***
— Гриш, что между нами? — тихо спросил Майот. — Что происходит? Буда недовольно хмыкнул — он терпеть не мог подобные разговоры. В последнее время они почти не разговаривали, а занимались куда более интересными вещами, но сейчас Майот его поймал — после охуенного секса Гриша не мог сразу вскочить и убежать от неудобных вопросов. — Мы трахаемся, — сказал Майот. Буда кивнул — с этим точно не поспоришь. Трахаются, да еще как. — Я нравлюсь тебе, правильно? — продолжил Майот перечислять. И с этим Буда тоже не мог поспорить — так и есть, Артем ему нравится и очень сильно. — Так что? — напирал Майот. — Что — что? — Мы встречаемся? Или как? — Не все так просто, Тем, не все так просто… — Гриша сел на кровати, потянулся за сигаретами. — В смысле не все так просто? Ты же говорил… Ты же… Обещал? — произнес Майот растерянно. Гриша сел к нему спиной и не собирался оборачиваться — он знал, что не сможет вынести испытывающего взгляда его ясных голубых глаз. Он ушел от прямого вопроса — и ему было стыдно за то, что он так малодушно сдал назад. Ему было не по себе — и одновременно с этим он никогда не был счастливее, чем сейчас, когда рядом с ним был Майот. Он никогда не испытывал раньше эти чувства — они были ему совершенно незнакомы, поэтому каждую новую эмоцию Буда словно пробовал на вкус. Когда он по-настоящему узнал Артема лучше — в промежутках между жарким сексом они иногда все-таки разговаривали, он был удивлен обнаруженной в нем искренностью и чистотой. Гриша и не знал, что такие люди существуют — он с детства привык, что человек человеку волк, привык держать ухо востро, никому не доверять и от каждого ждать подвоха. Но тут понял, что с Артемом он может расслабиться — но расслабляться как раз таки было ни в коем случае нельзя! Это попросту опасно. Он должен сейчас выключить эмоции, разобраться с делами, а не парить в облаках с Артемом, наслаждаясь его горячностью и близостью. Когда он действительно понял, что у Майота нет никого, кроме него, что то, что их связывает — это нечто серьезное и настоящее, он понял, что ответственности на нем лежит даже больше, чем он изначально предполагал. Он не имел права на ошибку. И осознание этого давило на его плечи так, что иногда ему ходить было тяжело — такой груз тянул его к земле. И сейчас, когда Майот начал задавать вопросы, Гриша растерялся. Он понимал, что он имеет право их задавать, имеет право на все, что касается Гриши, но отвечать на них с уверенностью пока не мог. Как он может что-то обещать, пока сам он еще с голой жопой? Чтобы обещать что-то, надо самому твердо стоять на ногах и быть уверенным в себе и своем положении. Но обижать Артема уклончивостью и молчанием тоже нельзя. Гриша отложил сигарету, повернулся к Майоту лицом, нежно взял его за подбородок. — Мы, правда, не должны были с тобой… То, что произошло между нами, это действительно ошибка, — Гриша видел, как гаснут у Артема глаза, как опускаются плечи — предчувствуя предательство, он буквально сжался, словно в ожидании удара. Видеть его таким было невыносимо больно — кажется, Гриша действительно к нему прикипел. — Но это ошибка правильнее, чем вся моя жизнь, — продолжил Буда. Пальцы у него задрожали, и он отпустил подбородок Артема, чтобы он этого не заметил. — За эту ошибку, если надо, я готов жизнью заплатить. Майот взял его за руку, но сам тоже глаз не поднимал. Казалось, дрожь передалась ему от Гриши, и он зябко повел плечами. — Ты спрашиваешь, вместе ли мы, встречаемся ли мы, и что происходит между нами. Я не знаю этого, Тём, но я весь твой, целиком и полностью, в полном твоем распоряжении. Хочешь прогнать меня — давай, хочешь расстаться со мной — пожалуйста, но я все равно буду принадлежать тебе и точка. Майот наклонился, хотел было его поцеловать, но Гриша остановил — поднял руку, пальцами прикрыл его губы. Он хотел что-то сказать, но Гриша не дал ему — он сам еще не закончил. — Но дело в том, что ты мне не принадлежишь и пока что принадлежать не можешь. И эта мысль, она убивает меня каждый день и каждый вечер, когда я знаю, что ты идешь туда, в этот чертов клуб. Я сам себя уважать не буду, если позволю тебе и дальше заниматься такими вещами, — теперь уже Гриша позволил Артему себя поцеловать. — Но ты… Но я… Я вовсе не против, мне не кажется это противным, я не ненавижу свою работу… — произнес Артем, едва Гриша отстранился. — Если ты думаешь, что там меня держат в рабстве и все такое, то ты ошибаешься… Не надо переживать. Мне нравятся танцы. — Нет, не говори так, — отрезал Гриша. — Ты не можешь меня понять. Только в тот день, когда ты свалишь нахуй из этого дерьмого заведения, тогда я смогу в полной мере назвать тебя своим. Если ты этого хочешь, конечно… — Но что я буду делать, если уйду? Просто буду твоим? — усмехнулся Артем. Он взлохматил Гришины волосы — пропустил сквозь пальцы мягкие, темные пряди, и Гриша толкнулся головой в его ладонь, прикрыв глаза, как ленивый кот. — Именно. Будешь радовать меня. Меня и только, — Гриша притянул к себе Артема, прильнул к губам. — Можешь прямо сейчас начинать. Я не против. — Но мы же… Только что… — прошептал Артем в перерывах между поцелуями. — Мне тебя всегда мало… Особенно, когда ты уходишь… Каждый чертов раз, — Гриша покрывал поцелуями лицо и шею, одной рукой скользнул вниз, пальцами второй провел по пухлым губам Артема, которые тот сразу же обхватил. — Оставайся. Останься сегодня, я прошу, — прошептал Гриша. Он не мог позволить себе сегодня с Артемом расстаться — нет, все, что угодно, но это выше его сил. Он каждый раз буквально отрывал любимого от сердца — и сегодня категорически отказывался его отпускать. — Но если Депо придет? — ухватился за последнюю соломинку Артем. Ему хотелось остаться — он давно уже этого приглашения ждал. Их короткие встречи в горизонтальном формате его совсем не радовали. Хотелось чего-то большего — большей искренности, близости, теплоты. Он и сам не понял, как влюбился по уши, а когда понял, делать что-либо было уже слишком поздно. — Он не придет, — Гриша протянул руку к телефону, который валялся на полу среди его вещей, и набрал торопливо другу смс: «не приезжай сегодня домой очень прошу пожалуйста умоляю» — и, отбросив телефон, снова прильнул горячим поцелуем к изящной шее Артема. — Погоди, — Майот наклонился через него, поискал на полу свой телефон. — Мне тоже предупредить надо. «Домой не приду сегодня, не переживай, если что» — он отправил сообщение Глебу и с легким сердцем вернулся в постель.***
Эти слова были для Глеба сродни знаку свыше. Все это время он колебался, сомневался, думал, слишком много думал об их отношениях. Депо ни о чем его не просил, ни на чем не настаивал, не давил, не намекал даже — его, казалось, вполне устраивает то, что есть между ними. Они проводили вместе все свободное время, ездили куда-то по делам или просто бесцельно катались по ночной Москве, гуляли, разговаривали, целовались. У Глеба часто не было никого дома — Майот вечно ошивался черт знает где и не особенно делился тем, где проводит время, поэтому они часто тусовались дома. Иногда Депо приезжал с самого утра — когда Глеб ложился спать после бессонной ночи в клубе. Он умывался, смывал всю эту грязь вместе с блестками и ароматными кремами с себя, переодевался в домашнее, и они вместе ложились в кровать. Целовались, тесно прижавшись друг к другу — Артем смотрел на него с нежностью и теплотой, гладил его по волосам, по телу, но не сильно распускал руки. Но притяжение между ними росло, как и напряжение, и Глеб обычно доводил его до оргазма рукой, и ему позволял делать то же самое, после чего они мирно засыпали в объятиях друг друга. Проснувшись, что-то готовили вместе, снова целовались бесконечно во всех частях квартиры, и, когда расставались вечером, никогда не говорили о том, кто куда уходит. Прощались молча, предвкушая следующую встречу. В тот вечер Глебу не надо было никуда идти — долгожданные выходные, и сейчас, когда он узнал, что Майот ночевать не придет, перед ним встала дилемма — предложить Артему остаться или нет? Он слушал, как он на кухне сейчас готовит — Депо неплохо делал это, помнил пару рецептов, которые остались у него после недолгой работы в общепите по пиздючеству, и думал. На самом деле, где-то внутри себя он уже давным-давно все решил, и сейчас пытался просто найти какие-то доводы, убедить самого себя, почему этого делать не стоит. Много причин, которые лежат прямо на поверхности, можно постараться и назвать еще кучу. Но внутренний голос вразрез всему подсказывает — это именно тот человек, которому можно довериться. Ему нравилась немногословность Артема, его серьезность и собранность, основательность и выдержка. Он был надежным, он явно испытывал к нему чувства и не скрывал их. Но при этом не торопил и не настаивал. Сердце трепетало у Глеба в груди, сжималось волнительно, а по коже пробежали мурашки. Почему бы и нет? Пусть первым будет тот, кто его вроде как любит, а не кто-то из клиентов за деньги. На самом деле Глеб уже устал отбиваться от настойчивых и крайне выгодных предложений — клиенты сулили большие деньги за ночь любви, многие даже предлагали длительное содержание. И иногда, в темном помещении вип-зала, под будоражащим действием кокаина, когда пузырьки шампанского били по голове, Глебу казалось, что однажды он не устоит. Ставки росли, цифры множились, нули удваивались — краем уха он слышал, как клиенты спорят между собой, кому достанется право первой ночи. Хвастались, кому первому удастся его заполучить. Сама возможность этого аукциона еще совсем недавно была для него крайне оскорбительна, но теперь вызывала только горькую усмешку. Когда варишься в таком змеином гнезде, постепенно перенимаешь повадки окружающих. И уже скоро Глеб со смехом поднимал ставки, сидя на коленях у очередного мерзкого клиента — толстый старикашка с грязными, очень грязными фантазиями, которые он не стеснялся озвучивать, при этом облизывая Глебу ухо. Он продолжал эту игру до тех пор, пока его не затошнило — то ли от выпивки, то ли от разгулявшейся фантазии старика, и он ушел в гримерку, чтобы там посидеть немного в тишине, прийти в себя. Но долго ему отдыхать не дали — в гримерку вошли другие танцоры, и в разговорах между собой начали хвастаться тем, сколько из них кто зарабатывает за ночь. Помимо танцев, разумеется. В номерах на втором этаже клуба платили совершенно другие деньги — многие из еще совсем юных стриптизеров уже заработали себе на машины. Правда и трудились они не покладая рук и остальных частей тела. Глеб не знал, как бы он справился со всем этим, как выжил бы в этой грязи, если бы не его друг. Майот был единственным из всех, к которому грязь не липла, кто мог, благодаря своему легкому характеру, своей искренности и доброте, избегать конфликтов и с руководством, и с клиентами, и с другими работниками. Ему также удавалось ускользнуть от домогательств, но он тоже понимал, что вечно это продолжаться не будет. Многие из недовольных клиентов, получившие отворот-поворот, намекали ему, что есть и другие способы добиться желаемого и лучше бы ему согласиться добровольно, пока ему еще предлагают за это бабло. Глеб в свой адрес тоже начал угрозы получать. Люди, которые не привыкли, чтобы им отказывали, бесились от невозможности получить то, что каждый вечер подносили им на блюдечке, но не давали откусить. Единственным шансом для Глеба выбраться из затягивающей его бездны без значительных потерь было то самое задание. Он прекрасно понимал на что ему, возможно, придется пойти, но полагал, что лучше уж так — один раз заработать и больше никогда этим не заниматься. Но прежде, чем это случиться, прежде, чем он выставит свое тело на продажу, у него должно быть что-то свое. Что-то настоящее, искреннее, то, что не купить ни за какие деньги. Оторвав взгляд от экрана, в который он все это время пялился, Глеб посмотрел на вошедшего в комнату Артема. Он был такой радостый, запыхавшейся от кухонной возни. Волосы взъерошены, на лбу выступил пот — он раскалил сковородку до совершенно адских температур, чтобы приготовить по какому-то особенному рецепту мясо, в его, Глеба, футболке — огромной, больше, чем ему нужно размера на три. В руках тарелки — он так торопился Глеба порадовать, потому что мучался с ужином дольше, чем предполагал. Они планировали поесть, посмотреть очередную серию нового сериала от «нетфликс», а потом поехать куда-нибудь погулять. Но теперь планы значительно изменились. — Ты не хочешь сегодня… Остаться? — спросил Глеб тихо, откладывая телефон. — На ночь, я имею в виду? — Конечно, — сразу же согласился Артем, подошел медленно, балансируя со своим грузом, взгромоздил тарелки на прикроватную тумбочку. — Если можно. — Да, — также тихо произнес Глеб и подвинулся, чтобы дать Артему возможность присесть к нему на кровать. — Сегодня можно все. Артем достал свой телефон, чтобы спросить у Гриши, нужен ли он сегодня или он может спокойно отдыхать, и увидел сообщение, где тот умоляет его не приезжать на ночь. «Ок» — ответил Артем и только после этого задумался — что может значить многообещающее «сегодня можно все» из уст Глеба. Это просто фигура речи, оборот, сказанный без всякого умысла или все-таки…? Он посмотрел на Глеба, тот поднял на него в ответ глаза — посмотрел прямо и уверенно, ясно давая понять, что никакого двойного дна в его словах быть не может. Артем подошел к кровати, сел рядом, притянул его к себе. Про остывающий рядом ужин оба сразу забыли. Глеб прильнул к его телу, буквально упал к нему в объятия. Артем привычно погладил его по спине, по волосам сзади, но на самом деле он уже давно хотел большего, чем эти прикосновения. Он на мгновение отстранился, еще раз заглянул Глебу в глаза и, убедившись в том, что его желание взаимно, что тело, которое он держит в объятиях, охвачено жаром и томлением, поцеловал. Прижался губами, провел по еще пока сомкнутым губам Глеба языком, которые тут же покорно раскрылись в ответ — и тут же голова отключилась у обоих. Никаких мыслей, никаких сомнений и вопросов — только нарастающий жар, который электричеством соединил их тела воедино. Глеб обвил его шею руками, а Артем начал высвобождать от одежды и его, и себя, не прерывая страстного поцелуя. Он целовал с такой уверенностью, с таким напором, как не целовал ещё никогда. Получив отмашку, он разрешил себе действовать так, как до этого не позволял, и эта настойчивость подействовала на Глеба неожиданно возбуждающе. Ему определенно пришлась по вкусу идея хоть раз сбросить ответственность за происходящее с себя, не думать ни о чем и не переживать — отдаться по-настоящему, душой и телом. Он был уже почти полностью раздет, но мурашки бегали у него по коже вовсе не от холода. Напротив — жар все сильнее разгорался у него внутри. Глеб поднял руки, чтобы Артему удалось с него майку стащить, потом помог ему от своей избавиться, и они легли на кровать, прижавшись друг к другу. Артем не торопился — гладил его по шелковистой, нежной коже и целовал так, что у Глеба несколько раз стон сорвался. Все в нем, каждая клеточка тела, молила и просила о большем. Он хотел большего — именно сейчас, именно с Артемом. Сейчас для него не существовало никаких дурацких запретов, которые он сам себе выдумал — только губы Артема на его губах, на его шее, груди, животе, бедрах. Ему даже хотелось, чтобы он оставил на нем парочку засосов, пусть даже в клубе его отстранят от работы — плевать, но попросить о таком не решился — к этому времени он совершенно расплавился под жаром его ласк и поцелуев, превратился в мягкое, податливое ничто, полностью растворился в своем желании. По тому, как подрагивали пальцы у Артема, когда он его касался, Глеб понял, каких усилий тому стоило все это время сдерживаться. Он давно не чувствовал себя таким желанным — на него каждый вечер пускали слюни десятки мужчин, которые легко кончали от его движений и прикосновений, но все это было ничто по сравнению с этим тихим трепетом, с этим восхищенным взглядом, с этими нежными ласками. Артем перевернул его на спину, подложив под спину руку — тут же эта рука опустилась ниже, а Глеб со стоном обвил ногами его бедра. Он крепко обнял Артема за плечи и зажмурился, почувствовав, как к нему прижался напряженный член. Артем уже явно торопился — ему хотелось оказаться внутри, и, увидев, что он вполне достаточно Глеба возбудил, решил действовать. Глеб не открыл глаза ни разу — даже когда Артем, закончив подготовку, снова лег на него сверху, коленом отодвинул его бедро в сторону, рукой обхватил и, чуть приподняв, на себя закинул. Только громко застонал и вцепился Артему в спину, довольно сильно провел короткими ногтями по его коже, оставляя красноватые борозды. Артем на это ничего не сказал — удовольствие, которое он сейчас получал, перекрыло любые болезненные ощущения. К тому же, он разумно полагал, что Глебу сейчас больнее, правда, и представить не мог, насколько. Артем хотел быть терпеливым, хотел дать Глебу привыкнуть и все такое, но просто уже больше не мог. Услышав ещё один, уже тихий, сдавленный стон сквозь зубы, который издал лежащий под ним Глеб, спросил, остановившись: — Тебе не нравится? — Нравится, — произнес он — его голос был чуть охрипшим от волнения и желания. — Просто продолжай. Дрожащими руками Артем обхватил Глеба, впился ему в обкусанные губы и снова двинулся вперед уже осторожнее. Он целовал чувственно и нежно и в тоже время вбивался в его тело, придерживая за бедра. Внутри Глеб был невероятно тесным и горячим, и ощущения были настолько сильными и острыми, что у Артема из головы вылетели все мысли, кроме одной — сожаление, что они не сделали этого раньше. Если бы он знал, что это так головокружительно сладко, он бы нашел тысячу и один способ ускорить этот процесс. Уже очень скоро Артем забыл о поцелуях и, придерживая бедра, просто увеличил ритм. Руки Глеба были на нем, и вот уже он сам, приподняв голову, целовал его шею, что добавляло еще сто очков к и так необычайно приятным ощущениям. Настолько приятным, что они не могли продлиться долго — спустя пару минут Артем замер, застыл, вжался в тело, распростертое по ним, а потом опустился ему на грудь. Так они пролежали некоторое время — Глеб запустил пальцы в его волосы и осторожно перебирал их, прислушиваясь к тому, как его сбившееся дыхание постепенно успокаивается. Отдышавшись, Артем поднял голову, посмотрел Глебу в глаза, которые тот наконец-то открыл, убедился, что все хорошо — взгляд спокойный, затуманенный удовольствием, на щеках легкий румянец. Он все не решался спросить, как там насчет второго заезда, но Глеб, казалось, прочитал эти мысли в его глазах. Он улыбнулся, прижал его к себе ближе и на ухо прошептал: — Если хочешь, можем продолжить сейчас. — Правда? — переспросил Артем, не веря своему счастью, и Глеб кивнул, видя как загораются радостно его глаза.***
Улыбнувшись так, что это было больше похожа на оскал, Глеб мягко убрал ладонь со своей груди. — Трогать нельзя, можно только смотреть, — сказал он и погладил мужчину по мягкой ткани дорогого итальянского пиджака. — Мальчик, — ухмыльнулся тот. — Ты мне еще будешь указывать, что мне можно делать, а что нельзя? Нет, вы слышали, — он обратился к сидящим у шторки охранникам. — Он мне сказал, что мне что-то нельзя! Два здоровенных лба как по команде посмеялись. Глаза при этом у них остались пустыми, как мертвые. Глеб повернулся к клиенту спиной, чтобы тот не увидел, как он презрительно закатил глаза. Он продолжил двигаться, поелозил немного у него на коленках, почувствовал, что у него встал и сам поднялся. — Мне можно все, куколка! Все, что я захочу, — и как бы в подтверждении этих слов депутат со всей силы смачно шлепнул Глеба по заднице. Его от такого обращение реально всего перекосило, поэтому он поворачиваться не стал. Продолжил танцевать, потом снова ему на колени сел, прижался спиной, закинул руку назад, обнял за шею. — Правила для всех одни, — нежно пропел Глеб ему на ухо, мысленно представляя, как засовывает ему в шею здоровенный, мясницкий нож. — Я могу вас где угодно трогать, но вы меня — нет! — Поговори мне еще, мальчишка, — депутат снова положил свою пухлую, тяжелую ладонь, покрытую влажным, холодным потом ему на грудь. — Я таких как ты знаешь как… В бараний рог скручивал и нагибал. Глеб старался не слушать, что он ему говорит. Сосредоточился на музыке, на своих движениях, пытаясь не замечать прикосновений, противных до тошноты. Ушел в себя мысленно. Он знал, что глаза у него тоже стали пустыми, поэтому не оборачивался. В этот момент шторы звякнули, тяжелый бархат распахнулся и на пороге возник Майот. — Я ничего не пропустил? — он улыбнулся, поправляя золотистый венец на светлых волосах. Он сегодня изображал кого-то из античных героев, поэтому был в белоснежной тоге, и весь с ног до головы в золотистых блестках. — Нет, ты как раз вовремя, — обрадовался Митрофанов. — Заходи. А то с этим принцом мы чуть не заснули. Глеб еле сдержал в себе вздох облегчения. Наконец-то он Майота дождался, теперь дело должно пойти попроще и поживее. Он отвалил от депутата и пересел за столик. От выпитого шумело в голове. Наклонившись над расчерченными полосами, он вдохнул порошок и перевел взгляд на клиента. Он все еще кажется ему отвратительным, сама мысль о том, что он может к нему прикасаться, вызывает тошноту. Мало, мало, нужно еще — объюзаться до такой степени, что его не будет трясти от необходимости обхаживать эту мразь. Они кружат возле него уже какую неделю — каждый вечер, каждый ебаный вечер одно и то же. После выступления Митрофанов заказывает их двоих в вип-зал и там развлекается с ними до утра. Глеб предпочел бы всю ночь не сходить со сцены, нежели провести наедине с депутатом хотя бы двадцать минут, но выбора у него не было. Он едва успевал отбиваться от его настойчивых, наглых, самоуверенных домогательств — иногда приходилось буквально его руку из собственных трусов доставать. Еще немного и он не выдержал бы и заехал по потной, красной роже депутата — хорошо, что Майот объявился. У него, казалось, целая пропасть терпения, но и его нервы уже начинали сдавать. Им необходимо было в кратчайшие сроки сделать так, чтобы депутат пригласил их домой — а он, тем временем, настойчиво звал их подняться в номера, чтобы они показали, так сказать, товар лицом. Задача, которая стояла перед ними, была определенно не из легких. Пока Майот любезничает с Митрофановым — сидит у него на коленях и что-то ласково шепчет на ухо, поглаживая его по плечу, у Глеба есть время на передышку. Так почему эти драгоценные минуты он тратит на то, чтобы вспоминать, как ему было хорошо с Артемом? С какой нежностью и трепетом он его целовал, как долго ласкал и гладил, как они чувствовали друг друга, как наслаждались каждым касанием. То, что теперь его так нагло лапает чужой мужик, казалось почти святотатством и очень походило на измену. Опрокинув залпом еще один стакан шампанского, Глеб зажмурился от пузырьков, которые ударили в голову. Надо избавиться от этих мыслей, иначе он ничего не сможет, и из-за него они все проебутся. Он не хотел никого подвести — и самого себя тоже. Получить эти деньги и свалить — и больше никому не позволять себя лапать. Он наклонился, чтобы еще одну дорожку принять. — Эй, ты там не сильно налегай, куколка, — окликнул его депутат. — Ты мне нужен бодреньким. И вообще, хватит отсиживаться, ко мне иди. Глеб поднялся послушно, приклеив дежурную улыбку. Но, когда вконец обнаглевший клиент снова, в очередной раз уже, полез рукой ему в трусы, он не выдержал. Вырвался, выскочил из приват-комнаты и в туалет побежал. Там склонившись над раковиной, долго ждал, когда его вывернет, но этого так и не произошло. Все тело трясло и ломало, он смотрел на себя в зеркало и не узнавал. Этот осунувшийся, несчастный парень с замазанными тоналкой синяками под глазами, с размазанной подводкой, искусанными губами, совсем не был на него похож. На него настоящего. Он смотрел на себя и думал — как меня вообще занесло в эту ебаную жизнь, где я вынужден потакать забавам какого-то старого, жирного уебка, позволять ему лапать себя и танцевать перед ним в трусах? Где-то он определенно свернул не туда. Глеб открыл кран с холодной водой, умылся. Нужно было возвращаться, пока его исчезновение не дошло до ушей руководства. Собравшись с силами и немного протрезвев, Глеб вышел из туалета. По дороге к вип-залу подхватил с подноса официанта два бокала шампанского — один опрокинул сразу, второй отхлебнул. — Запиши на счет Митрофанова, — кинул он официанту. — И еще одну розовую «кристал» принеси в десятый рум. Парень кивнул, что-то там себе пометил и хотел было идти, но Глеб остановил — допил второй бокал и потянулся за третьим. — Эй, тебе вроде как уже хватит, — официант убрал у него от руки поднос. — Ты еле на ногах стоишь. — Ну и пускай. Мне как раз на ногах сегодня стоять и не надо. Лучше на коленях, — горько усмехнулся Глеб, но официанта уже и след простыл — поспешил свалить, чтобы ненароком не набухать стриптизера. Глеб поплелся к бару — хотел попросить, чтобы ему налили чего-нибудь покрепче. Ему и так уже было море по колено — он чувствовал, как проходящие мимо клиенты лапают его украдкой и трогают, но сопротивляться не было сил. Те бросали на него хищные взгляды, видя, насколько он уже пьян, и прикидывали в уме как бы этим воспользоваться. Но на Глеба уже навалилось анестезирующее равнодушие. Но оно сразу же схлынуло, когда он увидел у бара Депо — Глеб замер и резко траекторию движения сменил. Он знал, что может его здесь встретить, но, когда это случилось, оказался совершенно к этому не готов. Его Артем был из уже другой, нормальной жизни, и тот факт, что эти жизни пересеклись здесь, в этом гадюшнике, произвел у Глеба такой резонанс, что его снова затошнило. Он видел, какой у Артема взгляд, видел, как ему больно видеть его здесь, тем более, в таком состоянии. И поспешил просто уйти с его глаз, чтобы ни себя, ни его не мучить. Но Артем догнал его в темном коридоре, который вел к гримерке (Глеб надеялся там укрыться), схватил за руку, развернул к себе. — Если я еще хоть один раз увижу, что кто-то к тебе прикасается, я его убью. Его, тебя, а потом и себя. Я серьезно, — но, несмотря на угрозы, Артём выглядел растерянно и беспомощно. Было видно, что это решение долго в нем назревало. Не мимолетный порыв, вызванный тем, что он увидел, как его кто-то лапает, а вымученная просьба. — Тём, не нужно драм, хорошо? — ответил Глеб спокойно, глядя ему прямо в глаза. — Скоро все закончится. Сделаем дело, и я уволюсь сразу же. Артему хотелось завыть при мысли, что нужно еще «это дело» сделать, и неизвестно насколько далеко все зайдёт. Хотя почему это неизвестно? Он только прикидывается дурачком. На самом деле он прекрасно понимает, чем все может (нет, должно) в конце концов закончиться. Снимки должны получиться убедительными, да. — Не нужно, — умоляюще попросил он. — Не надо этого делать, давай ты просто уволишься прямо сейчас, и мы с тобой сразу же уйдем. — Не выполнив поручение? — брови у Глеба насмешливо взметнулись вверх. — Я потеряю работу, ты потеряешь работу. И что мы будем делать? Побираться? — Нет, у меня есть кое-что. И я сразу найду… — Ты-то найдешь, конечно, — недоверчиво усмехнулся Глеб, и усмешка эта была для Депо как ножом по сердцу. — Мне нужны деньги, Тём, и нужно не кое-что и когда-то, а здесь и сейчас. То, что нам обещали, решит все мои проблемы. Я не могу упустить этот шанс, прости. И если ты после этого не захочешь быть со мной, я пойму. Он хотел пройти, но Депо не дал — перегородил ему собой дорогу. — Нет, ты сейчас пойдешь со мной, — сказал он твердо и, схватив его за руку, дернул на себя. — Одевайся и идем. — Если ты думаешь, что только из-за того, что ты был у меня первым, ты можешь теперь приказывать, что мне делать, ты просто пиздец как ошибаешься! — прошипел Глеб и руку резко отдернул. — Я буду сам за себя решать. — Что? Я был твоим… Первым? Ты серьезно? — переспросил Депо. Глеб посмотрел на него — в глазах была вселенская усталость. — А ты так ничего и не понял, — хмыкнул он. Отстранив пораженного этой новостью Депо, он протиснулся мимо и стремительно выскочил обратно в зал.