Королевское Древо

Кэйа и представить не мог, насколько на самом деле мало знает об этом мире. Он мог видеть корабли, приходившие в Каэнри’ах из разных портов Тейвата, послов других стран, прибывших на них ко двору, слушать их языки, узнавать, какие в других государствах традиции и культура. В распоряжении принца была огромная библиотека, в книгах которых было описано так многое обо всем на свете. И Альберих, конечно, знал, что далеко не все он сможет почерпнуть из них. Отчасти поэтому ему так отчаянно хотелось увидеть мир своими глазами. Увы, мир оказался в сути своей не особо-то и дружелюбным. Кэйа и представить не мог, насколько сложнее озябшим на дожде рукам удержать меч, и насколько просто увалиться в грязь, когда он двигается так, как его учили каэнрийские мастера фехтования. Его изворотливости хватило на то, чтобы не ухватить ножа промеж ребер, но оказалось все же недостаточно, чтобы совсем избежать ранения. На размытой почве легко потерять равновесие. Кэйа не знал, что Чайльд действительно так рьяно кинется его защитить от добивающего удара. Сам не особо невредимый, но двигающийся так, будто целее его на свете никого не было. Резко, и быстро. Что аж страшно. Смертельно. Так, что Альберих рад тому, что он не сражается против этого человека. А вот напавшим на них радоваться уже не придется ничему. Кэйа понятия не имел, за какие такие грехи Снежная встретила их так убийственно холодно. Он только знал, что на вопросы порядка “ты в порядке?” сейчас просто нет времени, когда принимал протянутую руку Тартальи, испачканную грязью и кровью, чтобы подняться снова на ноги. *** Дождь и не думает прекращаться. Он льет и льет с серого неба, которое как будто и не затянуто тучами, а просто естественно имеет такой цвет. Радостно, что его не видно сквозь крышу старого охотничьего домика, однако это все равно не значит, как оказывается, что она такая надежная. Все равно протекает, и не в нос, так в глаз рискуешь схлопотать дождевую каплю. Раненое предплечье, пусть и обработанное кое-как, ноет. Руку сводит от боли и холода, и влажная шерстяная накидка как-то тоже особо погоды не делает, сколько Альберих в нее ни кутайся. Все равно по телу то и дело пробегает дрожь. Принц горбится, сидя на краю, кажется, полусгнившей кровати и потирает руки одну об другую, то и дело поднимая взгляд на разведенный в камине неподалеку огонь. Точнее, не совсем на него, а скорее обращая его к Чайлду, сидящему на скамье, специально сюда подтянутой. Он молчит, тоже сгорбившись, пока обрабатывает собственные порезы. Поверхностные, но их несколько. Достаточно, чтобы Кэйа чувствовал холод беспокойства,оседающий в его конечностях. И тут не только беспокойство. Чувство хватает его за горло крепко и заливает, как свинцом, его мысли. И взять и отбросить его Альберих просто не может, потому что ему есть за что чувствовать себя виноватым. В конце концов, это из-за него они там, где они есть. Просто потому что ему очень захотелось посмотреть на мир. Из-за него и его недомолвки о том, что с ним происходит, Чайлд теперь может умереть от того, что в какой-то момент дерево в нем слишком разрастется, и его организм просто не сможет так функционировать. Разрастается оно, конечно, ровно пропорционально тому, как Кэйю убивает это… чем бы оно, черт возьми, ни было. Но не случись всего этого, не пойди Альберих на поводу у своих желаний, послушай он отца, он мог бы спокойно умереть один, не утягивая за собой человека совсем никак ко всему этому мраку не причастного. А теперь их пытались убить, едва только они успели спуститься на берег. В голове Кэйи, среди тяжести чувства вины, не остается места сомнению, когда он делает вывод, что и в этом нападении виноват тоже он. Что Чайлд и теперь пострадал из-за него. — Это за мной, — вдруг тишину пронзает голос Тартальи, и Кэйа вздрагивает, по его позвоночнику вниз пробегает табун мурашек. Он обнаруживает что все это время просто хмуро сверлил голую спину рыжего взглядом, и теперь, поднимая его к веснушчатому лицу, чувсвтвует некоторую растерянность. — Прости, — не думая, за что извиняется, так, словно ожидал только справедливого обвинения, выпаливает принц. И Чайлд если сначала выглядел просто уставшим, то теперь смотрел на Альбериха несколько озадаченно. — Что? — он переспрашивает. Кэйа пожимает плечами неловко. Очень хотелось сказать “ничего”, но представлялось не очень реальным, что рыжий просто возьмет и так это оставит, так и как-то это по-детски. — Я думал, что за мной, — все же честно отвечает принц, чувствуя, как контрастно горят скулы относительно холода во всем остальном теле. Он отводит взгляд в сторону, смотрит на вздутый стык распухших от влаги половиц. Только бы не встречаться с пронзительным взглядом голубых глаз, не прочитать в них тепла и сочувствия. Или, может, снисхождения, как к последнему глупцу? Кэйа просто не хочет знать. — Ну, нет. Просто кое-кто мне тут не рад, — отвечает Чайлд. Вполне обычно. И Кэйа смотрит на него. И в этот раз пожимает плечами Рыжий, а затем кивает на него, спрашивает, пока принц не успел что-либо сказать, — ты дрожишь. — Ну, да, — Альберих просто подтверждает, и машинально плотнее закутывается в накидку, — потому что мне холодно. — Думаю, возле огня и со мной рядом будет теплее, — Тарталья говорит как бы невзначай и улыбается Альбериху. Это разгоняет часть беспокойств и тревог принца, согревает изнутри. Он фыркает, и в этот раз никак не противится, просто встает с кровати, которая отвечает ему скорбным скрипом, и пересаживается на скамью, рядом с Чайлдом, который, не долго думая, перехватывает ближний к нему край накидки и натягивает ее и на себя тоже. Здесь определенно теплее. И Тарталья, чье плечо теперь прижимается к его собственному здоровому, кажется удивительно горячим посреди холодной влаги, какой их встретила и окружила эта страна. Весь Чайлд кажется таким, и Кэйа и думать не хочет о том, какое у него выражение лица, когда он кладет голову на плечо рыжему, поддаваясь соблазну расслабиться немного. — Тебе не рады в собственном же доме? — спрашивает Альберих негромко и наблюдает за тем, как после его реплики Таталья сжимает и разжимает кулаки, слышит, как он прочищает горло. — Все… сложно, — несколько напряженно начинает Тарталья. А Кэйа притихает, прислушиваясь к нему, — это внутренние Снежнийские разборки. Верхушка неоднородна, назревает бунт. — Но насколько я знаю, во главе у вас Архонт, разве она не вечна? — Это как раз и делает все происходящее просто спектаклем, как по мне. Можно перегрызть глотку кому угодно, но Царица все равно останется главной, — Чайлд фыркает с нескрываемым отвращением. Кэйа с любопытством, чуть сместив голову, смотрит ему в лицо, подмечает нахмуренные брови и поморщенный нос. И это почему-то удивляет. За все время, проведенное с капитаном в море, Альберих наблюдал его разным. Но он оставался в его глазах вольным мореплавателем, чья душа принадлежит океанским глубинам. Видимо, Кэйа его недооценил, потому что сейчас он видит человека, которому и не безразлично то, что происходит в его стране. Вот это удивляет. Подобная двоякость в человеке, который, как казалось, тут как открытая книга: бери, читай. Не тут то было. — У всех свой интерес. Я просто служу Царице и занимаю место предвестника, чем мешаю остальным. Честное слово, будь моя воля, и ногой бы в их чертовых интриги не ступил, — Тарталья говорит разгоряченно, постепенно напрягаясь. Кэйа может буквально это ощущать, и рефлекторно кладет ладонь на его предплечье, поглаживая в успокаивающем жесте. И взгляд опускает, наблюдая, как его смуглые пальцы проходятся по бледной коже капитана. — Получается, твои коллеги знают, что мы высадились, — заключает Кэйа, контрастно более спокойно. Недавно в нем сидело чувство вины за нападение. Теперь просто желание знать, будет ли новое и как его избежать. — Получается. — И теперь, когда ты убил тех, кого за тобой послали, их заказчики знают, что ты цел и невредим, и, вероятно, движешься к городу? — Кэйа уточняет. Он-то не в курсе, куда, Тарталья направляется первым делом, когда высаживается на землю. В ответ на его вопрос Альберих чувствует, как Чайлд сильнее напрягается, поджимает губы. — Узнают позже, — говорит он. Кэйа растерянно наблюдает за ним, и только собирается спросить, что не так, как Чайлд поясняет, — все будет нормально, ребята Пульчинеллы сделают свое дело. Кэйа не уверен, что за ребята должны сделать какое дело. Это ощущалось, как территория, на которую ему не стоит пока заходить. Вопрос, на который Чайлд не захочет давать ответ. — … Выходит, у нас есть немного времени? — снова неуверенно уточняет принц. — Да, есть, — выдыхая и расслабляясь отвечает Тарталья. Он потирает шею, шипит, когда по дурости задевает недавний порез, — правда, черт знает как много. Скорее всего, в безопасности мы будем только когда окажемся в Заполярном. Дня через три-пять где-то. Кэйа замолкает, обдумывая информацию. Настолько предвестники ненавидят друг друга? Что готовы гнаться один за другим, чтобы убить, когда тот только вернулся домой? Не то, чтобы Кэйа знает что-то о местных обычаях и том, что на самом деле творится внутри страны. Альбериху начинает казаться, что он вообще нихрена не знает. И это понимание здорово так прибивает к земле,а затем ее же выбивает из-под ног. Принц чувствует себя просто глупым маленьким кем-то в глуши чужой не особенно-то дружелюбной страны. — Понятно, — просто негромко отвечает он. — Мы доберемся, высочество, — говорит тут же Тарталья. И накрывает его руку своей. Как будто заметил беспокойство и печальный настрой Кэйи. Как будто он делал недостаточно, чтобы скрыть его от капитана. Но отрицать, что теплая ладонь и уверенный тон вселяют некоторую надежду будет глупым враньем, — все будет хорошо. Это самое дурацкое на свете заверение, Альберих знает. А еще он знает, что так обычно говорят только для того, чтобы успокоить человека здесь и сейчас, понятия не имея, будет ли все на самом деле хорошо. Чем же Чайлд и его “все будет хорошо” отличаются от остальных? Он как будто искренне имеет именно то, что говорит, ввиду. Как будто правда знает и уверен, что все будет в порядке. Либо у Кэйи просто появляется верить этому человеку, которому каждый встречный, каждый, кто хоть что-то о нем слышал, советовал бы ни в коем случае не доверять. Что ж, не ради их жизни он перестроил свои планы. И не их защитил от смертельного удара. Ну, говоря на чистоту, предотвращение смерти принца не даст в свою очередь ускорить процесс умерщвления и Чайлда, но Кэйа почему-то не особо хотел думать в эту сторону. Понимал, но ему искренне верилось, что это не только ради чистой собственной выгоды. Напрямую он не спросит. Не хочет, и потому не станет. Они оба снова затихают, и в домике слышен только капающей на пол дождевой воды тут и там и треск огня рядом. Кэйа больше не чувствует себя таким смертельно и мерзко замерзшим и чуть приподнимает голову с плеча Чайлда, осторожно вытягивает свою руку из-под его ладони и чуть склоняется вперед, чтобы видеть его грудь. Зрелище не из приятных, и Альберих слышит вздох Тартальи. но капитан ничего не говорит и не делает, чтобы остановить принца. Кэйа проводит осторожно пальцами, стараясь не оказывать давления, по выпуклым линиям на коже предвестника. Можно спутать с набухшей веной, если не видеть остальной картины, пока не спрятанной снова под повязки — все эти “вены” сходятся к центру, где, разрывая кожу неровно, так, что страшно, что задев “надрыв” неаккуратно, он разойдется дальше,как разлом в скале во время землетрясения. И эти лоскуты, какими разрывается кожа, красные по краям, на них так отчетливо видны настоящие сосуды, а не эти обманки под кожей Чайлда. Кэйа избегает прикосновений к этим болезненно выглядящим частям и проводит по немного вытянувшемуся с последнего раза, как он видел, серебристому ростку. Еще эластичный, растущий из груди Тартальи он выглядит не менее жутко. Облегчение, что растет он не так уж и быстро, и его корни под кожей рыжего уходят на радиус не дальше двух-трех пальцев от центра. Кэйа выдыхает. С облегчением, если сказать честно, но он не говорит. Он просто кладет руку под ростком, избегая прикосновений к корням. Принц чувствует, как под грудной клеткой колотится сердце капитана, отмечая для себя, что оно быстрее обычного. И его собственное словно вторит ему, разгоняясь. И он поднимает взгляд на Чайлда, который, кажется, давно не сводит с него собственного. — Это выглядит плохо, — отмечает Кэйа негромко, и его голос просаживается. — Ощущается тоже не очень, — отмечает Чайлд с легкой улыбкой. На взгляд Альбериха, это не то, о чем стоит шутить. Его это беспокоит. Он хмурится, а затем ощущает прикосновение чужой горячей ладони на своей щеке, а затем и сухих обветренных губ на своих. Он рефлекторно закрывает глаза и отвечает на поцелуй, привечая во рту железный привкус от крови с разбитой губы капитана. А затем Чайлд отстраняется и Кэйа утыкается лбом в его плечо, устало закрывая глаза. — Все будет хорошо, — снова говорит он. Кэйа отчаянно пытается распознать происходящее. Стук сердца о ребра. Жар на щеках, мурашки по спине и желание. Просто желание. Теплое и знакомое. Словно Тарталья целовал его так тысячу раз до этого и это совершенно обыденно. Нормально для них. Как будто они что-то большее, чем два мужчины, по дурости повязанные помереть вместе. — Мы пойдем завтра. Сначала нужно отдохнуть. Кэйа не находит ни слов, ни сил, чтобы ответить.