***
Дождь стучал за окном. Саре Сабини не спалось, не читалось, не думалось. Только обида и привкус предательства осел на языке. Тусклый свет настольной лампы, отражающийся от окна создавал тёплую атмосферу в пространстве комнаты. Запах озона стелился по светлым стенам с пудровыми обоями кое-где вымазанными купленной Алфи в Ричмонде гуашью. Всё на свете, казалось, было большим напоминанием о нем. Внизу слышались спор и ругань дяди Фредди, Чарли и Дарби. Фред был против этого брака «по контракту». Он любил Сару без лицемерия и желал добра. Кабинет отца ходил ходуном. За стеной Луке накладывали швы. Дора суетилась возле мужа. И только Иса держала полный нейтралитет, укладывая спать Френка. Шум дождя же беспокоил Сару ещё сильнее. А медленно опускающийся вечер выворачивал душу наизнанку. Сара взяла на руки щенка и прижала к себе. — Я знаю, кто будет тебе рад, — проговорила она, поднимаясь с кровати, — Тот, для кого мы лишь страница в жизни…***
Алфи расположился в гостиной своего дома и вертел в руке пустой стакан из-под виски. Его рубашка, замызганная кровью рабочего, всё ещё была на теле — небрежная и смятая. Он опустился на спинку кресла и закинул ноги на кофейный столик, не переставая изучать интерьер, пока мысли его были далеко и надолго. Жилище было уютным, большим и, очевидно, холостяцким, представляющее собой двухэтажный викторианский особняк. Снаружи дом огражден забором, а внутри богато обставлен роскошной мебелью. Железные двери, как ограждение от внешнего мира, где каждый сам по себе и сам за себя. Стук в дверь, заглушаемый чертыханьем пожилой прислуги, вынудил его поставить бокал на столик, сдвинув пустую бутылку, и подняться на ноги, чтобы столкнуться со своим отражением в зеркале над камином. На него смотрел широкоплечий, среднего роста шатен с мрачным и усталым взглядом, обречённым и выжженным изнутри. Алфи, наконец, заметив на себе грязную одежду, стал распахивать рубашку, обрывая злосчастные пуговицы, что разлетались по сторонам с тихим скрежетом. Но ему не дали закончить начатое. Ещё один более настойчивый стук попросил Алфи выбраться в прихожую, за дверью которой стояла Сара. Его Сара. Алфи открыл дверь, сталкиваясь с голубыми и пронзительно-добрыми глазами, пропуская незваную, но такую желанную в глубине души гостью, смело вошедшую в знакомое жилище. Сара, не проронив и слова, сняла свои полутуфли. Взглянув на безучастного, виноватого и растерянного её визитом Соломонса, она прошла в гостиную. Окинув взором пустые бокал и бутылку, не тронутый аккуратно нарезанный лимон, Сара поёжилась. Зал показался ей каким-то холодным и одиноким — будто здесь обитал новый, не знакомый ей хозяин. Алфи последовал за ней, нерасторопно и ранимо, сложив руки на груди, пытаясь утвердить себя и своё тело в обратном. Он же не ждал её, правда? Но зачем же прислушивался к шуму на улице, лязгу чьих-то машин, шороху шагов помощников на крыльце и скрипу двери от сквозного ветра? Сара уставилась на пустую лежанку, скучающую уже вторую неделю, принадлежащую псу Джиму. Алфи заметил это, потирая правое плечо, осматривая тоненький кардиган на опущенных девичьих плечах. Должно быть, вечера ещё были промозглыми. Обводя глазами короткую юбку и обнажённые бедра, он знал какие они прохладные и ощутил чёткую внутреннюю потребность прикоснуться к ним своими горячими руками, чтобы согреть. Это желание увеличивалось в геометрической прогрессии, пока он обводил её стан. Алфи сделал два неуверенных шага, протянув руки к её плечам, и Сара обернулась. На лице её были слёзы, а на скуле — бордовый синяк. — Давай заведём кого-нибудь? У нас будет что-то живое и общее? — спросила она дрожащим голосом, всхлипывая и вынимая из полов кардигана щенка. Алфи было тяжело без неё, но рядом с ней стало ещё тяжелее и больнее в сотни раз. Щенок, сидящий на её тонких ручонках был так мал, что неуклюже водил мордочкой из стороны в сторону. Он был её надеждой, надеждой Сары, что Алфи погорячился, поторопился с решением и сейчас его сердце оттает. Она искала повод оказаться рядом с ним уже через несколько часов после расставания и не представляла, как она будет дальше жить: пить чай, глотать науки в университете, хватать неуды по математике, улыбаться и курить. Её всхлипывания были звонкими и отчетливыми, отрицающими поступок Алфи. Слезы падали на макушку добермана и он морщился, перебирая маленькими лапками, мечась из стороны в сторону. Алфи подошёл ближе, чувствуя аромат её духов с волос, желая вдохнуть их в последний раз, опуская руки на её холодные ладони, награждая Сару теплом его дыхания с нотками виски в интонации. Она медленно подняла голову и Алфи посмел заглянуть в заплаканные глаза, не стремящиеся верить в происходящее, в горькую реальность, в жестокость судьбы. — Всё проходит, — сообщил он, сетуя, перенимая щенка из её подрагивающих рук, тыльной стороной указательного пальца смахивая с кончика её носа соленую воду. — И первая простуда, и первый дождь за окном, и твоя первая любовь тоже пройдёт, — Алфи старался быть мягким, прижимая к себе нового питомца. Было понятно, что очень скоро он выдрессирует из этого комочка опасную бойцовскую собаку. Огромная и изящная псина будет отражением своего хозяина. Внешне доберман будет олицетворять аристократа, миролюбивого и спокойного, но как только человек потеряет бдительность, то пёс покажет свой звериный оскал, точно, как и Соломонс. — Нет! — стихийно вскрикнула она, ударяя Алфи по плечу, — Это не пройдёт! Никогда не пройдёт! Сара принялась ударять наотмашь и Соломонс ждал, позволял ей выпускать гнев, так уж было положено, отставив левый локоть. Он даже не моргал, получая удары, заслуженные, как ему казалось. Он ведь приручил её и знал, что лишь на время, а теперь он бросал её и это было подло, Алфи чувствовал, хоть и не признавал публично. И если для Сары эта любовь произошла в шестнадцать и она болела ею очень долго и легко, то Альфреда любовь впервые щёлкнула в тридцать шесть и исход мог быть летальным. Эта болезнь проживёт в нём до гробовой доски. — Я буду только тебя любить! — Сара выбивалась из сил, колотя Алфи. Этими ударами она пыталась добиться от него хоть каких-то чувств и эмоций по отношению к ней. Приветствовался даже гнев, говорящий ей об отсутствии безразличия. — Ты мне необходим! — Тебе же так только кажется, да, — утвердил Алфи, решив, что он знает наверняка чужую душу, растягивая слог, прищурившись, осматривая Сару. Он никогда не видел её в таком отчаянии. Алфи мог полагать, что решение Луки привело её к жесточайшей прострации в первую очередь. А их расставание во вторую. Как же было ошибочно его предположение. Алфи взял её ладонь и цепко притянул к своей щеке, опуская на густую, коротко подстриженную бороду. — Посмотри на меня! — потребовал он строго и Сара не посмела, — Посмотри, — прозвучало уже мягче. Сара подняла голову и глаза, ощущая шелковистость лицевой растительности. — Видишь седину, дорогуша? — спросил Алфи громко, — Видишь или нет? Сара согласно покивала и, сглотнув после очередного всхлипа, добавила: — Красивая, как серебро. Алфи чертыхнулся недовольный ответом и, опустив пса, скинув её руку с лица, расстегнул уцелевшие пуговицы рубашки и, сняв её, швырнул на пол. Сара внимательно осмотрела его торс и ахнула, когда Соломонс прижал её ладони к своей груди. — Что ты видишь, Сара? Она задумалась, обводя пальцем редкие татуировки, называемые в те времена «наколками военных лет», зарывая пальцы в волосы и задевая ведущую к паху линию роста. — Сильное тело, — произнесла она и Алфи шумно вздохнул. — А дряблость и сухость кожи ты не видишь, м? А отсутствие рельефности мышц, таки? — вопрошал он. Сара задумчиво покачала головой, ведь она действительно не понимала о чем он говорит. Ей нравилось его тело. Оно было сухим и сильным. Алфи ругнулся, распахивая пояс брюк. Звяканье пуговицы прошлось эхом по гостиной. Он делал это рвано, нарочно шумно и демонстративно. Сара потянулась рукой к его паху, но Алфи слабо ударил её по костяшкам. — Ты уже забыла, как подшучивала что мой пах седеет быстрее бороды? Так вот, милая, ты была ебанистически права, да! Сара отошла от Алфи на шаг, чтобы рассмотреть его таким, каким он пытался показать себя. Но она не видела в нём жил старости. На неё смотрел статный мужчина, крепкий и красивый, с проблесками редкой седины на бороде. Его грудь высоко вздымалась, руки переливались сетью вен, а тени пресса были почти заметными. Алфи был не таким несчастным, коим прикидывался. — Что ты хочешь всем этим сказать? — спросила она безгласно. Алфи шумно вздохнул, раздувая ноздри, подбирая слова, приближаясь к отпрыгнувшей от него Сары. Из его носа поплыл горячий воздух, пропитанный алкоголем. Алфи крепко охмелел, но из-за дум не заметил этого. — Никто не позволит, чтобы главарь еврейской группировки отобрал итальянскую девчонку у мафии. Сара не унималась: — Ты как-будто ищешь причину… Алфи это разозлило — Сара била по шарам правды, но он держал мнимое спокойствие. — Я, таки, расписываю факты, дорогая. Ты дочь итальянского босса, — проговорил он твёрдо, заглянув ей в глаза, — Твоя принадлежность иная. Это было ясно ещё с рождения. Я не по твою честь, милая. Внемли это. Сара взмолилась: — Алфи, пожалуйста… — она дышала ему в лицо, утопая в серых очах, — Разве ты не видишь, что я тебя умоляю? — её голос подрагивал, но Соломонс был не преклонен. — Я старше тебя на знатных шестнадцать лет. Через десять лет я буду тебе не интересен. Сара почти касалась его губ своими. — Ты сам как-то сказал мне, — начала она и Алфи аккуратно убрал с её лица короткую прядку, выпавшую из прически, храня намерение поцеловать, — Что наша разница в возрасте — залог истины, — её душевная атмосфера была так близка к его, вибрации голоса касались его губ, а её прерывистое дыхание заполняло его лёгкие, — А истина — это то, что есть в действительности, окантованное опытом. Почему же ты тогда отказываешься верить в то, что существует на самом деле? Алфи выпрямился, оставляя в уголках улыбку сожаления, оставаясь, как и всегда, титанически спокойным. — Я готова прятаться. Жить в затворничестве, чтобы моя семья не знала, где я! — умоляла его Сара. Алфи улыбнулся. —Твоё затворничество не выдержит и месяца, стоит тебе взглянуть на мои реалии. Я не приверженец чего-то постоянного и уж вряд ли когда-нибудь им стану. Во мне это не заложено, — огорченно подытожил он, проводя рукой по её мягкой макушке. Сара, пытаясь удержать слезы, кивнула: — Я люблю тебя столько, сколько помню себя. Всю мою жизнь! И мне не важно какой ты и твои реалии. Алфи поцеловал её в лоб, как целуют самых любимых и самых беззащитных, как послушного ребёнка, прежде чем оставить. — У меня больше нет гордости, — просмотрев в его лицо сказала Сара. — Кто я, чтобы забирать у тебя жизнь? — спросил он и устало вздохнул, отыскивая опору в спинке дивана, нависнув над сидящей Сарой, — Лишать возможности иметь семью, детей…м? Сара схватила его за руки, поднимаясь на колени по мягкой обивке, смотря в глаза преданнее любого самого верного пса. — Я никогда не попрошу свадьбы, — умоляла она и Алфи внимательно изучал её лицо в паре сантиметров от своего. Улыбка печали, которую он сдерживал, была несопоставима с тем, что Сара говорит. Его сострадательная мягкость на лице была читаема, расправившая все морщинки. — И детей мне не надо! — заявила она, но давала ли себе отчёт о том, что говорит, пока в глазах её было отчаяние, — Я не хочу перенаселять планету! Соломонс скривил губы в подобии улыбки. Этот аргумент позабавил его, напомнив, что перед ним юная девушка, ещё мало что соображающая о мире. Он подумал о том, какую опасность представляет собой продолжение рода и решил, что Сара, с одной стороны, рассуждает почти мудро. Но эта мудрость была детской. А потом, погладив такую верную и обожающую его Сару по щеке, Алфи сказал: — Глупая, маленькая и глупая, — в его голосе была слышна улыбка, — На что же ты умоляешь меня, м? Сара перебила его, чувствуя как снова слезы заливают её лицо, скапливаются не проглатываемым комом в горле. — Клянусь, что не будет ребёнка! Никогда! Алфи выпрямился, поглаживая Сару по голове, касаясь большими пальцами точеных скул. — Я, однако, не могу в этом поклясться, да? Сара подняла глаза в вопросе и Алфи заметил его. — Всевышний пошлёт его тебе, — рассуждал он, — Рано или поздно, через год или пять, потому что ты достойна, да-а, — протянул он, осматриваясь, прикусывая и облизывая нижнюю губу, позволяя выждать необходимую паузу, чтобы голос не дрогнул, чтобы связки не подвели его, — Я видел много семей, много женщин и мужчин не достойных чести быть родителем. Я тоже отношу себя к этой касте, — прибавил он. — И смотря на тебя, наблюдая за тобой годами, я думаю, что ты самая достойная из всех, так? Алфи перевёл дух, утыкая два пальца туда, где у Сары колотилось сердце. — Потому что в тебе есть то, чего нет у многих. В том числе и у меня, да? — Что это? — нетерпеливо спросила Сара. — Доброта, милая, — подытожил он, — Наивная и чистая доброта. Сара нахмурилась. Ей не нравилась эта лирика, что была не в стиле Алфи, но он казался искренним. С ней прощались — абсолютно точно и уже навсегда. Алфи, заглянув в её лицо, задумчивое и потерянное, почувствовал повисшую в воздухе недосказанность. — И, — продолжил он, — Я просто-напросто не смог бы и никогда не смогу принять то, что кажется мне лишним, однако. Как перфекционист, я подсознательно выталкиваю лишние куски паззла, да? И одним, так сказать, многосторонним кусочком его является, — Алфи задумался, сжав губы, подыскивая слово, подходящее и твёрдое даже для столь деликатной беседы. — Я не знаю… — покрутил он рукой, — Скажем так, отпрыск, — быстро, как будто неловко, добавил Соломонс, — И он бы появился между нами однажды, ведь так? Сара неуверенно кивнула. Ей казалось, что Соломонс свалился с какой-то долбанной тележки. — Но, я готова отказаться… — Алфи не дал ей вставить слово. — Выслушай меня, будь большой девочкой нахер. — Алфи раздражался, потирая бороду. Он потерял мысль и восстанавливал её целую минуту, зачем-то усадив Сару на спинку дивана, встав между её едва разведенных ног и вовсе смотря куда-то сквозь её образ. — Отрок… — прошептал он, перед тем как конечное изъявление посетило его, — Я бы не согласился впускать его в свою жизнь, да? Значит, встраивать, так? В свой паззл лишнюю деталь, в которой не нуждаюсь, ага? Сара смотрела ему в рот, пытаясь понять, как её учила мать, смотреть в рот учителю, когда чего-то не понимаешь. — Но и, вероятно, не смогу отобрать эту часть у тебя, причинить боль, физическую и духовную. Мало ли, может, в твоём паззле не хватает именно этой детали, да? А, может, и смогу... Черт его знает! Сара мотнула головой, несколько раз глотнула воздуха, переваривая сказанное Соломонсом. Она не понимала, что за чепуху он несёт. Эта речь напоминала ей монолог душевнобольного, который переходит к одного сразу к третьему. И через минуту, она выдавила из себя то, что ей казалось очевидным. — На самом деле тебе не хватает смелости разобраться с Лукой, — она подняла глаза на Алфи и они встретились, — Прекратить эти межклановые войны, — перечисляла она, расстегивая пуговицы верха, — Помириться с моим отцом ради меня и признаться ему, что ты любишь меня уже много лет, — заверила его Сара, стягивая пиджак и опуская рядом, — Ты ищешь нелепые причины и выглядишь, откровенно говоря, — её рубашка опустилась на пол, обнажая кружево, — Болваном и пустословом. Ты даже не слышишь, что несешь какой-то бред. Алфи почувствовал её тепло на своём лице и стыдливо опустил глаза. Его Сара была права, она знала его много лет. Он говорил ей всякое в агонии любви на простынях их жаркой постели, а теперь был не в силах отвечать за свои слова. Девушка стянула с плеч бретели и, сбросив лиф, скользнувший по рукам, тихо сказала, прижавшись обнаженной грудью к груди Соломонса. — Я хочу заняться с тобой сексом, — её голос звучал безропотно. Раньше, до знакомства с Алфи, она не знала в чем разница между занятием любовью и сексом. А теперь её внезапно осенило. Секс — это для быстрого выброса гормонов, для бурления крови в жилах, для всплеска хороших и плохих эмоций, разрядки, а ещё прощания. Алфи удивленно нахмурился, держа руки при себе и своих интересах, якобы не одабривая эту затею, не скрывая смятения на её просьбу. Сара никогда не называла их связь таким дерзким словом, а Алфи никогда не занимался с ней сексом, как с другими. Он занимался любовью, потому что любил. И сейчас он, казалось, не мог с ней этого сделать, он мог только любить. — Почему? — спросил он шепотом, носом касаясь её шеи, вдыхая аромат кожи, пытаясь заучить наизусть. — Потому что любовью занимаются для того, чтобы создать что-то общее, нечто высокое, — произнесла она, обводя пальцем чернильный рисунок на его плече, — Нам же нужен секс исключительно для прощания. — Заставляешь пить белый ром вместо джина, да? — послышался голос Алфи, когда он коснулся её шеи, — Ты же знаешь, как я ненавижу его… Сара не ответила, потому что Алфи не хотел ответа, увлекаясь её губами. Он осторожно коснулся своими губами её губ, так ласково, будто Сара для него самое ценное, что есть на этом свете. От ощущения нежности она закрыла глаза, расслабившись, отвечая на поцелуй и позволяя его скользкому языку извиваться и переплетаться с её. Алфи целовал её: то протяжно и долго, то отрывисто, отодвигая лицо, видимо, желая высмотреть настрой, то снова придвигаясь, оставляя лёгкое прикосновение. Алфи некоторое время разглядывал её, любуясь завораживающими линиями её юного и утонченного тела. Полумрак, повисший в гостиной, оттеняемый лучами света Луны из окна обрисовывал её фигуру легкой призмой, лаская её и очерчивая. Любимое занятие не могло оставить Алфи равнодушным и вскоре он осознал, что хлопковые кальсоны стали тесноваты в области паха. Он инстинктивно придвинулся ближе к Саре, смотря точно глаза в глаза, слегка касаясь, пригубил её щеку. Алфи осязал её нежностью, глубочайшей привязанностью, выстроенной годами. Когда очередь дошла до носика и подбородка, скул и век, Алфи примирился с обожанием к Саре, понимая, что сейчас он не в силах отрицать это. Перебираясь вплавь, ухмыляясь этому помыслу, он достиг её плеча и шеи. Сара в горчащем, пропитанном пряностью наслаждении слегка откинула голову и Алфи расценил это как призыв и более настойчиво добрался до её шеи. Он опустился чуть ниже но, не дойдя до двух прекрасных холмиков, вновь поднялся к шее и подбородку. Их губы встретились и соприкоснулись, утомленные в истоме, усталые от сказанных слов, фальшивых улыбок и недомолвок. Несколько жадных поцелуев и комната заполнилась тревожащими душу звуками. Алфи подхватил её на руки, потому что их расположение было неудобным для прощаний, опускаясь на диван. — Почему здесь? — спросила она, прижатая к обивке его силой, задыхаясь от ощущений, — Я хочу в постели, как… — Алфи не дал договорить, закрыв её губы своими, углубляя поцелуй. Он знал, что доберись они до спальни, как страсть выжжет их и Сара сбежит. Пока она не осознала всей дешевизны его поступка, Алфи целовал её и не выпускал из объятий. Его руки тем временем гладили шею и плечи, что были такими точеными и ровными, не позволяющие ему оторваться. Алфи опустился ниже, чем в прошлый раз. Её бледная грудь, наконец, дождалась его уверенных губ. Он приступил к ней, обводя языком, выводя линию спирали. Алфи прочувствовал, как под его губами грудь немного увеличилась и уплотнилась. Сара тлеет, выгибается и бредит лишь его именем, сдерживая короткие стоны и мычание. Её руки забрались в его темные волосы, поднимая вверх отросшие пряди. Но вот появляется что-то новое в их движении. Они настойчиво толкают Алфи ниже, теснее. Соломонс, не без плотоядной насмешки внутреннего зверя, понимает её хотелки. И его прикосновения продолжают путешествие вниз по её телу. Алфи нетороплив, медлителен, как и в своих делах, изводит щекочущей волной живот, вздымающийся и опускающийся каждую доли секунды от накала. Когда тот был полностью обследован, Алфи принялся за бедра, приподнимая плюшевую юбку, сминая её. Ткань легла слоями, открывая ему маленький желанный треугольник, облаченный легким кружевом. Алфи принялся целовать бедра с внутренней стороны, поднимаясь от колен вверх. Сначала одну ногу, потом вторую. Затем его руки, поглаживая её бедра, обхватили ягодицы снизу. Алфи придвинувшись поближе, бесшумно распахнул брюки, стянул исподнее и, не прерывая зрительного контакта, направил свою плоть внутрь. Сара изумленно смотрела на него, точно видела впервые таким: жадным до неё и беспощадным на страсть. Продолжая движение, он медленно вошёл в Сару, погружаясь всё глубже и глубже. Чем глубже он входил, тем сильнее Сара выгибала спину на встречу ему. Наконец, Алфи ворвался в неё во всю длину и замер, лаская её грудь и бедра. Внутри узко и Алфи все делает медленно, чтобы не причинить боль. Повторяя эти движения раз за разом, он увеличивает скорость движения. Сара громко стонет, плевав на старуху в столовой, на помощников, разбитых по периметру. Они знают её возгласы и знают, что для этого делает Алфи. Он двигается, вперёд-назад, вздернув её бедра и удерживая на весу. Алфи делает так, как ей нравится, резко опуская и также резко вздергивая. Сара цепляется за подлокотник, кусает губы, пока Алфи изводит языком её шею. Её подрагивающая грудь перед лицом приводит Соломонса в блаженство. Он видит как от каждого толчка её тело изгибается, переливается красотой и светится от блеска. С каждой минутой движения Алфи становятся все быстрее. Он жаждет поцелуя, отыскивая её губы, сбивая её дыхание. Её стоны и его мычание, обычно сдерживаемое, но только не сейчас, сливаются. Это действо продолжается долго, голоса переплетаются: басистые вздохи Алфи, когда он чувствует финал, разрывают тишину дома. Теряя счёт времени и места, Сара напрягает свое тело, взбираясь на гору удовольствия, пока пальцы Алфи помогают ей взобраться скорее и легче. Он уменьшает глубину, плавает по краю, потому что так больше нравится его Саре. Алфи не набирает космическую скорость, делает все неукоснительно правильно, как по четкому регламенту, сталкивая Сару с горы удовольствия, заставив её, как от захвата духа, моляще застонать на разные мотивы, мелко задрожать и впиться в его плечи коготками. Алфи совершает несколько неумолимых движений и не может сдержать себя, чтобы шумно не выдохнуть и не зашипеть ей в губы. Одним резким движением Алфи вошёл в Сару до самого конца и соки его терпкой любви изливаются.***
Сара изучала его покоренное лицо, привлеченное к её правой груди. — Ты такая сладкая, такая… — мурчал он не свойственным ему языком, словно, чужим, иностранным, — Такая изнеженная, лилейная, уязвимая, таки. Сара слабо улыбнулась, допуская Алфи гладить её бедра, талию. — Теперь я понимаю, что в тебе находят женщины… Алфи поднял голову: — Опа? — его вопросительный тон был речистым, — Однако? — а серые глаза приобрели форму блюдец, — Что ещё за новости? Сара промолчала, потому что мысль о том, что с её уходом на этом диване будет другая, займёт её место, прожигала насквозь. Алфи выжидающе целовал её ключицу. — Я жду, да? — Потому что ты ласковый, чрезвычайно, — отратовала она, поднимаясь с дивана, выпутываясь из не желающих её выпускать объятий. Соломонс приглушенно посмеялся, хватая Сару и усаживая на себя, поглаживая ровную спину. — А ты не думала, что я ласков только с тобой, а? Не думала ведь? Сара отстранилась, подбирая рубашку. — Ты помнишь ноябрь восемнадцатого, правда? — с надеждой спросила она, — Тогда я поняла, что влюбилась в твою чрезвычайность на всю жизнь, — не представляя как тот ноябрь на самом деле изменил его. Алфи поджал губы и, сложив руки, наклонил голову вперёд, теряясь в закоулках памяти. Это был холодный ноябрь, когда он вернулся домой. Его ждали кузены, мать, тётки, а как выяснилось позже, ещё и четырнадцатилетняя Сара, которую он не узнал в толпе родни. Его встречала высокая, раздавшаяся в бёдрах девушка, очень изящная, но одновременно простая. Он приблизился к ней и растерялся, точно как и Сара. Четыре года отдалили их, сделали почти незнакомцами. Никто из них не имел точного представления о том, что делать. Сара подумала, что это будет невежественно, запрыгивать, как раньше, на руки к мистеру Соломонсу. Да и сама мысль заставила её покраснеть. Алфи предположил, что обнять её будет дерзким тоном, поэтому лишь скривил губы в подобии улыбки, бросая короткое: «привет». Когда же он уходил, четыре года назад, в ночь проводов, выпавшую на Новый Год, Сара висела на его плече, поглаживая его мягкие волосы, зарывая в них маленькие пальчики. Девушка, что ждала Алфи в соседнем доме, уже вероятно досматривала третий сон, поэтому он уже не надеялся на свидание. Алфи не забыл и добыл немного свечей для ёлки, а ещё бенгальских огней и серебряного дождя. Война войной, а у детей должен быть праздник — так он считал. Маленькие невинные создания не имели права страдать из-за взрослых неразумных решений. Сара не хотела ложиться, а Иса попыталась перенять её из рук Алфи и уложить в постель. — Я не хочу спать, — сказала она, цепляясь в шею Алфи мертвой хваткой, — А то я усну и дядя Алфи уйдёт! Иса вздохнула, а Дарби лишь пожал плечами, перебираясь с женой и старшей дочерью на застеленный диван в гостиной. Тава повернула рычажок радиоприёмника и музыка стала тихой и далёкой, как во сне. Сара опустила голову на плечо Соломонса, слушая его глубокое дыхание и укачивающие движения. Девочка смотрела, как мигают на елке последние свечки и знала: вот-вот она задремлет и Алфи уйдёт, убеждая себя не смыкать глаз. Тихая музыка старой пластинки плыла по маленькой гостиной. — Алфи, а ты обещаешь вернуться? — спросила она шепотом. Соломонс улыбнулся: — Обещаю. Слово даю, Сара. А ты пообещай оставаться такой же доброй девочкой и слушаться маму? Без меня не бегай на стройку и не собирай гильзы с порохом, ладно? Сара с трудом разомкнула губы, чтобы пообещать. — А теперь, закрывай глазки. Сара, наполненная надеждой, сама не заметила, как уснула. Алфи отнёс сопящий комок на свою кровать. Неловко коснувшись губами виска Сары, Алфи плотно укрыл её тяжёлым ватным одеялом и опустился рядом, накрыв предплечьем лицо. Как же он не хотел наступления утра. Подниматься и идти на фронт, делать вид, что совсем не страшно. Осмотрев около десяти раз свою комнату, вдохнув родной запах и мысленно распрощавшись с ней навсегда, Алфи незаметил и сам, как провалился в сон. И тогда вдруг умолкла музыка и в тишине ночного города раздался далёкий звон часов. Это били часы в центре Лондона — Биг Бен оповестил страну о наступлении Нового года. Алфи вернулся из воспоминаний, наблюдая, как Сара накидывает на плечи рубашку. Жалость и любовь столкнулись в его сердце. — Хочешь, старуха наберёт тёплую ванну? Сара отрицательно помотала головой. — Зачем? — спросила она. Алфи нахмурился, поднимаясь с места, прикрываясь сброшенными ранее белыми кальсонами. — Ну, ванна, таки, знатно расслабляет на сон грядущий. Сара посмотрела в его глаза: — Ты ведь не хочешь, чтобы я осталась насовсем?.. Алфи коснулся её лба губами, словно заменяя этим приставленный пистолет, вынося своё неминуемое решение.***
Лука лежал в постели, наблюдая как доктор перевязывает аккуратно зашитую рану. Нога болела, и Луке было не до Доры, на теле которой мерцала красивая белоснежная ночнушка, а распущенные волосы и разрумяненное лицо добавляли шарма. Лука же был задумчив. Его мысли касались Сары и о том, как будет нелегко затащить её в церковь. Факт того, что девчонка решилась вонзить в него клин, явление само по себе жуткое, режущее больнее ножа. Лука смотрел в потолок, пока доктор обрабатывал «творение» Сары, и не мог поверить в то, что наделала эта дрянная девчонка, в которую он влюблен без пяти минут пять лет. Лука видел её противостояние и даже прочувствовал на себе, но всё чего он по-прежнему хотел — это заполучить Сару любой ценой. Даже если она искалечит его до полусмерти. Доктор облил рану спиртом и Лука зашипел и понял остроту намерений не отказываться от своих планов на Сару. Лука долго не мог уснуть, отвернувшись от Доры. Если бы не нога, он бы прямо сейчас отправился бы в таверну или паб. Всё равно куда, только бы снять стресс. Но, всё, что Лука мог делать - это лежать и слушать шаги в коридоре, да сопение задремавшей Доры, распластавшейся на постели как выброшенный на берег кит. — Ты такой удрученный, — ласково улыбнулась она, разомкнув губы и приоткрыв глаза, поглаживая мужчину по плечам. Чангретта ухмыльнулся: — Мне пришлось нелегко этим вечером, это правда. Сара обезглавила меня своим поступком. Дора не ответила и обиженно прикрыла глаза, когда Лука отодвинулся и убрал её руки. Он не скрывал, что думал о Саре даже в такой личный момент, в постели с Дорой. — Спасибо, что согласилась поддержать меня. Знаю, что ты могла бы этого не делать. Дора села в кровати и, поправив ночное платье, коснулась пальцем линии живота Луки, ведущую ниже. — Я сделала это, потому что люблю тебя, — заверила она, — Честно. Но жить так, как мы жили, без ребёнка и постоянно ссорясь, я больше не могу. Для меня это тяжкий труд. Мы хотим и дальше быть вместе, ведь так? Лука кивнул, он почти не слушал её беспокойный трёп. — Значит, мы всё делаем правильно, меняя обстоятельства. Я не хочу потерять тебя, чтоб ты знал. Потому что только ты понимаешь, как обращаться со мной, благодаря тебе я стала по-другому смотреть на жизнь. Кем бы ты ни был для Сары, но мне ты дал больше, чем кто-либо. Ты понимаешь о чем я говорю? Лука согласно промычал. Он лихорадочно соображал, как реагировать на её слова, притворяясь хитрым лисом. — Мы хотим ребёнка, не так ли? — Да, — глаза Луки блеснули. Он действительно хотел получить одного и желательно, к Рождеству. — И если мы хотим его, ты должен пообещать, что Сара не проявление блуда, а твоё искреннее намерение завести ребёнка, — надежды в голосе Доры было слишком много, хоть занимай. Лука покивал, сотворив на лице невинность: — Любовь моя, я обещаю, — он поцеловал Дору в шею, — Всё так. Дора счастливо рассмеялась, как задорная девчонка, опускаясь на кровать. — А я знала, что Сара крутит шашни с Алфи. Как она только умудрилась лечь под него — он же такой мрачный и безобразный. Чего она в нём только нашла, в этом неотесанном еврее? Лицо Луки на несколько мгновений приняло злобное выражение. Он был озадачен, закладывая руки за голову. — Она, как и все девчонки завела ухажера, и Соломонс по своему обыкновению использовал её для достижения своих алчных целей. Дора злобно рассмеялась, потому что завидовала сестре. Она видела, как Алфи смотрит на Сару, как его взгляд плавится, влюбленный до беспамятства, и выгода была не причём. У неё с Лукой никогда не было ничего подобного, даже в самом начале их отношений. — Ей было пятнадцать, когда она стала таскаться с ним. Лука нахмурил брови: — То есть как так? Что значит — пятнадцать? Тогда она была еще слишком мала, чтобы заводить ухажеров! — вспылил он, — Я бы прибил её за это! Дора была ошарашена и озадачена одновременно. — Успокойся, любимый. Нас это не волнует. Лука глубоко вздохнул: — Она, по твоим словам, домашняя девочка, не знающая жизни, но с пятнадцати лет водящаяся с евреем? Дора растерянно пожала плечами, виновато опустив голову. — Ну, ничего, — с трудом приподнялся Лука с постели, отыскивая стянутые штаны, — Скоро я займусь ею и всё пойдет как надо. Всё будет как надо, — причитал он, — Так ей и скажи, ладно? Дору удивила его реакция. Скромница Сара завела себе мужчину уже несколько лет назад и вдруг Лука, которому раньше было наплевать, как ей казалось, начинает вести себя как заранее обманутый муж. Что-то тут нечисто, подумала она. — Ты как будто ревнуешь её? Что за дела? Лука ощутил жгучее желание отвесить оплеуху жене, но понял, что сейчас не время. Он хотел, чтобы их брак держался, хоть и на последней ниточке, а то, пожалуй, он мог потерять свою фортуну навсегда. В этот момент все козыри были у него в руках. Поэтому, тяжко вздохнув, он принял вид родственника, обеспокоенного судьбой девчонки, натянув низ, набрасывая на плечи рубашку. — Я внимательно наблюдал за твоей сестрой в течение последних лет, не то что ты, — акцентировал Чангретта, фиксируя манжеты, — Сара девочка с головой. Она даже книжки читает, ну нихуя себе! Ты представь! — восторгался он, — У меня на нее большие надежды. — закончил он, прихрамывая покидая спальню, оставляя Дору. Шум воды привлек приблизившегося к уборной Луку. Он притих на мгновение, чтобы прислушаться. Лука несколько раз твёрдо дернул ручку с дерзким тоном в лице, предполагая, что это Сара, вернувшаяся от Соломонса, и гнев тут же задавил его. Она снова бегала к еврею, и снова намывается в ванной после возвращения, пока он не лежал в агонии? Эту информацию Лука проверит у своих людей. Что ему расскажут «хвосты»? — Кто в ванной? — спросил он громко, — Кто в ебучей ванной? Иса выбралась из спальни на шум, оглядывая Луку с презрением, прикрываясь полами халата. — Сара, — ответила она. Лука посмотрел на дверь, а уже после на Ису, как на самую большую идиотку. — Вам не кажется, что Сара порядком зачастила посещать это место? — указывал он пальцем на дверь. — Она снова моется. Как и после ужина. Как и сегодня ранним утром. Женщина была поражена его дерзостью, но сохранила надменность в лице, вздернув подбородок. — Должно быть, женские дела, Лука. У здоровых девушек они есть. Привыкай! — голос Исы был издевательским, смеющимся над ним и Дорой. Ведь кто знает, может это у него холостые? — К тому же, вторая уборная по коридору и налево, — мягко указала она рукой. Лука злобно взглянул на тещу и, развернувшись, покинул этаж. Иса могла только вздохнуть. Чангретта пас её дочь не хуже пастуха. Она знала, что Лука задушит её своей подозрительностью, ревностью и гиперопекой. И что Сара будет гореть, как в аду, когда будет находится под нелюбимым мужчиной из года в года, попробовав настоящую любовь на вкус с другим. Дарби поднялся к жене, столкнувшись на лестнице с раненным, и Иса отчеканила, не дав мужу приблизиться к спальне. — Просьба — ляг на диване. Видеть тебя не желаю! Её обида была глобальной и Дарби знал, что здесь придётся замаливать её годами и только пряником. Кнут для Исы, ровно как и для Сары, орудие, которым они совершат убийство, но позже. Дарби нервно поджал губы, виновато смотря на жену, чувствуя в ней острую необходимость. — Черт! Я сам хотел предложить, — взмахнул он рукой, разворачиваясь и отправляясь вниз.***
Сара думала, что это сон, отталкивая от себя Алфи, что настойчиво и неутомимо близился к ней, заставляя чувствовать тянущую боль. Она всё ещё была в его объятиях: желанных и дерзких одновременно. Распахнув глаза, Сара увидела в полумраке своей спальни зятя, который пытался приподнять края её ночного платья. Лука всё время целовал ее шею и плечи и даже когда сон отошел от неё и вернул в реальность, Чангретта не стеснялся гладить её бедра и прикусывать шею. В нос ударил джин и духи, приторно-горькие, отличавшие Луку от Алфи. Внезапно Сару осенило и она резко села на кровати, придерживая разошедшиеся края платья, скрывая грудь. На ее лице был написан испуг, польстивший Луку. — Убирайся, — она шептала, даже в страхе понимая, что сестра убьет её, если увидит это гадкое зрелище. Дом был большим, многокомнатным, но звукоизоляция старых стен была ни к чёрту. Лука томно улыбнулся. Его жена была там, в спальне, где он уже давно не хотел ее и они оба это знали. Он сделал попытку толкнуть Сару на подушки и девушка рухнула, ударившись затылком об изголовье. Он впился в её жадные губы, заставляя Сару широко раскрыть глаза. От Луки пахло иначе, как-то по чужому и отталкивающе. Он не оставлял попытки поцеловать её и Сара могла только колотить его в грудь и свыкаться с мыслью, что этот зверь скоро получит на неё полные права. Эти размышления и липкие губы на её губах заставили Сару завопить от отторжения и непринятия сложившегося. Несмотря на то, что низкое поведение было для Луки естественным поведением, она не могла смириться. Её восклик заставил Луку приподняться и сильно разозлиться. — Схуяли? — прошипел он ей в лицо с призывом, — Накликай на себя гнев Доры, давай же! Выстави себя потаскухой. Смелее! — его острые черты были близко, слишком близко, а зелёные глаза сверлили её, пока губы кривились в ухмылке. Теперь Сара оттолкнула Луку более агрессивно, ударив его в грудь со всей силы. — Уйди по-хорошему. Лука грубо вцепился пальцами в её запястья, оставляя следы, выжимая гнев. Сара застонала от боли, пытаясь выпутаться. — Снова бегала к Соломонсу? — спросил он с угрозой, толкая Сару в лоб своей головой и девушку охватил страх, страх за Алфи и его Пекарню и перед сестрой, которая не поверит ей, как бы Лука не поступил. Чангретта посмотрел на неё и в его глазах она могла прочитать вожделение, животное и сильное, которому он поддастся с минуты на минуту. Сара видела, но не чувствовала как Лука наваливается на неё, чтобы пробить своё колено между её тонких бёдер. — Ты вынуждаешь меня сжечь еврея к чёртовой матери и упомянуть о твоём пархатом ёбыре во время завтрака. Представляю, как Дарби обрадуется! Ты, по всей видимости, хочешь приблизить день свадьбы? Девушка отрицательно замотала головой. — Мы расстались, — призналась Сара. Гордость действительно сошла на нет. Лука довольно улыбнулся: — Жид наигрался твоим молодым телом, поматросил и сделал выбор в пользу бизнеса? Какая жалость, — Чангретта издевательски вздохнул, — А я буду любить тебя вечно: в браке, в горе и в радости. Твой выбор должен быть очевиден, не так ли? Одеяло зашевелилось, когда Лука попытался поцеловать Сару в очередной мерзкий раз. Голос Френка, выбравшегося из объятий сна и потирающего глазки, врезался в Луку. — Лука? — спросил он детским голосом, — Тебя за мной папа послал? — выбираясь из кровати, перелезая через Сару, которая почувствовала ослабление хватки и судорожно вздохнула. — Да, — растерянно протянул он, чувствуя жгучий стыд, понимая что содеянное им с Сарой в корне неправильно. — Ты не брани меня, что я грозы испугался и к Саре пришёл! — лепетал мальчик, забираясь в объятия Луки, чтобы тот отнёс его в кровать. Лука ничего не понимая, на автоматизме, поднял Френка и понёс в его комнату. Сердце Сары еще билось в самой глотке, а отвращение шипело во рту. Ей хотелось набрать ванну и смыть с себя ощущение Луки. Через несколько минут она услышала, как Чангретта стоит под дверью. Она знала даже в юном возрасте, что Лука захочет вернуться к начатому и к ней, пока какой-либо отожествляющий фактор, вроде Доры, не переключит его внимание. Прежде чем опуститься на подушки, Сара придвинула стул к двери и подперла им ручку, прислушиваясь к шагам Луки, бредущего в свои покои. Только после этого, решив, что она в безопасности, Сара могла успокоиться. Она лежала в постели, прикрывшись одеялом и распахнув окно, чтобы холодный ветер смыл с неё грязь Луки. Рассвет, окантованный слабой дымкой, опускался на город. Ни ванна, ни общая усталость после Алфи не сморили. Наконец, когда первый луч солнца упал на её красные глаза и обжег ярким болезненным светом, она осмелилась закрыть веки и заснуть. Сара всегда старалась держаться подальше от Луки, с детства, и всё же он добрался до неё. Он был настойчивым ещё тогда, но она держала это при себе из-за отца и Доры, которую все считают фанатиком любви к Луке. Но таковых в этом доме было два. Сам Лука не без фанатизма относился к Саре и вышибал клин клином. Чангретта использовал правду того, как выразился Алфи, что Сара уязвима и наивна. Сначала игры, шуточки, игрушки, побрякушки, книжки и, когда ей стукнуло пятнадцать, он смел касаться её с сексуальным помыслом. Она действительно быстро созрела. В тринадцать с половиной она бегала по старым стройкам, прыгала в песок и в общем-то была оторвой и пацанкой, несмотря на внутреннюю гибкость характера. А уже в четырнадцать и пять месяцев Сара превратилась в девушку, с вопросом в лице не принимающая мальчишечьи предложения поиграть в машинки или армию. Ей было почти пятнадцать, когда ее жизнь уже стала превращаться в череду горького молчания и обмана. Сара под закрытыми веками знала, что доверять в этой семье совершенно некому, потому что это доставило бы слишком много неприятностей. Скажи она отцу — он стерпит, матери — она устроит скандал, а Дора раздует из этого трагедию и Лука снова останется ни при чём. Хуже всего было то, что она даже не могла рассказать о домогательствах Луки Алфи. Даже когда они встречались, Сара молчала о том, откуда на её теле один раз в пол года появляются следы борьбы. Новость развязала бы войну. Алфи знал, что Лука в Лондоне. Весь бандитский мир знал, если он приезжал в Лондон, но мог сопоставить только с ведением дел, чем с чем-то более очевидным, что плавало на поверхности за железными дверями домов.