успехом. Мужчина встает против шкафа и хватается за его вычищенную до блеска дверцу в момент, когда дурнота подкатывает к горлу. Он склоняется над раковиной, зная, что ничего не произойдет, и выкручивает кран на полную. Вода брызгами касается осунувшегося лица, понемногу приводя в чувства. Блевать ему всё равно уже нечем. Шаги за дверью становятся громче, приближаются. Судя по доносящимся обрывкам разговора, незнакомые люди спешно пересекают этаж, не задерживаясь против металлической двери. И лишь кто-то один движется не торопясь, насвистывая себе под нос незамысловатую мелодию. Волков судорожно сглатывает, не слушающимися пальцами поворачивая кран с холодной водой, когда в дверь намеренно стучат три раза. Теперь он знает, что прошлая догадка о кладовой была в корень не верной. Комната даже не расположена на одном этаже с квартирой, оно на лестничный пролет выше и на половину коридора левее. Одинокая дверь среди десятка стеклянных, за которой скрывается совершенно пустое помещение. Путь от нижнего этажа до этой комнаты преодолевает самостоятельно, ведомый за руку разгневанным Разумовским. Спотыкается часто, за что получает недовольный взгляд в лоб и сжатые в тонкую полосу губы друга. Тот открывает дверь и едва не заталкивает Олега внутрь, когда последний старается противиться, оттягивая неизбежное, будто это хоть раз помогало. Он остается в помещении один сразу после того, как бесшумно дверь за спиной закрывается, не впуская следом Сергея. Стоит и не может - не хочет - пошевелиться. В огромном ненавистном зеркале отражение мужчины виднеется размытым силуэтом, делать четче который не хочется. Волков дергает за ворот водолазки, борясь с недостатком кислорода, но это слабо помогает. Воздух в комнате спертый, пропахший чем-то тошнотворно пряным и совершенно недвижимый. Приходится выждать минуту, прежде чем легкие начинают смиренно принимать его и не ныть где-то в груди. Все же, Олег прижимает руку к месту, где под кожей бьётся сердце и делает пару осторожных шагов вперед. Мутит несильно, но достаточно для того, чтобы ноги затряслись. Поступь неровная, неуверенная. Мужчина останавливается в паре метров от круга света, из-за чего его лица в зеркале не видно, и осматривается вновь. С прошлого раза не изменилось ничего, наверное. Опускает голову поспешно, чем вынуждает себя сомкнуть челюсти, и смотрит на пол, где нет ни цепи, ни кольца, способного его удержать. Лишь заметные ямки в лакированной древесине, ранее проделанные дрелью. Недолгий вдох облегчения нарушает тишину комнаты и прекращается тотчас. Звук настраиваемого микрофона – протяжное пищание, заставляющее поморщится – заполняет собой всё пространство. Настраивают быстро, потому как он стихает прежде, чем Волков прижимает ладони к ушам, стиснув при этом зубы. Ему этот звук напоминает о выстрелах, о шуме в ушах, неизбежно возникающем после них. Сам того не замечая, мужчина отходит назад, подальше от света и звука. Туда, где в темноте едва ли можно разглядеть его худой силуэт, тем более в черной одежде. – Подойти в центр, туда, где я смогу тебя видеть, - голос из динамиков холоден и вряд ли дело в искажении звука. Когда Разумовский выволакивал мужчину из ванной, его злость была почти что осязаемой. Проскальзывала в грубых движениях пальцев, в тихом шипении на ухо и ругательствах у первой же ступени лестницы, подняться по которой у Волкова не нашлось сил. Сейчас голос такой же, совершенно не терпящий неповиновения. Хочется ослушаться. Олег впивается зубами в эту мысль, поворачивая голову в сторону запертой двери. Поворота ключа слышно не было, значит, шанс уйти есть. И он настолько же крохотен, как тот остаток энергии, что заставляет мужчину стоять на ногах. Не в силах противится, и оттягивать неизбежное, Волков движется к свету. – Ты говорил, что не любишь, когда что-то совершается против воли! – выкрикивает мужчина, смотря при этом чуть выше зеркала. Возможно, камера вовсе не там, но в том, что она здесь есть, нет и капли сомнения. Разумовский шумно втягивает воздух, что заставляет динамик запищать, сбиваясь. – Но при этом, ты удерживаешь меня здесь силой. Разве это не идет против твоих же правил? – игра нечестная, затеянная лишь с целью погубить ту глупую крохотную частицу надежды, появившуюся где-то в мозгу. Его не выпустят, не откроют дверь и не протянут руку, когда мужчина запнется на лестнице. Вещи так и останутся лежать на четыре лестничных клетки ниже в темной серой комнатушке, которая всё же не нравится Олегу. Вздрагивает, когда раздается неожиданный щелчок. Это не страшно, по крайней мере, никакого воспоминания он на подкорку сознания не выводит. Волков не реагирует на него совершенно, списывая на очередные неполадки динамика. – Дверь открыта. Ты можешь идти, Олег. И он бы сорвался с места, не смотря на усталость и нескончаемую дрожь в ногах. Сорвался бы и ушел, если бы не тревога в голосе Разумовского, принадлежащая ему и только ему. Смущенное волнение, грустное какое-то, проявляемое в редкие периоды истинного беспокойства. «Ты можешь идти, Олег. Мне не удержать тебя» - слова, произнесенные спонтанно в тесной квартире на окраине Питера при свете единственной плохо работающей лампы, и врезавшиеся мужчине в кожу сильнее, чем пули. Он замирает, жалеет, проклинает и остается, покорно стоя в круге света. Поднимает взгляд на пораженное отражение, которое подобно ему, устало кивает головой. – Почему, - запинается, отворачиваясь от микрофона, о чем свидетельствуют появившиеся в одно мгновение помехи, – Почему ты не уходишь? Не хочешь? Изменения в голосе стремительны и буквально режут слух леденящей серьезностью. У Разумовского глаза заполняются янтарём, это слышно, потому как он самодовольно улыбается и отдает новую команду в микрофон. Больше никто не отговаривает мужчину уйти, чуть слышно щелкая дверным замком. Последний робкий шанс на спасение бессовестно упущен. У Олега потеют ладони так сильно, что приходится вытереть их о черные и без того измятые брюки. В бездвижном холоде помещения ему становится нестерпимо жарко, дрожащие пальцы оттягивают воротник водолазки, пуская под ткань воздух. Это странное чувство внутри, словно бы приятная тревога, заставляет его замешкаться. Оглядывается на теперь уже точно закрытую дверь и делает глупый шаг вперед. Голос из динамика тотчас требует остановиться. – Нет, у тебя уже был шанс уйти. Теперь ты здесь по собственной воле, так вернись в центр, - приказ без шанса на непослушание строгим голосом рыжеволосого разносится по комнате. Тихое эхо повторяет его ещё раз. Волков путается в эмоциях, останавливаясь на границе света, и смотрит на себя в зеркало. Привычно кривое отражение нервничает, как и он сам, сжимая и разжимая пальцы. Его грудная клетка поднимается часто, опадая при этом так сильно, что под водолазкой виднеются ровные выступы ребер. Картина неприятная, потому мужчина отводит взгляд, неторопливо вышагивая в центр душной комнаты. Хочется опуститься на пол и желание это, такое напрасное, дающеё янтарному взгляду куда больше власти, он выполняет. Касается пальцами шершавой поверхности пола и невольно нащупывает ямку. Неглубокая, она позволяла цепи удерживать Волкова на месте, пока тот так сильно старался выбраться. Это кажется немного забавным, учитывая, что в размере она не превышает и полтора сантиметра. Пропускает обращение мимо ушей, царапая края ямки, чем образует горстку крохотных щепок на полу, и поспешно поднимает голову. Теплый воздух касается пальцев, двигаясь дальше, задевает всё тело. В темноте не видно, откуда именно появляется парень, но рыжие пряди приковывают к себе внимание, едва те попадают в круг света. Олег не поднимается с пола, лишь голову задирает, что шея неблагодарно начинает болеть. Разумовский смотрит на него с хитрым прищуром и чуть наклоняет голову, отчего челка привычно закрывает один янтарный глаз. Скрещивает руки на груди и, выждав мгновение, присаживается на корточки против телохранителя. – Я дал тебе шанс уйти, даровал свободу, - начинает рыжеволосый, и рука его касается щеки Олега, – Почему ты остался? Вопрос уместный, но безнадежный. Волков и сам не находит вразумительного ответа своим действиям и коротко пожимает плечами, не отрывая взгляда от ямки в полу. Теперь она становится шире в диаметре, ему точно следует прекратить это занятие. Не может. Царапает пальцами лакированную древесину, как три утра назад собственную кожу, вот только сейчас вместо крови появляются щепки. – Отвечай, - голоса не повышает, но мужчина все же вздрагивает от такого обращения. Кадык его дергается, поднимаясь и опускаясь, пока чужая рука заставляет поднять голову, – Ну же. – Потому что ты хочешь, чтобы я был здесь. Самодовольная улыбка касается губ Разумовского и тот, млея, прикрывает глаза. Беззвучно движет губами, повторяя незамысловатую фразу, и медленно кивает головой. Ладонь от щеки Олега убирает. Лениво, словно бы незаинтересованный в происходящем, парень поднимается с пола. Опустив руку на плечо Волкова так, чтобы до ткани водолазки невесомо дотрагивались подушечки пальцев, он двигается ему за спину. Нашептывает что-то, что разобрать не удается, как бы мужчина не старался. Возможно, виной тому ежеминутно возрастающее недомогание, но он удивленно широко распахивает глаза, когда друг, вставший за спину, кладет обе ладони ему на грудь. Скользящим и быстрым движением, поднимает их вверх, не задерживаясь на выпирающих костях. И смыкает обе ладони на шее, сильнее и сильнее сжимая. Душит до хрипоты, до тихого возгласа неразличимыми звуками. Волков не может сказать и слова, воздуха вдохнуть нормально не может. Теряет равновесие, оказываясь стоящим на коленях, и открывает рот. Закрывает рот, повторяет снова, никак не набирая в горящие легкие кислород. Отражение в огромном зеркале вторит его движениям, прожигая при этом янтарным взглядом откуда-то из-за спины. Разумовский выходит из круга света, оставляя видимыми лишь его руки, что пальцами сжимают шею до красноты. Парень наклоняется вперед – его волосы отражаются в зеркале – и горячее дыхание, пахнущее мятной зубной пастой и чем-то ещё, опаляет сухую кожу Волкова. – Ты совершил огромную ошибку, решив остаться здесь, - слова проходятся по коже лезвием, заставляя ту покрыться мурашками. Волков накрывает чужие пальцы своими, точно так, как это делал рыжеволосый, приставляя пистолет к собственной груди, и пытается ослабить их хватку. Не выходит. Руки смыкаются вокруг шеи сильнее, что на ней отвратительно вздуваются вены. Более не различая ни отражения, ни собственного тела, чудом не падающего на пол, мужчина оставляет попытку высвободиться. Дышит редко и хрипло, слюной пачкая подбородок. – Но мы сделаем всё, я сделаю всё, чтобы ты об этом не жалел, - говорит Разумовский и убирает руки. Олег падает на пол, ладонями упираясь в лакированную древесину и шумно откашливается. Шея нестерпимо болит, но сил дотронуться до неё, потереть раздраженную красную кожу, попросту нет. Лежит, повернув голову на бок, и часто моргает. Слезы скапливаются в уголках глаз, переваливаются, влажными дорожками спешат по коже и не исчезают на деревянном полу. Хрипит, запуская пальцы за ворот водолазки, ставшей в одночасье нестерпимо теплой и тесной, и оттягивает его. Воздуха всё ещё мало и легкое, то, что прострелили месяцы назад, болезненно ноёт. Этому не пройти даже через сутки. Знает, по собственному горькому опыту, потому прижимает ладони к полу сильнее. Подняться трудно из-за дрожи, что, казалось, бьёт всё тело, но Олег скалится, стискивает зубы, рычит по-звериному, и заставляет себя сесть ровно. Сидящий напротив, всего в каких-то жалких десятках сантиметров, Разумовский наблюдает за телохранителем, задумчиво почесывая подбородок. Не выглядит тем парнем, которому утром нужна была помощь для открытия бутылки с газировкой, который умолял искусственный интеллект отменить запланированные встречи и стряхивал крошки от чипсов на пол. От него только тело. – Мне кажется, здесь немного душновато, - губы кривятся в ухмылке, не предвещающей ровным счетом ничего хорошего, – Тебе так не кажется? Дышится легко? «Издевается». Олегу не удается произнести этого вслух, язык отказывается слушаться, бесполезно шевелясь в пересохшем рту. Вместо этого мужчина недовольно хмурит брови и небыстро качает головой так, чтобы сидящий напротив явно заметил. – Никак не установлю сюда вентиляцию, - чуть пожимает плечами, явно не ощущая пламени в своих легких, как это чувствует Волков. Вальяжно, растягивая движения как ноты в песне, Разумовский садится на пол и скрещивает ноги. Зачем-то поворачивает голову в сторону, где кроме темноты ничего не видно, и довольно прищуривается. Взгляд свой янтарный переводит моментально, впиваясь им в мужчину, и чуть приоткрывает рот. Вперед не поддается, да и в целом не двигается, хотя Олегу моментами кажется обратное. – Семь лет назад, на задворке детского дома ты учил меня курить, помнишь? – отвлекаясь, спрашивает Разумовский, и вопрос его в этой комнате звучит неуместным. Они могли бы обсудить вредные привычки за завтраком сегодня утром, за ужином или в промежутке между встречами. В прочем-то где угодно и когда угодно, кроме момента, когда следы от пальцев парня проявляются красным на шее Волкова. Тот не отвечает, вновь кивает согласно и смотрит с негодованием. Желание покинуть комнату становится в разы сильнее в момент явного осознания. Теперь щелкает только в голове у Олега, и он напрягается всем телом, заставляя кожу обтянуть никуда не исчезнувшие мышцы. – Ты тогда бросил курить, потом бросил меня здесь. Всё то время, когда тебя не было рядом, я травил свои легкие и представлял, как ты делаешь то же самое за тысячи километров отсюда. Но… Наклоняется вперед внезапно, что Волков не успевает отпрянуть, и шумно втягивает воздух. Касается носом чужой только что пораненной шеи, ведет вверх к уху, отчего у мужчины напрочь сбивается и без того неровное дыхание, и медленно отодвигается назад. – Но ты не курил, да? От тебя не пахнет табаком совершенно, да и не пахло никогда с тех пор, как ты появился на пороге моей квартиры. На самом деле, Волков никогда не замечал ни запаха сигарет, ни характерного дыма нигде в здании. Слова друга о том, что тот выкуривал сигареты всё это время, звучат фальшиво, что ответа на них не следует. – Тебе ведь прострелили легкое, да? Тот шрам на груди, которого ты касался в прошлый раз из-за этого? – Да, - первое слово Олега, произнесенное за минуты его молчания в комнате. С непривычки голос звучит чужим, слишком тихим и хриплым, что закрадывается мысль повторить ещё раз. – Из-за этого не куришь? – интересуется Разумовский и чуть наклоняется вперед. Близко на этот раз не подбирается и уводит одну руку за спину. Волкову всё равно до его действий. Всё его существо концентрируется на округлом шраме на груди, уродливо зашитой коже, неприятно ощущаемой, если коснуться пальцами. Это желание сдерживает. – Отчасти. Движения Разумовского подобны движениям мужчины, когда тот старался достать пистолет из-под подушки. Не расторопны, четко выверены и все же заметны. Олег наблюдает за ними с недоверчивым прищуром и не позволяет своему телу расслабиться даже на секунду. Рука рыжеволосого до запястья скрывается в темноте, явно выискивая что-то, пока сам парень чуть вскидывает бровь, неудовлетворенный полученным ответом. Сам он не замечает или же игнорирует прикованный к себе взгляд. – Отчасти, - повторяет, мелодично растягивая слога, и рука его в темноте замирает, – Есть еще причины? Расскажи мне о них, - приказ, а не просьба. Не удивляясь металлу слов, Волков тихо хмыкает. Тактика неизменная, по всей видимости, не раз проверенная и совершенно точно выигрышная, потому что мужчина открывает рот, прокашливаясь. Смотрит на чужую руку, ладонь которой показывается из мрака, и поднимает взгляд на Разумовского, что сидит все так же умиротворенно, выжидая продолжения. – Смерть от никотина мучительна, вот и всё. Ухмыляется, когда чужие лица в клубах густого сигаретного дыма мелькают на подкорке сознания. В их отряде, а быть может и во всем военном лагере, Волков был единственным некурящим человеком. Почти. Одинокий и юный, оторванный белоснежной бумажкой с ярко-синим штампом от родного города, он был в числе первых, кто с подъемом спешил зажать сигарету в губах. Её дым в легких кружил голову, создавая при этом непонятное ощущение спокойствия. Он выдыхал тревогу вместе с серым дымом, что неизбежно желтил зубы и оставался горечью на языке. Тогда Волкова это не беспокоило совершенно. – Но, он же приносит облегчение, не так ли? Кружит голову, - произносит Разумовский, словно бы читая мысли телохранителя, и мгновением тому кажется, что так оно и есть. Рука окончательно вырывается из укрытия мрака, сжимая костлявыми пальцами белоснежную коробку с страшной наклейкой в нижней части. Олег узнает в ней упаковку сигарет, которые как раз и пытался курить на заднем дворике детского дома. – Что ты? – вопрос обрывается рукой, поднятой вверх. Рыжеволосый вертит пачку сигарет в руках, снимая с неё шуршащую слюду и бросая ту на пол. Раскрывает упаковку и достает одну длинную сигарету, зажимая меж пальцев. Искры в янтарных глазах прожигают темноту. – Ты пытаешься выглядеть суровым, - рукою с сигаретой парень указывает на цепочку с волчьим клыком на шее Олега, – Вспомнил об этой побрякушке, бороду, наконец, подравнял. Но чего-то не хватает, ведь так? Вопрос, которому суждено остаться без ответа. Волков прикрывает глаза на короткое мгновение накатившего от затянувшегося разговора и не прошедшего недостатка кислорода негодования. Пара секунд, когда мир вокруг затихает, а веки чуть подергиваются. Чужой запах ударяет в нос дорогим одеколоном и виноградной шипучкой. Олег открывает глаза моментально, тотчас зажмуривая веки от яркой вспышки напротив своего лица. Не услышал, как щелкнула зажигалка. – Смотри на меня и не смей закрывать глаз, - негодует Сергей, подбираясь ближе. В теплом свете на его лице появляются недобрые тени, темными кругами дрожа под глазами. Пламя в его ладонях почти что не дергается из-за отсутствия какого-либо движения воздуха в комнате. Не реагируя ни на чье дыхание, оно лижет сигарету, поджигая табак. Тот вспыхивает красноватым кругом. – Приоткрой губы. Волкову бы ослушаться, подняться с пола и оборвать театр одного актера, но что-то в чужих словах, их сталь, так напоминающая приказы командира в пустыне, заставляет мужчину повиноваться. Разжимает ранее плотно сжатые губы и мычит, тихо и унизительно, краснея при этом нещадно, когда рыжеволосый толкает фильтр ему в рот. Бумага намокает от слюны и чтобы не выронить сигарету, Волков обхватывает её губами. Затяжка случается непроизвольно, рождается коротким вдохом. Едкий пар наполняет пробитые легкие, просачиваясь, кажется, прямо в грубые швы, и вытесняя из них воздух. Олег болезненно закашливается, рукой сжимая водолазку аккурат против легких, и смотрит на собственную грудь, боясь увидеть, как серый дым выходит через округлый шрам. – Приятно? Чувствуешь себя мужиком? – слова, которые Волков говорил, наблюдая, как рыжеволосый кривит лицо, раскуривая одну сигарету на двоих. Теперь они принадлежат Сергею, пальцы которого не позволяют сигарете выпасть изо рта мужчины. Толкают её обратно, что фильтр мнется о стиснутые зубы. Недовольно, он сверкает глазами и командует вновь. Долго противится не получается, шею Волкова подобно тискам сжимают руки, несколько часов назад протягивавшие ему закрытую стеклянную бутылку. Сжимают, душат, заставляют упасть на пол, лицом прямо в древесину. Открывают рот, толкают сигарету и повторяют пытку до тех пор, пока единственным, о чем еще может думать Олег, не становится сигаретный дым. Затяжки длятся дольше, неприятно наполняя паром легкие и разнося предательский никотин по крови. Это похоже на срыв после зависимости, когда первые минуты, ты злишься на себя, потом на кого-то другого, а после пускаешь ситуацию на самотек. Волков держит сигарету сам, изредка стряхивая пепел прямо на пол, под довольным янтарным взглядом рыжеволосого. – Мне, конечно, приятно от того, как ты стонешь, - задумчивый голос Сергея вырывает из искусственно созданной серой пелены мыслей, где кроме боли в легких и головокружения толком ничего и не было, – Но я планировал, что это будет иначе. Сжимает сигарету губами сильнее, делая самую долгую затяжку, от которой места в груди не останется на какой-либо ответ. Смотрит на парня в упор и наклоняется вперед, оставляя между их лицами жалкие сантиметры расстояния. Ухмылка скрывается за клубом дыма, кривится, исчезает вовсе, когда неожидавший такого действа Разумовский закашливается, прикрывая рот рукой. Свободной же машет по воздуху, разгоняя дым. Мужчина смотрит на жалкие попытки с издевкой, теперь уже по-настоящему расслабляясь. Головокружение обращается приятной рассеянностью, от которой глаза Волков закрывает все чаще, а открывает дольше. Морща лицо, Сергей все же выжимает из себя улыбку, пугающую и совершенно недолгую, так как уголки губ стремительно ползут вниз. Лицо становится серьезным, когда он, садясь ровно, поправляет упавшую на глаза челку. – В прошлый раз, когда ты оказался здесь, мне пришлось раздевать тебя. Сегодня ты сделаешь это сам. И что-то в его янтарном взгляде пугает сильнее холода слов. Дикое, свирепое, сумасшедшее, искрящееся при каждом новом звуке сильнее, оно заставляет мужчину сбросить с плеч пиджак. Ткань бесформенно падает на пол, позвякивая монетами в нагрудном кармане. – Правильно. Не торопись, у тебя много времени, - говорит, щурясь как довольный кот, и усаживается на полу поудобнее. Слегка отодвигается назад, что лицо скрывает искусственная темнота. Больше Олег его не видит, лишь изредка мелькают пряди рыжих волос, когда парень не сдерживает шумного вдоха, продолжая при этом указывать. К пиджаку на полу присоединяется водолазка, спешно стянутая через голову, и ботинки. – Нет, её оставь, - шепчет Разумовский, лица которого все так же не видно, в момент, когда мужчина чуть поднимает цепочку с кулоном. Серебро холодом остается на коже, – Она мешать не будет. Теперь брюки. Это унизительно, настолько, что дрожащие от перенапряжения пальцы не справляются с единственной пуговицей, удерживающей одежду от того, чтобы упасть на пол. Краснеют щеки, Волков замечает это, случайно скользнув взглядом по отражению, где мужчина с выпирающими позвонками и несуразно большим кулоном на груди, сидит, полуспустив черные брюки и задыхается. Его грудь часто вздымается, поднимая вместе с собой волчий клык, и опускается резко, что кожа обтягивает кости. Он выглядит ужасно, с ровно подстриженной бородой и отчаянием в глазах. Жалкий, мелкий, ничего не стоящий. Мужчина упускает момент, когда произносит слова из своих мыслей вслух. Кровь, только что красившая щеки в алый, разом отливает куда-то в область желудка. Металлический привкус во рту первично не яркий, постепенно усиливается. Закрывает глаза, не смея открыть их, даже почувствовав тепло от рук Разумовского на своей груди. Тот прижимается всем телом, и пуговицы его рубашки неприятно упираются в кожу. Волков готов поклясться почти всем – глаза у парня сейчас синие. Ладони его скользят по плечам, гладят, заставляют расслабиться и поднять, наконец, голову. Горячее дыхание заставляет кожу покрыться мурашками, и мужчина ничего не может сделать, кроме как сжать губы. Рыжеволосый отодвигается немного и отнимает руки. Качает головой, пока искры заполняют радужку глаз, и с силой прижимает указательный палец ко лбу Олега. Тот не реагирует, сжимая веки настолько, что в темноте появляются красные пятна. – Ты же понимаешь, что все твои проблемы здесь, - палец стучит по лбу. Без явного интереса мужчина наблюдает за тем, как рыжеволосый вертится вокруг него, часто приказывая поднять или опустить руки. Изредка поворачивает голову, когда веревка проходится по шее, и взглядом встречается с уставшим отражением. Веревка на груди уже привычно раздражает кожу, оставляя после себя розовые полосы, что не пройдут завтра, послезавтра и даже через четыре дня. Спрячет их под очередной черной водолазкой. – Что же такое, - ворчит Сергей, недовольно поджимая губы, и выдыхает как-то особенно утомленно. Бечевка под его пальцами слабеет, более не впиваясь в загорелую кожу, – Мне мешает твоя цепочка. Наклонив голову, мужчина интуитивно шевелит руками, желая снять мешающий аксессуар со своей шеи, но действия не случается. Сухие пальцы правой руки нащупывают шершавый, покрытый сотнями маленьких ниток, материал веревки. Запястья связаны ею вместе. Чуть хмурит брови, пытаясь припомнить момент, когда позволил завести руки за спину. Неприятное ощущение раздраженной кожи на запястьях проявляется через несколько мгновений, что Олег лишь кивает. – Что же делать? – спрашивает более у отражения, чем у друга, пытающегося соединить концы двух веревок у него на шее, – Снимешь её, господин? – последнее слово растягивает по слогам, заставляя сорваться с губ вместе с короткими жаркими выдохами. – Наклонись вперед, - Разумовский толкает мужчину в спину несильно, но тот понимает, что именно нужно сделать. Склоняется и клык кулона, свисая, звонко ударяется о деревянный пол. Веревки на шее переплетаются, поднимая подбородок безвольного Волкова, лоб которого находится в неприятной близости к полу. – Правильно, а теперь поднимайся обратно. Незамысловатое действие заставляет веревку сильнее впиться в горло, на несколько секунд лишая какой-либо возможности сделать вдох. Олег не пугается, не округляет глаза и не шевелит связанными ладонями. Отражение в зеркале медленно встает на колени. На груди тотчас появляется новая бечевка, толще, чем остальные. Давит сильно, выбивая остатки воздуха, а вместе с ними и контроля над телом. – Ещё совсем немного, Олег. Пара завязок, - шепчет парень и губы его теплые касаются кожи между лопаток Волкова. Разместившись за его спиной, он точно так же смотрит в зеркало, не прекращая петлять веревку на чужом теле. Медленно похлопывает телохранителя по груди, прижимаясь к нему со спины, и пальцами поднимает тому подбородок, дабы взглядом встретится в зеркале. – Смотри. Теперь она пересекает пояс, сжимая до боли в позвонках, поднимается выше, с двух сторон соединяясь с веревкой на груди. Оттягивает её вниз, словно специально оставляя место под серебряный кулон, и смыкается на шее. С запястьями никак не соединяется, позволяя мужчине изредка шевелить руками. – Теперь твоих шрамов не видно, ни здесь, - накрывает ладонью веревку на груди, аккурат в том месте, где предательски ноет округлая отметина, – Ни здесь, - полоса на животе, слишком длинная, чтобы стать незаметной, скрыта под переплетенными веревками, – Ни на твоих запястьях. Смотри же на себя без них. И Волков повинуется. Скользит взглядом по маршруту веревок, останавливаясь на невидимых под ними шрамах, заставляет себя вспоминать об их существовании. Жадно глотает бездвижный воздух, пока руки Разумовского медленно спускаются по выпирающим кубикам пресса всё ниже к паху. – Я месяцами представлял тебя в этой комнате, Олег, - горячее дыхание опаляет ухо, заставляя судорожно сглотнуть слюну, тем самым позволяя веревке сильнее впиться в шею, – Связанного, сильного, с черной повязкой на глазах и какой-нибудь игрушкой в… Отражение Сергея умолкает, прикусив губу. Парень качает головой, лбом упираясь в плечо друга, и чуть надавливает пальцами тому на член, вызывая тихое постанывание. В пустой комнате оно слышится куда более отчетливо. – Не думал, что смогу осуществить свои замыслы с тобой, - кропотливые губы оставляют влажные поцелуи на плечах Волкова, пока тот старается держать глаза открытыми, наблюдая за движениями друга, – Но это оказывается куда сложнее из-за твоих, особенностей. – Особенностей? – недоумевает мужчина, и язык его предательски путается, обрывая предложение, когда пальцы рыжеволосого смыкаются на встающем члене. Тот небрежно ведет сжатой ладонью вверх. – Не представлял, что ты можешь ненавидеть своё тело, - говорит с горечью в голосе, чуть морща лицо, и покачивает головой, – Но посмотри же на него. Оно идеально, вылеплено словно бы из мрамора, а ты убиваешь его из-за шрамов, которые теперь и не видишь. Олег сглатывает, переводя взгляд с руки друга обратно на свое тело. Обтянутые кожей мышцы перекатываются, поднимаются на вдохе. Возможно, оно не настолько и отвратительно. – Чувствуешь, как оно твердеет от моих прикосновений? Пальцы поднимаются вверх по члену, сжимая не так сильно, когда доходят до розовой головки. Размазывают по ней каплю выступившей смазки – лучшее доказательство согласия мужчины с чужими словами. – Как оно слушается, стоит начать говорить тише, - шепчет, языком касаясь мочки уха. Небольно стискивает её белоснежными руками, пока свободная рука скользит по груди Волкова, поглаживая мускулы. – Как ты стонешь, если я делаю вот так. Волков напрасно прикусывает губу от действий парня, рука которого ритмично поднимается и опускается, вторя вдохам мужчины. Сжимает член у основания и, не ослабляя хватки, поднимается до головки. Опускает вновь, немного резче, чем стоило, и стон громко разносится по комнате. Эхом не повторяется, ему этого и не надо, поскольку Олег сам толкает вперед, заставляя рыжеволосого двигаться рукою быстрее, заставляя самого себя ронять стоны один за другим. Ему нечем дышать, но это последнее, о чем думает мужчина, через зеркало наблюдая, как поднимается рука друга, как тот наклоняет голову, жмурится, оставляя на шее красные кровоподтеки и пачкая её слюной. Света в помещении становится меньше или же все дело в том, что Олег прикрывает глаза, не в силах больше противится дурманящему желанию, тугим узлом образующемуся в низу живота. Хочется разрядки и как можно скорее, но, явно заметивший это Разумовский не торопится. Тянет за веревку на шее друга сильнее, что тот закидывает голову, и языком проводит по дергающемуся кадыку. Простое действие, которого никто и никогда себе не позволял, заставляет Волкова зарычать, затрястись и повернуть голову без чужой наводки так, чтобы обхватить губы парня своими. Их поцелуй ненасытный, страстный, пропитанный табачным дымом и желанием длиться до тех пор, пока Разумовский первым не прерывает его, шумно глотая воздух. Улыбается самодовольно, более не пугая янтарными искрами, и льнет к чужим губам снова. Они дышат друг другу в рот, изредка двигают языками и стонут так пошло, что позавидовали бы актеры с дешевых порнокассет. Волков проникает языком рыжеволосому в рот, вынуждая того двигать рукой быстрее. Тот шипит, через силу отворачивая голову, и удавкой на шее вынуждает Олега сделать то же самое. Их обезумившие желанием взгляды встречаются в отражении огромного зеркала. – Смотри же. Двое мужчин в кругу света, Волков с трудом различает их силуэты, все сильнее опуская веки. Они двигаются быстро и все же плавно, лишая какой-либо воли отвести взгляд. На мгновение бывшему военному кажется, что там вовсе не он. Слишком довольный, слишком красивый. Но рука Разумовского, поднимающаяся по его члену, рушит это сомнение, подобно тому, как рушит остатки сознания мужчины. Он содрогается всем телом, наивно поворачивает голову, стараясь получить ещё один поцелуй, и хрипло стонет, подбородком касаясь собственной часто вздымающейся груди. Сергей убирает свою руку, вытирает пальцы заранее приготовленными влажными салфетками, что незримо для всех лежали в темноте, и поднимается с пола, так и не удостаивая Волкова поцелуем. Тот зажмуривается, трясет головой из стороны в сторону, а открыв глаза, привычно уводит взгляд от отражения. Веревки бесполезной грудой материала падают с его тела на пол. Он потирает раскрасневшиеся запястья, массирует их и окликает Разумовского, уверенный, что всё закончилось. – Не так, - холодно поправляет Сергей, скрываясь где-то в темноте. Щелкает выключателем и лампочки в потолке, моргая, начинают неравномерно включаться. – Господин? – шепчет мужчина, едва ворочая языком. Приятная усталость заставляет его тратить силы на то, чтобы не упасть на пол. Подняться пока не решается, продолжая растирать места, где веревки сильнее всего натерли кожу. – Да, - улыбается, прикрывая глаза от такого обращения, и походит к Волкову вплотную, присаживается, чтобы оказаться с ним на одном уровне, – Хочешь что-то спросить? – Ты, - недовольный прищур заставляет Олега прикусить губу, подобно тому, как это было месяцы назад в пустыне, – Сказал, что я пожалею, что остался. Но почему? – Потому что теперь ты в моей власти, - слова звучат неприятно, но скрываемый ими смысл больно врезается с сознание мужчины, заставляя того не без труда напрячься, – И я никуда тебя не отпущу.