Каждый, кто делал тебе больно - покойник.

Жирафу снова всё ещё почти семнадцать … и он по-прежнему всматривается в окно диалога.  — жираф, бля я вижу, что ты читаешь сообщения НЕ ИГНОРЬ! Девяностые. Охренеть, не встать. Не то, чтобы они когда-то прям по-настоящему дружили. Всё это было из-за Феи, в большей степени. Ему всегда казалось, что они даже друга недолюбливали. Тоже из-за Феи, конечно. Но чтобы она ему вот так написала… Нонсенс. И он решает ответить, откладывая прощальное письмо на потом. На никогда. Жираф: привет Вита: обосраться, блин, ответил я думала ты сдох там! Почти угадала. Вита: в соц сетях не появляешься, номер твой взять негде Он на секунду даже смущается от такого напора. Жираф: и нахрена тебе мой номер Вита: буду звонить и дышать в трубку каждую ночь ладно, не мечтай дело есть Жираф: ну? Вита: возвращайся во Владик Охуеть. С ходу так. Возвращайся. Жирафу почти смешно, и он хочет написать какой-то до жопы саркастический ответ, как вдруг застревает на полувыдохе с занесённой над клавиатурой ладонью. Вита: ей без тебя плохо Он перечитывает. И снова. Буквы плывут, а он старается схватить их за концы и хоть как-то связать в слова. ей без тебя плохо И если у него вправду есть лимит на вдохи, то он должен откинуть копыта прямо в следующую минуту. Потому что такого частого и шумного дыхания у себя он не припомнит примерно никогда. Но, к сожалению, привычка держать хорошую мину при плохой игре — у него плюс-минус в костном мозге. Поэтому он задаёт самый идиотский на свете вопрос. Жираф: кому? Вита: ты дебил? О, да, дебил! И ещё какой. Жираф: сама дура Вита: адекватность вышла из чата не будь идиотом, ну! Взмокшие ладони он вытирает о джинсы. Пальцы бьёт мелкая дрожь. Жираф: ладно поподробнее можешь? Эти вопросы… Вопросы, которые роятся изнутри черепной коробки и вызывают острую боль в висках… Что ты делаешь? Чему ты позволяешь случаться? Он ведь правда… Честное слово, решил последовать сраному совету сраной психологички. Вита: ты к ней ещё что-то чувствуешь? И этот вопрос бьёт наотмашь куда хлеще, чем те — внутри. Что-то?... Ну да. А с чего ты взяла… — стирает. Кто тебе сказал, что я раньше… Не успевает даже допечатать, как видит: Вита: можешь не отвечать, я всё и так поняла короче, сгребай свою питерскую жопку в охапку, и дуй сюда если всё так и будет продолжаться, я её не вытащу Не вытащу?.. Господи, что с ней? ЧТО С НЕЙ? Сил на формулировки тупо больше нет, и он просто печатает свои мысли. Жираф: что с ней? Вита: как сказать…. ей плохо очень плохо, серьёзно и, кажется, это как-то связано с тобой Он не успевает даже подумать и задаёт до жуткого честный вопрос. Жираф: а если нет? Вита: а если, блять, да?! Жираф! умоляю, не тупи я не умею во все эти психологические штуки, но я уверена, что ты ей всё ещё нужен Всё ещё? Хочется стиснуть свои виски до боли, чтобы эти ёбаные чайки прекратили орать внутри его головы. Нет, погодите, всё ещё… что? Нужен…? НУЖЕН и стоп. Звуки останавливаются. Тишина в груди. Громче. А потом в ушах вдруг нарастает гул, который тут же превращается в рёв. Что он едва не глохнет. Кожа физически кипит от крови, бурлящей под кожей. Он перечитывает снова, спотыкается на этом «нужен», которое едва не раздрабливает его мозги окончательно. И он не знает, что с этим сделать. То ли удалить этот мозговыносящий диалог ко всем чертям, и выжечь напалмом из своей памяти, то ли поверить… На одну жалкую секунду поверить в то, что это может быть правдой, и лелеять эти слова до гребаного конца своих гребаных дней. Но он всё-таки задаёт его. Последний вопрос, который на самом деле уже ничего для него не меняет. Жираф: а этот как его Макс вроде она не с ним больше? Вита: жираф вот скажи мне ты тупой или да? ну какой Макс, ёб твою… она его кинула, когда ты ещё во Владике был И всё. Выдержка лопнула. Покатилась к хуям. Развалилась на фантики и усвистела в неизвестном направлении. Просто — была, а теперь её нет. Сколько там было вариантов? Три? Идите нахер, у него остался единственный. Жираф: буду завтра Вита: я встречу Жираф: хорошо Жираф: спасибо Вита: до завтра Жираф: до завтра Жираф: стой Вита: что ещё? Жираф: ты ей скажешь? Вита: я похожа на самоубийцу? Жираф: логично Вита: всё, ушла напиши, как узнаешь время прилёта и не тяни, пожалуйста, Жираф я не просто так написала Жираф: Ок И закрывает крышку ноутбука. Сидит. Неизвестно сколько сидит, пытаясь вспомнить хотя бы, как правильно дышать. Снова мокрые ладони, прижатые к лицу, чуть глушат: — Какой же я мудак… Пиздец, какой. И даже хуже… Сука, он ведь даже ни разу не задал себе вопрос — а как она там? Ни одного грёбаного разочка. Зато, как же, весь прямо-таки изосрался жалостью к себе. Как ему плохо. Как ему больно. Ему-ему-ему!!! А ей? Терпила несчастный. Фу. Фу, блять. И он решает. Прямо сейчас в эту секунду, и насовсем. Он будет рядом. Кем? Уже неважно. Другом, комнатной собачкой, да, блять, шафером на свадьбу пойдёт. Похер. Просто. Будет с ней. Пока нужен. Подрывается со стула резко, услышав поворот ключа во входной двери. — Мам. Я лечу во Владивосток. Вот так просто. Без прелюдий и объяснений. Вместо «Привет». Быстро, как в прорубь нырнуть. И мама не задаёт лишних вопросов. Наверное сейчас всё и без того вышито кроваво-красной ниткой на его воспалённом лице. Только тихонечко говорит: — К ней? Он кивает. К ней. — Я думала, тебя никогда не прорвет. Видит Бог, он бы разрыдался прямо сейчас, если бы всё ещё был на это способен. Ему столько хочется сказать. Столько всего… Извиниться за всё это дерьмо, что он тут устраивал. Извиниться за каждое грубое слово и равнодушный пропитый взгляд. Но вместо этого он прижимает свою родную и маленькую маму к больной груди. Надеясь, что когда-нибудь она его простит и поймёт. — Что-то хочешь сказать? — хрипло говорит куда-то в её затылок. Мама отстраняется, промокая глаза тыльной стороной ладони. — Да, сынок. Я только об одном прошу… Ты, пожалуйста, не сломайся… окончательно. Если вдруг… если что-то пойдёт не так, как запланировано. Я очень за тебя боюсь. — Я тоже боюсь, мам. Но хуже уже не будет. Точно. Я обещаю. Впервые честно. Почти клятва на крови. — Я верю, сынок. Я тебе верю… Всё остальное происходит, как в тумане. Как в каком-то странном сне. Он не слышит, о чём она весь вечер тихо говорит с отцом на кухне. Почти не осознаёт, как позже кивает в ответ на вопрос отца: — Через Москву полетишь? — Да, билеты взял. Ему странно осознавать, насколько же, чёрт возьми, сильно он любит своих стариков, когда отец чуть сильнее, чем обычно, сжимает его плечо и выходит из комнаты. Он снова открывает крышку ноутбука и пишет. «Буду в 8:15. Рейс из Москвы». Получая в ответ короткое: «Жду». И всё. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Назад пути нет.