Королевское Древо

За пять дней Чайльд действительно успел соскучиться по теплым лучам солнца и влажному соленому морскому ветру. День, когда корабль отдает швартовы, становится поистине долгожданным. Работа кипит, шумят механизмы, так кстати отремонтированные. Без них выйти со спокойных черных вод под сводом Каэнри’ах было бы действительно сложно. Но с ними корабль плавно идет по волнам, пока команда затягивает узлы. И все бы как обычно, кроме того, что на борту только кое-что отличается от привычного порядка вещей. Кое-кто. На кого отвлечься, кажется, считает долгом каждый на борту. — Людям интересно, что это за птичка у нас на корабле, — спрашивает Сергун, боцман, сам подойдя к Тарталье, пока что лично занявшему место рулевого, — неужели ты решил нас порадовать и успокоить этой красотой? Думаешь, его одного на нас всех хватит? Что-то в груди у Чайльда мерзко так сжимается от осознания смысла этих слов. Что-то в нем противится мысли делить принца с кем-то еще. — Закати губу, Сергун, — усмехается Капитан, глянув на боцмана с прищуром, прежде чем вернуться к наблюдению за расширяющейся полосой света. Еще немного — и под солнце, к ветру, — отец этого лорда не обрадуется, если сына, за безопасный проезд которого на этом корабле заплатили, пустят по кругу. — Значит, важная птичка, — делает вывод мужчина, задумчиво глядя на предмет их обсуждения, неподвижно застывшего у левого борта и просто наблюдающего за тем, как идет бриг, — только скажи, почему за него платят, а мы денег этих в глаза не видели? — Потому что их выплатят, когда я верну лорденыша его батюшке живым и здоровым. Так что в наших интересах, чтобы он был в безопасности, — объясняет капитан, чуть щурясь от того, что света становится больше и он режет глаза, привыкшие к мягкому полумраку. — И давно мы сначала делаем, а потом берем деньги? — продолжает Сергун. — Слушай, там такое обещали, что можно и подождать. Тем более наш пассажир не должен быть особо хлопотным. Парень не глупый, я бы даже сказал, что вполне разумный. — Это все здорово, но ребята зарятся на его хорошенькое личико. — Могут и не мечтать. Это не их лига, — еще раз отвечает Чайльд и не контролирует то, что тон у него становится немного жестче. Не такой беззаботный, — лучше позаботьтесь о том, чтобы паруса были готовы к выходу в море. Мы близко. — Будет, капитан, — отвечает боцман, оставляя Чайльда в одиночестве. Тот чуть хмурится, замечая, что Сергун бросает на Кэйю долгий взгляд, пока принц смотрит на Тарталью с игривой ухмылкой, а затем отстраняется от перил и направляется к нему. Что ж, если Альберих будет держаться его, на первых порах будет спокойнее. Все, что нужно сейчас — команде привыкнуть к их новому попутчику, а ему самому к большому миру, который его ждет. — Скоро выйдем в море, — говорит Чайльд, когда Кэйа останавливается возле него. Он не успевает ничего ответить, прежде чем капитан снова обращается к нему, чуть серьезнее и тише, — и держись пока что ближе ко мне. Так всем будет спокойнее. Тарталье не нравится то, какой становится ухмылка Кэйи. Той, которая говорит о том, что он будет пытаться спорить с этим решением. — Почему это? Разве я не в безопасности на этом корабле? — спрашивает Альберих, опираясь бедром о перила рядом со штурвалом, таким образом оставаясь в поле зрения Чайльда. — Конечно в безопасности, дело не в этом, — фыркает Чайльд, задержав взгляд на принце, его сложенных на груди руках. Рубашку, ощущение, Кэйа до конца застегивать просто не умеет. И что вот с ним прикажете делать?, — просто ты тут пока чужой. Ребята не привыкли к таким вот пассажирам. — Каким “таким”? — спрашивает принц, чуть щурясь, не двигаясь с места. — Знатным и красивым, — коротко поясняет Чайльд, наблюдая, как Кэйа чуть щурится, когда солнечный свет становится ярче, светит сбоку, — они могут быть очень настойчивыми и не особо нежными. Они без ласки месяцами живут и ее им много не бывает. — О, а ты, значит, очень сильно отличаешься, да, капитан? Нежный и обходительный, — усмехается, язвя, Кэйа. Чайльд поджимает губы. — Если тебе показалось, что я не нежный, то с тобой, должно быть, как с нежным цветком обращались, — тем же отвечает он. — На то есть причины, если ты подумаешь. Да и твои подчиненные кажутся порядочными людьми. Ничего такого, что ты сказал, я еще не заметил, — голос у принца спокойный, но Чайльд может заметить, что в его взгляде есть доля недовольства. — Кэйа, я просто стараюсь как лучше, — вздыхает Тарталья и смотрит принцу в глаза, ловя его взгляд. — Раз уж на то пошло, то лорд Кэйа. Не будем давать твоей команде повод думать, что я с тобой ближе, чем они, — поправляет принц и чуть склоняет голову на бок. У Чайльда в груди неприятное ощущение. Словно с ним играют. Будто Альберих не воспринимает его слова всерьез. Это раздражает. Он фыркает, — а еще тебе стоит помнить, что я могу себя защитить. Не ты ли дарил мне меч, потому что слышал, что я хорошо обращаюсь с ним. Хорошо, это аргумент, с которым Чайльд молча соглашается. — Лорд Кэйа, будьте готовы, солнце куда ярче кристаллов в вашей стране, — говорит Чайльд легче, цепляя на лицо легкую улыбку, давая понять, что прошлый разговор окончен. Улыбка не может быть искреннее, когда взгляд принца смягчается, а уголки его тонких губ чуть приподнимаются. Настроение так быстро меняется. — Я заметил. Да и ветер уже куда крепче, — отвечает Кэйа. — О, подождите. Это еще только легкий сквозняк. *** Оказаться в открытом море, когда в пределах видимости только его синяя гладь и небо, кажется Чайльду долгожданным возвращением домой. Ветер дует в спину влажный и соленый, несет бриг без флагов по волнам. Все обычно и знакомо, кроме того, что капитан сего судна все время в напряжении, хотя его команда вполне спокойна и даже довольна. А как не быть, когда твой обычный заполненный работой день разбавляют весьма приятной и в разговоре, и на лицо компанией? Кэйа умудрялся уделять внимание каждому совершенно непринужденно. Легкие улыбки, шутки, прикосновение здесь да там. Это было определенно противоположным поведением тому, о каком говорил Чайльд, наблюдающий за порханиями Кэйи и голодными взглядами ему в спину каждый божий день. У него просто нет выбора, когда он уже привык подмечать каждую мелочь на корабле, кто и чем занят. Хотел бы он упускать хотя бы часть всего этого. Избавиться от этого постоянного напряжения и дурацкого недовольства в груди. Чайльд убеждает себя, что оно от этой странной игры, которую устроил Кэйа, не от понимания того, что он флиртует не только с капитаном. Не то, чтобы у него было право на подобные мысли, когда все, что между ними было — три дня секса с четким статусом “без обязательств”. Они и знакомы-то всего около двух недель. Тем не менее, когда он окликает Кэйю, заметив, как рука у матроса тянется лечь ему на талию, голос у Чайльда становится твердым и серьезным, что эта самая рука тут же опускается: — Лорд Кэйа, загляните ко мне в каюту на пару слов. Желательно сейчас. Альберих же совершенно спокоен. Улыбается матросу, и, вероятно, идет следом за Тартальей, потому что вскоре после того, как он закрывает дверь, она открывается перед принцем. — Вы, смотрю, нашли язык с моей командой, милорд, — говорит Чайльд и оборачивается, чтобы столкнуться с тем, что Кэйа кажется искренне удивленным. Он проходит вглубь каюты и садится на стул за столом капитана, закидывая ногу на ногу. — Да, они очень даже приятные люди. Ты слишком низкого мнения о своих подчиненных, — отвечает Кэйа как ни в чем не бывало, но не спускает взгляда с Чайльда, перемещающегося по своей каюте и в итоге останавливающегося у стола, — и они могут многое рассказать. Ты, например, не рассказывал про Океаниду. Тарталья упирается кулаком в поверхность стола и едва удерживается от фырканья и вздоха. Сам себе не может объяснить, откуда появляется это недовольство действиями Кэйи, раздражение от того, что он не слушает капитана. — Что же, вашество, рад за вас, но если дело так и пойдет, позвольте один совет, — говорит Чальд, чеканя слова и не отрывая взгляда от лица Кэйи. Напряжение никак не уходит из тела рыжего, так еще и просачивается в воздух. — Интересно, какой, капитан? — спрашивает Кэйа, и снова ощущение, что он ведет свои странные игры. То ли ему так скучно на корабле, то ли просто нравится. — Выберите себе одного рассказчика, — зато Чайльд в этой игре принимать участия не хочет. Но и говорит, кажется, слишком прямо. Но оно, быть может и к лучшему. — Зачем бы мне? — удивляется искренне Кэйа, складывая руки на груди. — Подумайте сами. Одному несчастному в таверне если он расскажет, что отымел важную птичку, которая на корабле на особых правах, вряд ли поверят. Чего не скажешь о целой команде, которая будет не против и обсудить эту самую птичку между собой. Кэйа после этих слов хмурится. Неужели Чайльд задел его гордость? — О, так ты печешься о моей репутации. Очень мило. И, конечно же, напившись, сам бы молчал о том, что тебе в руки попался кто-то вроде меня, — принц язвит. Провоцирует. И почему-то Тарталья легко на это ведется. — Да. Я был бы слишком занят, трахая вас. Не стоило. Это слишком. Чайльд понимает это только когда слова вылетают из его рта и он замечает, как вздымаются брови принца, а сам он напрягается до предела. — Приму к сведению твой совет. Я могу идти? — теперь в его голосе нет и намека на игривость. — Да, идите, — коротко и отстраненно отвечает Чайльд. Скулы у капитана горят от стыда. Он жмурится, и как только дверь за поспешно вышедшим принцем закрывается почти беззвучно, по каюте разносится резкий шум от удара кулаком по столу. Какой черт дернул Чайльда сказать это? Хотелось бы верить, что это он сам себе придумал и ничего такого вслух не говорил. Но он знает, что реальнее, чем стыд и злость, какие он сейчас испытывает, быть ничего не может. Он тянется за флягой у себя на поясе, надеясь сладковатым привкусом рома перебить горечь от сожалений о своих словах. *** Но в этот раз слова Чайльда, кажется, действительно произвели какой-то эффект. Кэйа действительно сосредоточил все внимание на одном человеке. Удивительно, на Сергуне. Интересный выбор, но знает ли Альберих, что боцман очень настойчивый человек, или быть может, уже узнал? Судя по тому, как он не противится, когда Сергун приобнимает его за талию. Чайльд фыркает, наблюдая за этим с окошка в своей каюте, чуть отодвинув занавеску, а затем откручивает крышку у фляги и допивает содержимое. Алкоголь жжет горло, но он даже не морщится. Только будучи чуть навеселе он может наблюдать за Кэйей и игнорировать болезненный укол от того, что он даже не смотрит в его сторону. Хотя с чего бы? После того, что Чайльд наговорил. Тарталья все еще не знает, кто потянул его за язык сказать такое. Одна фраза, и все стало сложным и неловким. Если бы он мог повернуть время вспять, то заставил бы себя ответить нормально. Но, к сожалению, так не бывает. У него есть то, что есть сейчас. А сейчас он не отвертится, потому что сказанное им слишком правдиво чтобы это отрицать. Да и тогда звучало искренне. Это будет по-детски, если Тарталья попробует оправдываться. В любом случае, у него бы не вышло это сделать хотя бы потому что Альберих совсем не говорит с ним. Даже не здоровается, но не избегает. Наоборот, словно назло все время находится на виду у капитана, словно издевается над ним. От греха подальше Чайльд даже стал реже выходить из своей каюты, обложившись картами и то и дело подливая себе в флягу ром. Он знает о важных событиях на борту, все же время от времени выходя и проходясь туда-обратно с хмурым видом. Чайльд знает, что через пару дней они будут в гавани мондского портового городка, что ветер попутный, а еще то, что команда думает, что он не в порядке. Не то, чтобы это было далеко от правды. Такое состояние — не самое обычное для капитана, но могло ведь быть хуже, да? Как например сейчас, когда он к полудню в третий раз наполняет флягу. В последние пять дней Чайльд выпивал, да, он почти не был полностью трезв в эти дни с утра и до вечера. Но сегодня он, кажется, решил упиться всерьез. И чем дальше, тем больше мыслей о том, как он все испортил и потерял возможность даже просто поговорить с Кэйей, о сексе речи и нет. Не то, чтобы отсутствие внимания ранило его чувства, какие тут чувства за пару недель знакомства? Но Кэйа приятный собеседник, с которым Тарталье было приятно поговорить. Так же приятно, как видеть под собой задыхающимся и цепляющимся за капитана, раздвигающим свои ноги перед ним, чтобы принять поглубже его член. Чайльд не может ничего с собой поделать. Он теряется в этих мыслях и не может из них выбраться, утопая в воспоминаниях о прикосновении холодных рук к его щекам, спине, горячих губ к своим и теплого взгляда, неотрывно прикованного к нему. Он краснеет, вздыхает и просто ударяется лбом об поверхность стола. “Я был бы слишком занят, трахая вас”. Он вообще ни на грамм не соврал. Каждое слово здесь было чистой правдой. Он бы не стал никому говорить о том, что трахнул принца, потому что этим заняться будет куда приятнее. А потом было бы совсем замечательно, если бы он остался рядом с Чайльдом, прижатый к нему и расслабленный. Если бы он остался на ночь греться в объятиях капитана и его руки больше не мерзли бы. Тарталье хочется зарычать, либо заскулить от пьяного бессилия. Все эти мысли не имеют никакой почвы под собой, потому что теперь из-за дурости Чайльда Кэйа с ним не разговаривает, да и нашел ему замену в виде боцмана. — Черт тебя дери, твое величество, — бубнит Чайльд, стукаясь лбом об стол. — Кто меня дери? Твою мать. *** Поведение Чайльда в последние несколько дней знатно насмешило принца, но и в то же время насторожило. Да, та фраза сделала все очень неловким и очень смутила, но капитан мог же просто сделать вид, что ее не говорил. Но не стал. Вместо этого он только хмуро смотрел на Кэйю, выглядя одновременно грустным, недовольным и задумчивым. Было весело наблюдать за его реакцией каждый раз, когда Альберих появлялся в поле его зрения с Сергуном (который, к слову, очень приятный и интересный мужчина. Пусть и несдержанный в желаниях). Это совершенно ничем не подавленное недовольство, словно Чайльд прямо сейчас подойдет и потребует либо у принца прекратить все это, либо боцмана не трогать его. Оба исхода было бы интересно наблюдать. Но и без того весело было видеть то, насколько Чайльд не контролирует себя, свои эмоции. С другой стороны, с чего бы ему? Быть не может, что он всерьез тогда сказал. Или может? — Капитан-то совсем плохой стал, — говорит Сергун, прикуривая трубку, — после вашего с ним того разговора, вашпревосходительство. Кэйа чуть хмурится, стоя возле него и бедром опираясь о перила по борту. — Это ты к чему? — решает уточнить Кэйа, включая тупого. Очевидно, что все уже заметили, что Тарталья только на принца и смотрит. — Вы его обидели чем-то, а? — спрашивает Сергун, щурит на Альбериха свои карие глаза. — Просто небольшая размолвка, — отмахивается Кэйа. — Для вас, вашпревосходительство, может и небольшая, а он, кажется, совсем там извелся. Совсем сегодня не выходил, в затворника играет. Иди поговори с ним, — боцман качает головой, и оба они смотрят на закрытую дверь в капитанскую каюту, зашторенные окошки по бокам от нее. А ведь и правда. Сегодня этой дурной рыжей головы не было видно от слова совсем. — Может ты и прав, и стоит, — задумчиво говорит Кэйа, чуть щурясь. — Стоит-стоит. И чем раньше, тем лучше. Может вы не чувствуете, а все в команде да. Капитан не в порядке. Кэйа вздыхает. А затем улыбается мягко Сергуну и кивает, прежде чем направиться к каюте Чайльда. За его движением, казалось, следили все, кому не лень. Что ж, пора вернуть все на круги своя. Альберих бесшумно закрывает за собой дверь и первое, что отмечает — алкогольный душок в воздухе и беспорядок повсюду: на полу бутылки вне ящика, на кровати смятые простыни и подушки на полу, а на столе, за столом… Чайльд, да. Он тут самая большая часть беспорядка. Ссутулившись сидит, упершись лбом в поверхность заваленного картами стола. Капитан выглядит таким убитым, что у Кэйи появляется желание подойти и погладить его по взъерошенным волосам и к сердцу прижать. Он усмехается этим мыслям. Немного нервно. Из них его вытаскивает приглушенный стук, а затем ворчание, из которого принц вычленяет только: — ...тебя дери, твое величество. — Кто меня дери? — переспрашивает Кэйа, улыбаясь, поддевая мужчину. Который, к слову, как только Альберих начинает говорить, поднимает резко голову и смотрит на него удивленно. Взгляд у него затуманенный. — Черт, — то ли отвечает Тарталья, то ли ругается. Совершенно честно и искренне. Прямо как когда он сказал, что будет слишком занят сексом с принцем, чтобы кому-то об этом рассказать. К слову, об этом… — Вроде ты говорил, что ты будешь этим занят, если упьешься, как, я понимаю, сейчас, — говорит Альберих все так же с улыбкой, чуть ли не мурча, подходя ближе и ближе к капитану, так открыто смотрящего на него, не отводящего ни на секунду взгляда. — Да? Говорил? — по возможности четко говорит Чайльд, и словно не было всех этих дней хмурых взглядов, неловких и странных разговоров, протягивает руки к принцу, кладет их на его бедра и тянет, вынуждая подойти вплотную. У Кэйи дыхание перехватывает, когда ладони Чайльда проходятся вверх по его пояснице, спине, а сам он смотрит на него снизу вверх так, что принц не удерживается от того, чтобы провести по его волосам рукой, приглаживая, — в этом есть смысл. Альберих не понимает. Он дает Чайльду выход, возможность отвертеться от того, что он до этого сказал, а он только упрямо продолжает, вместе с тем, как его пальцы занимаются шнуровкой на задней части корсета принца. — Что? — тупо переспрашивает он на выдохе. Выходит шатко. Слишком эмоционально. Слишком соответствующе тому, какое внезапное тепло в груди он чувствует, когда Чайлд заканчивает с его корсетом и бросает вещь на пол, прежде чем поцеловать его под солнечным сплетеньем по ткани рубашки. — Ты себя вообще видел? Я не встречал мужчин красивее тебя. В твоей стране ты как самая яркая и красивая звезда среди темноты. Грациозный, изящный, до одури обаятельный. Когда ты подошел тогда взять меч, который я тебе привез, я больше всего на свете хотел взять и поцеловать тебя. Прямо там. На виду у всех, видя тебя впервые в жизни, но не мог прервать твои слова. Кэйа чувствует, как неотвратимо краснеет от этих слов, чувствует жар на своих скулах и кончиках ушей и сам не может прервать этот странный и до одури полный чувств и искренности монолог Чайльда. Он сжимает на плечах предвестника пальцы, когда он задирает рубашку принца одной рукой и целует открывшийся участок живота неловко, но так приятно. — А после того, как я тебя впервые трахнул, я думал, желание уйдет, но мне только хотелось больше. И сейчас хочется. Скучаю по этому, — продолжает говорить Чайльд, проводя рукой по бедру Кэйи, а затем прихватывая за зад. У принца перехватывает дыхание, и ему хочется думать, что это от того, как его лапают, а не от того, что пьяные попытки капитана объяснить ему, почему он так хочет его трахнуть, больше похожи на странное признание в любви. Альбериху хочется, чтобы Чайльд уже заткнулся и сделал то, что хочет сделать. Молча. Это избавило бы его от необходимости понимать, почему в ответ на все эти слова хочется прижать его ближе. Ужасно то, что останавливаться он не хочет, а у Кэйи нет сил этому поспособствовать, когда Чайльд чуть пошатываясь встает со стула и подталкивает его к незастеленной постели, держа его за талию и приговаривая: — Я забрал из Каэнрии главную драгоценность и не хочу возвращать, — затем капитан останавливается, и когда усаживает Кэйю на край постели, сам опускается перед ним на колени и гладит по бедрам, неловко и торопливо пытается разобраться с его ремнем, и принц снова гладить его по рыжим волосам, чем заслуживает теплый взгляд синих глаз. Ощущение, словно лед, болезненно старающийся покрыть сердце Альбериха, начинает таять. Это тоже больно, — я увидел свет в твоих глазах и захотел сделать его ярче, — Чайльд берет принца за руку и прижимает его ладонь к своей щеке, — я чувствую, что тебе холодно, и хочу согреть. И еще одна волна тепла расходится по телу принца, у него сбивается дыхание, но он молчит. Слова бы не сложились как надо, если бы он попытался ответить. Поэтому ему лучше хранить молчание. Кэйа только тяжело выдыхает, когда приподнимается, чтобы дать Чайльду стащить с него штаны. А после этого на его грудь ложится теплая ладонь, мягко нажимая, чтобы Альберих лег. И он подчиняется, разводит ноги в стороны, когда Чайльд тяжело поднимается с колен, чтобы нависнуть над Кэйей. Он не держится долго и ложится сбоку, придавливая Кэйе бедро, но быстро сдвигается, тянет принца к себе за талию, обнимая. Альберих понимает, к чему идет дело и устраивается на боку, спиной к Чайльду, чувствуя, как колотится его сердце. И как его стояк прижимается между бедер принца. — Ты на моем корабле, но прикасаются к тебе все, кроме меня, — говорит Чайльд, и это должно бы звучать угрожающе при обычных обстоятельстах, но сейчас это как жалоба вкупе с мягким поглаживанием по оголенному бедру Кэйи, от которого у него пробегают мурашки. — Это не было серьезно, — коротко говорит принц, выдавливая усмешку, чтобы его голос не звучал шатко. Выходит не очень здорово. Он не может объяснить себе, почему в этот раз задерживает дыхание, когда чувствует, как Чайльд старается разобраться со своими штанами, а затем спешно спускает их. Тяжелое дыхание капитана щекочет шею Кэйи, заставляет поджать губы и приложить все силы для того, чтобы отделить неясные чувства от ощущений. Оставить только последнее. К чему тут остальное, легче никому от этого не станет, только усложнит и так сложное. — А это? — спрашивает полушепотом Тарталья, когда чуть приподнимает бедро Кэйи для того, чтобы присунуть свой член между ним и вторым. Альберих резко выдыхает и напрягается, затем зажимая ствол капитана, вырывая из него стон. Он не хочет отвечать на вопрос. Ни ему, ни самому себе, — твои бедра это просто чудо света. Я бы хотел вечность оставаться между ними, — говорит Чайльд у него над ухом и несдержанно толкается. Не то, чтобы сейчас был повод от него ожидать высокого уровня самоконтроля. На шее Кэйа чувствует влажные поцелуи, легкие покусывания, и рука сама тянется лечь на затылок Чайльда, пока он все скорее и скорее трется между его бедер, горячий и большой. Принц краснеет, шумно дышит, покачиваясь ему навстречу с единственным желанием успокоить. Приласкать. — Оставайся до утра, — бормочет Чайльд. И это еще одна фраза, в ответ на которую Кэйа предпочтет оставаться безмолвным. Жарко. После этого Чайльд больше не говорит, только стонет и пыхтит, но его прикосновения теплые и мягкие. Нежнее, чем когда-либо раньше до этого. Это слишком честно, открыто, невыносимо. Уже не игра, и Кэйа не может заставлять себя отвечать из-под масок. Сможет ли он после этого относиться к Чайльду по старому, без того, чтобы появлялось это дурацкое тепло на сердце? Кэйа надеется. Потому что сейчас он прислушивается к дыханию мужчины за своей спиной. Нет никакого предупреждения, кроме того, что движения бедер капитана становятся более резкими и теряют всякий ритм. А затем принц чувствует теплую влагу на своих бедрах ослабление хватки на талии. Ленивые поцелуи по плечу и шее. Кэйа старается сосредоточиться именно на них, а не на том, как его существо вздрагивает от того, как это нежно и осторожно, когда обхватывает свой собственный член и начинает водить по нему с единственной целью дойти до разрядки. Это изменит все слишком сильно, если Кэйа не придумает, как отвертеться. *** — Значит, мы вчера ночью переспали? — Альберих слышит хриплый ото сна голос капитана, затягивая у себя за спиной шнуровку корсета. Он резко оборачивается к его источнику и усмехается от того, насколько больным он выглядит. Взъерошенный, без штанов но в рубашке, хмурый, он тихо шипит. — Голова болит? — уточняет Кэйа с усмешкой, для себя подмечая, что вопрос очень странный для слишком четко произошедшего действа ночью. Он не помнит? Это как же нажраться надо было? — Да. Я здорово перебрал, — отвечает Чайльд и потирает пяткой ладони лоб, затем смотрит на Кэйю устало, но с любопытством, — так что? — Да, — просто отвечает Кэйа и встает. Это волшебная возможность сделать вещи проще. Умолчать о странных разговорах и чувствах. И он ею пользуется, пусть что-то внутри него и протестует, — мне нужно было. И тебе. Это был хороший вариант. Ничего нового. — Оу. Жаль, что я мало что помню, — вздыхает капитан. Кэйа не знает, жаль ли ему. Одновременно да и нет, — но ты, выходит, остался здесь на всю ночь. Ребята не тупые и поймут что к чему. — Думаю, это просто ответит на некоторые их вопросы, которые уже успели возникнуть, — отмахивается Кэйа. Он может пережить то, что команда, уважающая своего капитана, знает, что они разок переспали. По крайней мере, именно это уважение не даст им поднимать тему непосредственно при нем, — тебе бы, кстати, лучше выйти к ним. Они думают, что ты не в себе из-за меня. Что я каким-то образом тебя обидел. — Да-да, вашество. Расслабься насчет этого, — отвечает Чайльд не особо заинтересованно. Кэйа усмехается. — Если появятся какие-то слухи, я буду винить тебя за то, что ты их не пресек, — усмехается Альберих и затягивает ремень на своих брюках. — Это еще с чего? — Это твои люди. — Вы знатный засранец, лорд Кэйа, — с прищуром отвечает Тарталья. Кэйа отвечает ему только улыбкой, прежде чем без слов покинуть каюту. Ветер прохладный на еще разгоряченной коже. На сердце странное ощущение. Оно становится еще хуже, когда он слышит крик сверху: “Земля!”