***
— Идиотки, — Девяностые шумно жуёт жвачку, щелкая пузырями, и раскачивается на стуле. Да уж, фиг поспоришь. С самого начала первого урока — ну или почти сначала, они, конечно, как всегда опоздали — Фея и её подруга видят одноклассниц, которые наперебой шушукаются, хвастаются валентинками и соревнуются в их количестве. С задней парты это видно слишком хорошо. А на перемене, так вообще. Сдохнуть можно. Ещё и Жираф заболел. И его пустующее место прямо перед ней теперь совсем не закрывает обзор, к сожалению. А, да, ко всему прочему, у неё сломались наушники, поэтому она слышит все эти разговоры умалишённых. Комбо, нахрен. — Блин, интересно, он отправил мне валентинку? Сегодня будут раздавать из той коробки. Я отправила ему три. — Кристина сказала, что видела, как он сбрасывал туда большую лиловую открытку. А, кстати, где краш-то твой? — Заболел, наверное. Бедненький… Алёна против воли вытягивается в струну, услышав шёпот двоих из толпы идиоток, стоящих слегка впереди неё. — Ага, как? Он шапку даже в классе не снимает. Фея ошалело моргает. Раз, другой. Что? Нет, стоп. ЧТО? Ей же не показалось… — Блин, ну позвони ему, сходи, проведай. — И что я ему скажу? — Ну как что? Вы же общаетесь. Возьми апельсинов, сама говорила, его любимый фрукт, отнеси домашнее задание. Не мне тебя учить. Или ты эту Феечку боишься? Что пришибёт из ревности? — Пфф, мне нечего бояться. Они не встречаются даже. И вообще, он считает её чокнутой, Он сам мне говорил. КРРРАКС! Карандаш резко ломается в Алёниной руке и отстреливает через весь класс. Тишина постепенно снова заполняется гулом, а Фея не двигается, продолжая вдавливать себя в спинку стула. Апельсины, значит. Она решает, что кое-кого сегодня с этих апельсинов хорошенечко пронесёт. И, ничего не объясняя, собирает вещи и выходит из класса. Она — чокнутая. Ей — можно.***
— Приятного, — она швыряет целый килограмм цитрусов прямо на его кровать. Жираф смотрит на неё непонимающе. Он и правда неважно выглядит. Щёки покрывает нездоровый румянец, а глаза горячечно сверкают из-под шапки. — И тебе привет… С праз… — Даже не пытайся! — резко обрывает она его. Тот нервно пожимает плечами и аккуратно, как на минном поле, разворачивает пакет. Пару секунд он недоумённо смотрит внутрь, а потом поднимает полное непонимания лицо: — Алён, спасибо, конечно, но ты же знаешь, что у меня на них аллергия. Раздражение. Слишком явно оно в ней плещется, что она даже не пытается его скрыть. А ещё её бесит, что он так натурально врёт. Может, правда, хватит? Хватит строить из себя болезненного мальчика, вечно задушенного шарфом до полуобморока. В шапке даже в классе, и то правда. И летом в ней, конечно же. Потому что у него долбанный отит. Или это тоже враньё? — Знаешь, да, слыхала. А у тебя на все апельсины аллергия или исключительно на те, что я принесла? — Послушай, я ничего не понимаю… — Да что ты? — она расплывается в улыбке и в этом едва ли не угроза. — А знаешь, почему? Потому что я, — она крутит двумя пальцами у висков, — вот такая! Чокнутая! Но ты же и сам это прекрасно знаешь, лучше меня! Да! И с удовольствием делишься этой информацией с другими! И… Вдруг она резко замолкает, стиснутая его пальцами за плечи. И, да. Она совсем не ожидала, что у Жирафа такие руки. Они… сильные. Встряхивают её так, что она чуть ли не отрывается от пола. И вдруг, в этот самый миг она понимает. Он изменился. Как она могла не заметить этого раньше. Почему-то только сейчас она видит, как сильно он вырос. Нет, конечно, они оба всё ещё дети. Но она судорожно пытается найти в нём хоть какие-то черты того маленького Жирафа: испуганные и покорные глаза, щёки, торчащие из-под шапки, капризно сжатые брови — и не находит… Их нет. От этого почему-то становится так грустно. Ведь он действительно может стать чьим-то… крашем. Какое же дебильное слово… А то, что устроила тут она, называется другим очень простым словом, которое произносить ей уж очень не хочется. Ревность. Обида, страх. А он, похоже, видит, как все эти эмоции сменяют одна другую на её лице, потому что продолжает всматриваться в её глаза ещё пристальней. Волнуется. И Фея тут же чувствует себя последней эгоисткой. Друзья себя так не ведут. Они договорились об этом долгих два года назад, все втроём. И даже поклялись на крови, хоть его и трясло до потери сознания, а Вита материлась хуже их школьного охранника. ОН. ЕЁ. ДРУГ. И в этот момент она принимает единственно верное решение — она должна за него порадоваться. А то что он назвал её чокнутой — так это правда. Ничего нового. Она отводит глаза и немного грустно улыбается, глядя на коричневый бумажный пакет на его кровати: — Это тебе передали, — говорит она совсем спокойно. — И кто же кроме тебя хочет моей смерти? — он улыбается тоже, хоть и дышит по-прежнему чуть шумнее, чем обычно, а потом несмело разжимает руки. От этого становится немного пусто, как будто в невесомости. Плечи Алёны чуть передёргивает — она вдруг ощущает, что в комнате немного прохладно. Ей хочется задать ему встречный вопрос, но вместо этого она только закусывает губу. А потом резко выдыхает и всё же спрашивает: — Почему ты никогда не говорил, что апельсины — твой любимый фрукт? — Таааак… — Жираф осматривает комнату кругом, как будто ища поддержки, — давай-ка присядем. Мне кажется, что мы друг друга не понимаем. Они садятся на широкий подоконник. Любимое их место в его квартире. Там всегда куча подушек и военный бинокль — их постоянное развлечение. Когда-то они часами могли наблюдать через сорокакратный зум за тем, что творится далеко за пределами жирафьего двора. А сейчас этот подоконник оказывается слишком узким для них двоих. Наверное, было бы удобней, если бы он её обнял, но Алёна гонит от себя эти мысли и они остаются сидеть, вплотную уперевшись друг в друга плечами. — Ну так и… — В общем… говорят они одновременно, смеются, и напряжение понемногу отступает. — Начинай ты, — кивает Жираф. — Ладно, — выдыхает Алёна, собираясь с мыслями. Когда запал пропадает, предмет разговора кажется ей совсем глупым, но отступать некогда. Он её друг и она будет с ним честной до конца, — ладно, — повторяет она уже твёрже, — меня сегодня с самого утра бесили все эти придурки, со своими валентинками. «О боже, мой краш подарил мне открытку», — перекривляла она одноклассниц, Жираф усмехнулся, — ну вот это вот всё. А ты же знаешь, как я это терпеть ненавижу! А потом я услышала, что Яна твоя с подружайкой Кристиной, — она подняла ладонь, увидев, что Жираф пытается что-то вставить, — дай договорю! Так вот эта Яна сидит и трындит, что «блин, какой бедненький, заболел», а ещё «он так любит апельсинки»… Короче, собралась она тебя проведать. А потом такая говорит «Он мне сказал, что Фея чокнутая», и я, конечно… — Стоп! — резко прерывает тираду Жираф, — это какая Яна? Которая сбоку от меня на первом ряду сидит? Фея закатывает глаза: — Ой, не прикидывайся… А Кристина еще сказала, что видела, как ты валентинку отправлял. Жираф вдруг резко спрыгивает с подоконника и как-то беспокойно мечется взглядом по углам. — Ну… да, отправлял… — он нервно трепет шапку на затылке, — но только не ей. Слушай, это всё звучит дико странно, но я с ней никогда в жизни не общался. Максимум по учёбе, и то… Не припомню что-то. — Хочешь сказать, что она врёт? — Думаю, да. Нет, я совершенно уверен, что так и есть. Врёт. Фея поднимает бровь: — А зачем ей это? Жираф разводит руками и глубокомысленно произносит: — Девушки… Фея наконец-то смеётся. Заливисто и звонко, как она привыкла. Как будто ощущая лёгкость разом во всём теле. Так и есть, с шеи только что свалилась холодная каменная глыба. В ответ Жираф только улыбается. — Ну ты даёшь, — все ещё посмеиваясь, говорит она, — альфач в деле. Смотри, девчонки про тебя романы сочиняют. Присмотрелся бы, м? — она пошевелила бровями. — Уже… — бубнит Жираф себе под нос. — Чего? Не расслышала…. — Уже… Уже третий урок пойдёт через 10 минут. Или ты весь день решила прогулять? Пропустишь математику, тебя опять заставят писать штрафную работу, а я за тебя её делать не буду, — он грозно сдвинул брови. — Бууудешь, — снова смеётся Фея и дёргает его за шапку, — но вообще, ты прав. Пойду я. А апельсины обратно гони.***
Они всё ещё смеются, когда она, застёгивая куртку, стоит на пороге. Вдруг Жираф берёт шарф из её рук и принимается укутывать её. Как маленькую. Фея останавливается где-то на половине выдоха. — Алён, — он заметно и сильно нервничает, — я хочу, чтоб ты знала. Я никогда тебя не брошу… И если вдруг мне когда-то придется делать выбор, то я всегда выберу тебя. Мне очень важно, что ты моя… подруга. Фея опускает глаза и улыбается: — Спасибо. Подруга, повторяет эхо в её голове.***
— Ты нормальная, нет? Можно было хоть предупредить? Нет, я нанималась что ли тут эти сраные сюси-пуси в одного вывозить! — Вита, заткни фонтан, а… Дела были. Я же сказала! — Дела, ёпта. Обосраться, деловая ты наша. На вот, почту раздавали — и Вита протягивает большую лиловую валентинку. Фея сухо сглатывает и пытается придать непринуждённости своему голосу: — А от кого? Не знаешь случайно? — Не знаю, не подписано, — бурчит, всё ещё обиженная, Девяностые. — Самой лучшей, — в полголоса читает Фея. Подруге, добавляет эхо в её голове.