The Lure of the Moon

У нее странный смех. Или, возможно, странным его делает тот факт, что она смеется, хотя вся в крови. Тяжело сказать. Она просто сидит и улыбается ему, будто они хорошие друзья. Она выглядит довольно и почти легкомысленно, хотя засохшая кровь стягивает кожу у ее правого глаза, очевидно, ей просто не пришло в голову утереть ее. На мгновение Стайлз думает, может быть, она в каком-то роде сирена — потому что он чувствует, как его тянет к ней, несмотря на то, что здравый смысл говорит бежать как можно дальше. — Что ты такое? — спрашивает он и пытается не поморщиться, когда дверь со стуком захлопывается за ним. Он чувствует надежную линию из пепла на задворках своего сознания, натянутую оттого, что Дерек изо всех сил пытается освободиться. — Можешь просто звать меня Амандой, — говорит она, и ее голос пронзает его до костей, хотя он очень старается не подавать виду. В ответ на это она только издает еще один тихий смешок. — Это твое настоящее имя? — А «Стайлз» действительно твое? — многозначительно переспрашивает она. — Туше, — сухо замечает Стайлз. — Я так понимаю, что ты решил принять мое предложение? И ты зашел сюда не просто поболтать? — Сразу к делу, я понимаю. Говори. — Это не так делается, — возражает она. — Я сказала, что помогу, если ты освободишь меня. Если хочешь мою помощь — исполняй свою часть. Стайлз оглядывает скептическим взглядом веревки, которыми Дерек связал ей руки. Завязано довольно туго, но это просто обычная веревка, а она смогла вытащить себя с границы смерти. Так что у него есть серьезные сомнения, что подобные путы могут быть для нее преградой. — О, ты же не думаешь, что я об этом? — смеется она, проследив его взгляд. Она поднимается и веревки развязываются и бесполезно опадают у ее ног. — Боюсь, я прошу тебя о чем-то более серьезном. Я оставила это, только чтобы поддерживать вид перед твоим фамильяром. — Моим фамильяром, — непонимающе повторяет Стайлз. Она подходит ближе, и Стайлз уверен, что потерял всякую связь со здравым смыслом, когда он остается на своем месте. — Твой волк, — говорит она мягко. — Он достаточно силен для того, кто принадлежит кому-то настолько юному. Но ты, похоже, вполне способен с ним управиться. — Он не фамильяр, и он не принадлежит никому. Это даже не… Я просто. Он не хотел, чтобы я снова увиделся с тобой. Вероятно, он был голосом разума, и я должен был послушать. Потому что я не… — Не кто? Не ведьма? Это не то, что ты думаешь, знаешь ли. И тебе не удастся больше этого отрицать. Ты когда-нибудь слышал об испытании ведьм? — Конечно, — фыркает Стайлз, — тебя признают невиновным, если ты умираешь. — Верно, — соглашается она. — Можешь считать белладонну своеобразным испытанием ведьм. Учитывая количество отравы, которая бежит по твоим венам, если бы ты был просто человеком — ты бы уже умер. — Я думал, что весь смысл этого в том, что она убивает ведьм? Единственный верный способ, так? — Нет «верных» способов убить ведьму. Хотя, без моей помощи это, конечно, убьет тебя. В девяносто девяти случаях из ста она уничтожает любую ведьму, которой коснется. Она высасывает их силы, оставляя абсолютно и бесполезно мертвыми. Поэтому охотники так ее любят. Они склонны переписывать историю и забывать, что есть еще сотый случай. — Ты говоришь так, будто не была с ними заодно, — замечает он. — Не пытайся отрицать, что это ты окружила дом рябиновым пеплом. — Это я, но, возможно, не по той причине, по которой ты думаешь. Мне нужно было удержать тебя здесь. — Это в общем-то как раз та причина, о которой я думал, — без выражения отвечает Стайлз. — Они заставили меня возвести барьер, но удержала его я ради твоей пользы, — настаивает она. — Никто снаружи не может тебе помочь. Я единственная, кто способен вытащить тебя из этого живым. — Потому что ты ведьма, — говорит Стайлз, и это больше не вопрос. Часть его знала с самого начала, что она такое — что он такое. — Да, — соглашается она, удовлетворенная его пониманием. Им обоим ясно, что он все равно, что признал это о себе. — Это не означает, что я могу тебе верить. — Я была их пленницей, у меня нет верности им. Ты правда думаешь, что они позволили бы мне жить после того, как они получили бы желаемое? Они охотятся на нас ради спорта. Они позволили мне жить только потому, что ты их интересовал больше. — Но почему я? Я никогда не получал приглашения в Хогвартс. Я никогда не проваливался в витрины в зоопарке. Я всегда был совершенно обычным… — Я уверена, что так оно и было, — перебивает она его. — Но чем бы ты ни был раньше, сейчас ты что-то другое. Ты зажег искру, Стайлз, и она разгорелась. — Она наклоняется так близко, что он видит кровь у корней ее волос. Она похожа на облезшую краску. — Ты вообще представляешь, насколько редко подобное случается? Стайлз морщится, чувствуя затылком странную дрожь. Дерек давит на барьер со всей силой своей убежденности, и Стайлзу приходится перевести дух, прежде чем вернуть линию пепла на место. — Я почувствовала это, — говорит она мягко. — Как ты можешь не верить, если ты живешь в этом мире каждый день? Твой волк скребется на границе твоего контроля, но несмотря на то, как ты ослаблен, ты держишь его надежно закрытым. Со всей этой отравой в тебе, ты должен с трудом стоять на ногах, что уж там говорить о наложении заклятий. — Это другое, — отвечает Стайлз. — Они другие. Я просто человек. — Они не так уж отличаются. Ты сам знаешь все те мифы, которые образовались вокруг рода твоего фамильяра… — Он не… — горячо прерывает ее Стайлз. — Ну, пускай волка, — равнодушно поправляется она. — Смысл в том, что тебе лучше, чем кому бы то ни было, известно, как мало из всего этого правда. Люди всегда пытались объяснить нас, но редко бывали правы. Так все и случается — кого-то укусил волк, и он становится волком. Кто-то, обладающий силой, наложил заклятие, и оно отразилось назад. Ты бежал к этому с тех пор, как впервые взял горсть того пепла. — Откуда ты столько знаешь обо мне? — требовательно спрашивает Стайлз. — Они следили за тобой, преследовали тебя, — признает она. — Даже один из твоих учителей у них на побегушках. — Харрис, — понимает Стайлз. — Я не заморачивалась именем. Меня куда больше интересовало то, что они говорили о тебе. У тебя так мало знаний о том, что ты на самом деле, но ты все равно смог сделать больше, чем может большинство. — Я много знаю про ведьм, — возражает Стайлз. — Я видел «Гарри Поттера» раз тридцать, и у меня есть полная коллекция кассет «Зачарованных». Знаешь, такая, в коробке, сделанной под книгу заклинаний? Там еще много дополнительных… — Ты прекрасно знаешь, что в этих выдумках нет никакого смысла, — отвечает она и впервые звучит немного раздраженно. — Хотя можно сказать, что все они базируются на крупицах истины. Мы не можем превращать людей в животных, но мы можем заставить оборотней изменять форму. Мы не можем летать телами, но можем нашим разумом. — Астральная проекция? Серьезно? — удивленно спрашивает Стайлз. — Это просто слова. Это как пытаться переводить мертвый язык и не находить эквивалентных заменителей. Нет слов, правильно описывающих нашу сущность, что мы можем делать, так что приходится использовать доступное. — Я всегда считал себя Йодой, — говорит Стайлз. — Но ты просто-таки на десять шагов впереди, со всем нескончаемым бредом. — Тогда перейдем к сути? — спрашивает она и закатывает рукав, поворачивая свое запястье. На ее коже глубокие раны, отдаленно напоминающие крест. Посреди самой глубокой виднеется небольшой камень, и издалека это почти может сойти за браслет. Вблизи же зрелище ужасающее. Кровь в ране вокруг камня ярко-красного цвета, но застывшая, запечатывающая. — О, Боже, — шепчет Стайлз. Камень выглядит почти вросшим в нее и издает слабое свечение. Он может чувствовать силу, даже просто смотря на него, и вынужден отвернуться, когда волна дурноты настигает его. — Охотники такие варвары, тебе не кажется? — шепчет она. — Видишь теперь, почему я была с ними? Если бы я не помогла им, они использовали бы эту отраву против меня. Это был выбор — ты или я. Но теперь это они или мы. Мне нечего терять, помогая тебе, а ты мог бы многое приобрести, помогая мне. — Что это? — спрашивает Стайлз, заставляя себя взглянуть на нее еще раз. — Хризоберилл, — отвечает Аманда. — Кошачий глаз, если точнее. Понятным тебе языком — это наш криптонит. — Он истощает тебя? — пробует Стайлз. — Скорее ограничивает. Есть только одна вещь, способная отнимать у нас магию, и она течет по твоим венам, а не моим. Этот камень не дает мне использовать большую часть моей силы. Мне осталась способность к самоисцелению или накладыванию слабых заклятий, но ничего больше. Он не может убить меня, но он меня калечит. — Чего ты хочешь от меня? — спрашивает он подозрительно. — Я хочу, чтобы ты его вынул. Помоги мне, и я помогу тебе. — Ты только что сказала, что это наш криптонит. — Так и есть, — кивает она. — И я не обещаю, что это будет безболезненно, потому что болеть будет адски. Мне немного больше, чем тебе, если это имеет значение. — Что ты собираешься делать с ними, если я сделаю это для тебя? — спрашивает Стайлз. — С охотниками? — Ты правда хочешь знать? — осведомляется она с широкой ухмылкой. — Потому что я могу пообещать тебе, что если ты сделаешь это, ты и твой волк будете в безопасности. Если только я не ужасно ошиблась на твой счет, мне казалось, что это и было твоей главной заботой? И не думай, что они его не убьют, Стайлз. Он заперт здесь, и не только мной, но и тобой. В конце концов, им надоест ждать, и они придут сюда, и он будет беспомощен. Ты не можешь защитить его без помощи. Стайлз не так наивен, чтобы думать, что у нее благородные цели, но она права. Он отрезан от своей стаи и окружен охотниками, и ему осталось, может быть, несколько часов. Он отпустит Дерека, само собой, но он не уверен, сколько охотников там затаилось, и сможет ли он сражаться со всеми в одиночку. — Хорошо, — говорит он наконец, глубоко вдыхая. — Что я должен делать? — Камень вцепился в мою магию, — объясняет она. — Охотники вставили его, но даже они не смогли бы его вынуть. Тебе нужно протиснуться между мной и им и вырвать его. Но не держи его дольше, чем несколько секунд, или он прицепится к тебе. — Ага, супер, — замечает Стайлз, морщась, разглядывая месиво на ее руке. Это почти так же неприятно, как когда Дерек просил отрезать ему целую руку, не считая того, что это был Дерек, а значит, было хуже. Он еще раз вздыхает и аккуратно обхватывает ее запястье, подтягивая ближе, чтобы лучше рассмотреть. Камень ярко вспыхивает, линия в центре невольно наводит на мысль, что он тоже наблюдает за ним. Кошачий глаз, сказала она, от него трудно отвернуться. — Ну, поехали, — говорит он и просовывает палец ей под кожу. Аманда издает задушенный вскрик, и Стайлз падает на колени, утягивая ее за собой. Боль бежит от его пальцев вверх по руке и через грудь сворачивается вокруг сердца, затуманивая зрение. Но он не отпускает. Он поддевает нижний край и тянет его наружу, отбрасывая к противоположной стене, как только чувствует толчок освобожденной силы. Она бьет, как волна прилива, проходя сквозь него и вырываясь наружу. Он чувствует, как его контроль над пеплом распадается, когда она поднимается на ноги. — Так гораздо лучше, — говорит она, и Стайлз удивленно наблюдает, как вся высохшая кровь исчезает с нее, не оставляя ни пятнышка. Он едва успевает потянуться назад к своему потерянному контролю, а она уже заканчивает преображение. Стайлз закрывает глаза и тянется к пеплу, но уже слишком поздно. Дверь вырывается наружу из своих креплений и ударяется об пол. Дерек стоит в проходе яростный, будто ангел мести. Стайлзу очень пиздец. Если белладонна не убьет его, то это сделает Дерек.