The Cost

*** — По законам Древнего Рима, увы, не дошедших до нас, Вы, мистер Соломонс, ни в коем случае не совершаете преступления против будущей жизни, дав своё согласие. Наконец, Алфи Соломонс и доктор Грэг Фарлей пришли к согласию. Алфи смог вздохнуть с неким облегчением, слушая о более чем двадцатилетнем стаже мистера Фарлея в подобных делах. Грэг Фарлей представлял собой сорока пятилетнего мужчину с маленькими и очень лукавыми глазами, как у мошенника и большого любителя наживы. Он был дитем, чьи родители представляли собой смешанные религии, потому Грэг являлся безбожником или атеистом в узком смысле. Для него не было ничего святого, а деньги обычно не пахли. Мистер Фарлей считался очень уважаемым врачом. Но в округе все знали, что он не гнушается покрывать грешки богатых людей, вроде чиновников, говорливых политиков, бездушную знать и гангстеров. В общем, он обслуживал «сливки общества» без стыда и угрызений совести. Грэг охотно помогал дамам, так не кстати забеременевшим не от мужа, избавиться от ребенка. Он также помогал и тем мужчинам, чьи любовницы забеременели чуточку не вовремя, несмотря на то, что этого времени и вовсе не существовало. А также не брезговал избавлять и тех, и других от мерзких венерических болезней, которые те хлебали, как грязную воду из лужи. Хорошая психологическая подготовка, правильно подвешенный язык, хитрость и безжалостность — хорошая маркетинговая попытка, чтобы продать свою услугу, да подороже. Отличный иллюзионист, создающий проекцию того, что сотворенное им — столь же безгреховно — способный переплюнуть самого Робер-Удена. Десять минут назад он собирался отправиться на обед, наспех ополоснув руки в том же тазу, где вымачивались инструменты перед стерилизацией в растворе. Что касается воды в тазах, то она была больше похожа на слизь, чем на нечто жидкое и менее плотное. Чтобы менять её и заливать новые растворы нужны были как сами реагенты, так и точность медицинской сестры, что приходила сюда не чаще раза в неделю. Можно подумать, что могла бы она являться и почаще, чтобы менять растворы. Могла бы, если бы Грэг не был таким жлобом, хуже любого еврея, и платил бы за её труд в равных долях. Уже изрядно подуставший, он сидел перед мистером Соломонсом, натянув маску вежливости и тактичности перед серьёзным делом. — Процедур-ка не из приятных, — пробормотал он. — Но не для нас с вами, а для барышни. Грэг не испытывал угрызений совести и приступов малодушия во время операций. Врачебная закалка на лицо. — А те самые барышни… — приговаривался он, мельком посматривая на результат исследования. — Про физическую связь между мужчиной и женщиной знают самую малость, а вбивают себе в голову глобальный концепт, что их главная цель в жизни — продолжить род! А какой род — вопрос отдельный и очень сомнительный… Алфи внутренне не находил себе места, слушая слова Грэга, претерпевая раздражение. Грэг ненавидел эту сторону своей работы, когда часами приходилось приводить весомые доводы нерешительным, но тридцать фунтов есть тридцать фунтов. Кто он такой, чтобы отказываться от подобных денег? Он, как и все, хочет есть, пить и спать на большой кровати. После первой же минуты беседы с Соломонсом ему стало понятно, что они преследуют одну и ту же цель, однако располагаются по разные стороны баррикад. Его делом оставалось переманить мистера Соломонса на свою. — Вы пришли как раз вовремя, мистер Соломонс. Удивительно, что девушка до сих пор не потеряла ребенка, если учитывать ваш рассказ о том, какие тяготы навалились на её хрупкие плечи в последние дни. Алфи шумно втянул воздух, сложив руки в замок. — Так мало надо? Доктор ехидно поджал губы, кивая Алфи. — Одного «Дерби» было бы предостаточно на таком вяленьком сроке, — запуская руку и взгляд в шкафчик стола, шурша и чертыхаясь. — Чтобы девчонка выпала из равновесия. Алфи молча слушал, то и дело злобно прищуриваясь. — «Дерби» не помогло, — отразил Соломонс без тени улыбки. — В Эпсоме я бы выиграл куда больше на тех же самых скачках, однако. — перекрещивая ноги, произнёс он. — Любой стресс, неуместно сказанное слово, — причитал доктор с монотонностью в голосе, как одностороннее радио, вынимая из стола и выкладывая маленькие газетные свёртки с высушенными травами, — Любое физическое напряжение. — раскладывал и крутил в руках растения. — М-м… — промычал Алфи безучастно, наблюдая как растительная пыль разлетается по столу, осыпает его чёрные брюки и наполняет кабинет запахом трав. — Разве вы не знали? Алфи раздраженно опёрся на трость. — Я знаю то, что знаю, — бормотал он. — А если я этого не знаю, то это не значит, что я нихрена не знаю. Доктор проигнорировал нерадивого мужчину. — Итак, я могу предложить вам несколько верных способов и все они перед вами, мистер Соломонс. Вы можете выбрать тот, который покажется вам наиболее гуманным. — доктор усмехнулся и протянул Алфи первый свёрток, предлагая свой товар с ноткой издевки в тоне, понимая, что ходит по краю. — Пижма — самое простое и примитивное средство с минимальным эффектом обойдётся вам в двадцать гиней. Мята болотная — в двадцать пять гиней, можжевельник — двадцать восемь. Но, есть и спорынья — самое надёжное средство, не дешёвое, которое обойдётся… — тянул он, прокручивая в руках, якобы вспоминая цену. — В пятьдесят гиней, — протянул он Алфи. — Но вам, как достопочтенному господину, я могу предложить всего за сорок пять. — А если я хочу смешать всю эту ебань? — поинтересовался Соломонс, небрежно швыряя сверток назад доктору, откидываясь на спинку стула. — Вы любите азарт, мистер Соломонс? — Что ещё за бред? Н-е-е-т… Я лишь предпочитаю играть не по правилам. — заверил он, крутя в руке трость. — В таком случае, у вас, уважаемый мистер Соломонс, как у бывшего вояки, всегда найдётся горстка пороха. — доктор стелил мягко, лебезил со всей душой, представлялся цирковой мартышкой за свои тридцать фунтов, готовый поцеловать Алфи в зад, по требованию. — И бутылочка знатного сладенького джина, в котором вы смешаете сие снадобье, — улыбнулся он. — А там всё по инерции. — махнул Грэг рукой, мол, дело пустяковое. — На сон грядущий преподнесете своей леди приготовленный «териак», да со всей внимательностью и рыцарством проследите, дабы она приняла в себя всё без остатка, — лестно выкушивал доктор. — Прикажите прислуге постелить лощенку в два слоя, чтобы простыни ваши пожалеть. А ближе к утру вашу преждевременно вызванную дамской дуростью «головную боль» как рукой и снимет. Алфи, отяжеленный ломотой в сердце, незаметно вздохнул, представив себе Сару. В раздавленном воображении она сидела на кровати перед камином его спальни, где они часто проводили время вместе, а Сара играла со щенком. На ней было простенькое белое пижамное платье, тонкие хлопковые носки и мягкая улыбка на устах. Её длинные волосы заплетены в косу, а короткие прядки тщательно спрятаны за ухо. — Алфи, — прошептала бы она медовым голосом, растопленным от тепла камина. Алфи устало улыбнулся бы ей в ответ. Она была бы чудо как хороша, а её улыбающаяся мордашка с большими голубыми глазами всегда поднимала ему настроение, как и её изящная фигура под тканью. Он протянул бы ей бокал с тем, что посоветовал доктор и сел бы в кресло. На её вопрос, что это, он похлопал бы себя по колену. Сара поднялась бы с постели, оставив щенка, и, забравшись к нему на колено, преданно и ничего не подозревая улыбнулась, делая глоток. — Не могу обещать никаких гарантий относительно того, какие могут настичь ослож… Алфи поднял голову со сложенных рук на трости и злобно взглянул на доктора, который тут же осекся, вставив вопрос. — Кстати, а сколько девушке лет? Доктор Фарлей всегда чуял, когда дело пахло жареным и когда пора закрыть рот и очень гордился этим талантом. Что-то во взгляде мастера Соломонса его насторожило. — Девятнадцать, — проронил Алфи. — Только девятнадцать. — Только девятнадцать, говорите? — доктор сценически рассмеялся.— Это естественно, что ваша яблонька начала плодоносить! Где её родители? Любой другой на месте Алфи закусил бы губу, но только не он. Алфи, шумно втянул носом воздух и, подумав секунду, произнёс: — Я присматриваю за девушкой по просьбе матери. Видите ли, она моя дальняя родственница. Её мамаша по-малолетству совершила ошибку — сбежала с каким-то итальяшкой. Юная особа — результат кровосмесительного союза, что с неё взять? В детстве она напоминала лягушонка. Но всё имеет свойство расти и меняться. Вымахала, чертовка, и принялась совращать зрелых мужчин, ага? Доктор поднял бровь. Итак, этот ребёнок не от мистера Соломонса или он не понял? Во всяком случае Алфи Соломонс обеспечен, значит, сможет хорошо заплатить. Очень хорошо. — Ох уж эти жертвы метисации! Яблоко от яблони, как говорится. Я прекрасно понимаю, что это всё должно остаться между нами, мистер Соломонс. Вот что получают достойные люди вроде вас в ответ на свою доброту? — доктор покачал головой. Алфи подытожил всё многозначительным мычанием. — Кажется, я вас понимаю… Вы не доверяете пороху, такому же вредному и бесполезному средству, как и «бабушкины травки». Сюда же можно отнести хинин, скипидар, свинец — это всё один большой несчастный метод, при неправильном использовании, разумеется, который предлагают другие светилы, — рассуждал доктор. — Ага, — Алфи сложил руки в сотый раз, чувствуя, как его голова действительно наливается свинцом, навострившись, озирая врача. — Мы ведь не говорим с вами, мистер Соломонс, о какой-нибудь бабке-повитухе без образования, орудующей в грязной комнатушке в соседстве с клопами и тараканами? — надавливал доктор, приподнимаясь и с улыбкой отправившись в соседнее помещение, скрипнув дверью. Через пару мгновений он звякнул об стол почковидным лотком с чистыми и отливающими инструментами. Это были муляжи, натёртые мощёной тряпочкой до блеска серебра. Алфи, смотря на доктора, потянулся и взял один из инструментов в руку и, покрутив в пальцах, перевёл взор на благородный металл, отдраенный до скрипа и блеска. — В таком случае, — держа в руке инструмент, спросил Алфи: — Девушка не может умереть или покалечиться? Доктор Фарлей ухмыльнулся. — Вероятность смертельного исхода всегда есть, мистер Соломонс, даже если бы она числилась в рядах «бывалых», — приговаривал он, перенимая из рук Алфи инструмент и отправляя его и весь лоток, над которым была рука Соломонса, с абсолютной демонстративностью в большой таз с мыльным веществом. — Моими услугами пользуются самые влиятельные люди Лондона… Подумайте об этом на досуге, мистер Соломонс. *** Утром четверга всю дорогу от Клеркенуэлла Сара и Алфи хранили молчание. Нервы её были вконец расшатаны. Успокаивало лишь то, что последние дни Лука не доставал её, отправившись в Бирмингем, чтобы там разобраться с новыми непредвиденно возникшими делами. Слежка перестала быть тотальной после её нескольких нервных срывов. Чангретта понимал, что Сара больше не соглашалась находиться рядом с ним наедине, даже на завтраки за один стол с ним не садилась, всегда пребывала с Френком, потому он и ослабил хватку. Алфи остановился возле кабинета и пальцем указал Саре на то место, где она должна сесть, как покорная псина. Всё её женское существо восставало против того, на что её вёл Соломонс. — Я, таки, прострелю башку каждому, кто не уследит за этой леди! — указал он на Сару, не взирая на её мрачный вид. Алфи снял шляпу и вошёл в кабинет без стука. — Мистер Фарлей? — приглушенно позвал он доктора, осмотрев пустой стол, сдвинул в сторону дверь и слюдяной занавес, как перед ним открылся ужасающий вид. Через маленькую щель в двери мужчина протиснулся в жалкое подобие операционной. Подобное он видел только в полевых госпиталях, куда попадал дважды: кровавые тряпки, невыносимая духота и всё пропитано запахом медикаментов и ещё какой-то вонью, вызывающая отвращение. Алфи мог предположить, что это железо и сырость, образующие ассоциацию с запахом крови. Привкус металла осел на губах. Как бы то ни было, запах этот проникал в самое горло, обжигая его. Операционная была юркой, почти полностью лишенной естественного освещения, озаряемая светом ламп. Посредине стояла большая кушетка, покрытая мятой и грязной лощенкой, пропитанная кровью. Алфи уставился на неё. Справа на подставке стоял лоток с инструментами из обычной нержавеющей стали. Мистер Фарлей, держа в руке инструмент, что-то сказал своему помощнику, который, вероятно, не имел образования, подолгу перебирая инструменты, сваленные в одну большую кучу на столике. — Балбес! Таз подай! Живее! — закричал Грэг и Алфи мог подумать, что ситуация вышла из-под контроля. Молодой ассистент уронил тяжёлый таз, местами ржавый и потемневший с годами, очевидно, принадлежащий для отходов, разбив кусок плитки. Доктор, чертыхаясь, вместе с помощником опустил девушку, красную и заплаканную, на таз, издающую зверино-жалостливые стоны. Несчастная почувствовала как из неё что-то вывалилось. Алфи, сглотнув ком, посмотрел на содержимое железного таза и увидел там в слизи и крови нечто схожее с человеческим младенцем. Плечи Алфи стали подрагивать, волна отчаяния захлестнула его. В этом грязном тазу может оказаться его ребенок! Он перевёл покрасневшие глаза на таз, где лежал плод и на испачканные кровью бедра той девушки. Алфи был не в себе, словно замер навеки. В горле его поднималась тошнота, внутренности перевернулись, серые глаза раскрылись до невозможных размеров, рот приоткрылся, скрываемый усами. Доктор, матерясь, попытался поднять девушку, и таз выскользнул из-под неё и всё содержимое оказалось на полу. Алфи вздрогнул и рефлекторно попятился назад, что-то бормоча себе под нос, завороженный зрелищем. Такого он не видел даже на проклятой войне и с роду не испытывал такого ужаса, как сейчас. Содержимое плыло по белому кафелю в его сторону густой краской, а женщина громко рыдала. Что она натворила?! Когда Алфи очнулся от зрелища, то не сразу понял, что стоит на улице, оперевшись о стену плечом и прижимая к своей груди голову Сары. Сила, с которой он удерживал её приплюснутой к себе, могла проломить ей череп. Алфи чувствовал себя прескверно. Сердце разрывалось от прискорбия. Где он? Что за здание, в котором он нашёл опору? С каким намерением он сюда пришёл и явил с собой Сару? Он сухо поцеловал её в макушку, обвёл нежное и извечно добродушное лицо затуманенным взглядом, и, наконец, вспомнил, где находится. Алфи зажмурился, как бы вновь ощущая себя где-то внутри холодного кабинета и тошнотворный страх, запах крови и отблески алости. Перед глазами неотступно стоял образ той женщины и её младенца, и Алфи снова закрыл глаза. Это он чуть не толкнул бедную девушку на такое ужасное дело, едва заставил её страдать, мучиться от боли и кричать, как та страдалица. Алфи нежно поцеловал Сару, и тут же столкнувшись с её взглядом, проникся тем, как жгучий стыд, не свойственный его характеру и стилю жизни, откуда-то снизу поднимается к сердцу. Его белое, как у покойника, лицо, заставило Сару серьезно насторожиться, а опущенный взгляд красных глаз и вовсе испугал. Алфи в очередной раз увёл лицо в сторону, чтобы она не увидела его слабости. Сара смотрела на него не отрываясь, большими взволнованными глазами, сглатывая непонимание, кривя шею то на один, то на другой бок, как любознательный котенок. Руки Алфи дрожали, и это как виделось по сотрясаемой в воздухе трости, так и чувствовалось лично Сарой. Его влажные ледяные пальцы впились в её. Она ничего не понимала, видя как Алфи резко сплёвывает наземь. А в это самое время Грэга Фарлея безжалостно избивали двое, влетевших по кивку Алфи, головорезов. Семь месяцев пролежит доктор Фарлей в полном одиночестве, лишённый возможности передвигаться, и только к следующему лету он погибнет от сепсиса и заражения крови. В муках ему будут видеться кричащие женщины и кровь, что никогда не сойдет с его рук. Сара вздохнула. — Алфи?.. Он отозвался, отпрянув от стены, запуская руку во внутренний карман пиджака, стараясь не сталкиваться с её, как и всегда, чтобы не случилось, ласковым взглядом. Он шмыгнул, громко и протяжно, протягивая Саре три тысячи долларов, вырученные за сбыт. Алфи прикрыл глаза вновь, стоило ему невольно вспомнить как кровь бежала по кафелю, опираясь на трость. Война! Чертова война казалась ему сладким сном по сравнению с тем, что он увидел! — Я сам, поднявший меч, однажды от меча и погибну. — проговорил он, нарушив непонимание, сжимая ладонь Сары с вложенной в неё трубочкой купюр, видя свою — дрожащую и влажную. Сара впитывала его слова. — Я использовал насилие и агрессию против тебя, против вас, — очертив её образ рукой, Алфи собрался с мыслями. — И вынужден признать, что те же самые средства однажды могут быть применены и против меня. Он осмотрелся и громко вздохнул, ткнув пальцем в её платье. — Потому что «он» рано или поздно вырастет и вряд ли станет паршивым терпилой, который не знает как устроен этот поганый мирок и когда выбирать время для мести! Алфи направился к машине, а Сара осталась стоять на месте. Не оборачиваясь, он забрался в машину и помощники закрыли за ним дверь. — Алфи… — позвала она его беззвучно, шевеля губами. — Не оставляй меня, я не знаю, что делать. *** Сара никак не могла уснуть и ворочалась в постели. Она легла в восемь вечера, а сейчас уже был второй час ночи, но спать совсем не хотелось. Мысли её вертелись вокруг всё той же проблемы, но когда она пыталась найти выход из положения, разбредались в разные стороны. Выхода просто не было. Девушка была в смятении. Если она расскажет близким, кто отец ребенка, без убийства, как говорил Алфи, не обойдётся. Тем более, что он её бросил. Пусть Алфи и причинил ей боль своим поступком, но она не желает становиться причиной его смерти. А отец и дяди непременно его убьют. С другой стороны хорошо бы рассказать всем, чтобы Лука оставил её в покое раз и навсегда, но опять же, тогда погибнет Алфи. Сара положила руки на живот и прикрыла веки, из-под которых скатились слёзы. Крохотное создание, которое она носит под сердцем, ждет своего часа, чтобы ступить в этом мир с надеждой. Он или она, вероятно, хочет неуклюже ступать маленькими ножками по прогретой солнцем земле, рисовать зелёное деревце и быть любимым своими родителями. Сара перевернулась на другой бок в постели, смяв одеяло. Она почувствовала на губах солёный вкус слёз. Нет, Сара никогда не даст Алфи приблизиться к этому ребенку. Она не станет унижаться сама и не позволит делать этого маленькому Соломонсу. Будь на месте Алфи другой тип, вроде Луки, отец и дяди отделали бы его как следует и незамедлительно сыграли бы пышную свадьбу по всем итальянским традициям. Но сейчас всё гораздо сложнее. Отец скорее перевернёт небо и землю, чем согласится на брак Сары со своим врагом, если бы даже Алфи захотел этого. В половине третьего ночи едва задремавшую Сару разбудил лёгкий приступ короткой боли, который заставил её сжаться и лечь на живот. Она чувствовала неприятные спазмы, пытаясь во сне найти удобное место, которое облегчило бы её состояние. Полностью проснувшись, Сара ощутила прилив жара к лицу и тошноту. Кое-как поднявшись с постели, ноги понесли её в спальню родителей. Сара вошла в комнату, слегка ссутулившись. К счастью, мать спала одна. Отец, а значит и Лука, ещё не вернулись из Бирмингема. Сара опустилась к изголовью на колени, чувствуя прохладу с пола и общую нервозность. — Мам… Мама… — позвала она. Сара принялась трясти мать за плечо. Когда та проснулась, Сара наспех объяснила, что с ней происходит. Иса поднялась в кровати и, протерев глаза, нежно улыбнулась. — Пойдём, пойдём, дорогая… Иса отвела дочь назад в спальню, решив, что у неё начались вторые критические дни. — Ложись, я сейчас прикажу прислуге принести грелку и сделаю тебе молока с корицей — это должно помочь. Ах, если бы Иса только знала, что молоко с корицей не поможет. Спускаясь в кухню она столкнулась с мужем и зятем, вернувшимися в столь поздний час. Лука и Дарби взаимно очумели, увидев Ису на кухне. Дарби вытащил из кармана пальто бутылку виски, которую припас на всякий случай и поставил на стол. — Сегодня был отличный вечер, а! Прижали этих цыганских ублюдков! Мужчины, гогоча, прошли к столу. Они подловили Томаса и их верзилы отделали его так, что тот забыл на чём держится белый свет. Где был Алфи, чёрт возьми? Он отсиживался в сторонке, как хороший мальчик. — Провались этот чай. Иса, подавай сюда бокалы! Отметим это дело! — шутил Дарби и Лука ухмылялся, опустив на стол шляпу. Они думали, что мрачный вид Исы объясняется тем, что она ими недовольна — ведь они вернулись поздно, устроили шум. — Возьмите сами, руки-ноги есть! У Сары болит живот, — сделала она едва уловимый акцент, окинув взором Луку. — Есть дела и поважнее ваших ненасытных до питья глоток! — проворчала она. Лука и Дарби переглянулись. Лицо Чангретты вытянулось в любопытстве. — В самом деле? — спросил Сабини с той интонацией, которой он выяснял, что его дочь окончательно сформировалась для продолжения рода, и Иса лишь фыркнула, исчезая с бокалом молока. В ожидании матери, Сара сидела в кровати, облокотившись на подушки. Она уговаривала себя позвонить Алфи, держа под ухом трубку, чтобы сообщить ему о своём состоянии. Наконец, после долгих внутренних споров и слёз, она швырнула телефон и обвела взглядом свою комнату. Какое ему дело, этому Алфи? Вот к чему привела её привычка быть в обществе зрелых типов. Ей девятнадцать лет и она ждёт ребёнка от мужчины, почти в два раза старше её, от друга её отца. Иса вихрем влетела в комнату. — С тобой всё в порядке, милая? Сара, которая держалась из последних сил, увидев маму и её нежную улыбку, мгновенно расплакалась. — Мамочка… Так Сара звала мать, когда была ещё совсем маленькой девочкой. Иса заключила дочь в объятия и прижала к себе. — Я здесь, моя хорошая. Иса гладила лежащую на её коленях Сару по волосам, собирая с её лица крупные слёзы, пока тревога внутри неё нарастала. — Ох, мам… Я в беде… И не знаю, что делать. — она твердила это несколько раз, вздыхая и роняя слёзы. — Ты расскажешь мне, что стряслось, в конце концов? Иса извелась, спрашивая и спрашивая, но Сара хранила маленькую тайну под сердцем. — Смотреть на тебя не могу, всё нутро выворачивается! — промолвила она. — Ты из-за свадьбы так убиваешься? Сара уселась поудобнее на постели и убрала с лица растрепавшиеся волосы, делая три жадных глотка молока. Она подумала, что хорошо быть бокалом или молоком, потому что тебя не касаются проблемы и всё хорошо, ты просто существуешь. Спазмы прошли так же быстро, как и появились. Сара посмотрела на Ису. Она любила свою маму, ведь та делала всё, чтобы девочка выросла достойной и ни в чем не нуждалась. И может быть, поэтому так опекала её и невольно позволила отцу и Луке вмешаться в её жизнь. Когда Иса увидела, как Сару стало рвать, как молоко рвануло по комнате, как её лицо бледнеет, то женщину заколотило, внутри у неё все оборвалось. Они же с Дарби намерено убивают своего ребёнка! Женщина засуетилась, накрывая дрожащую дочь одеялом, наблюдая как прислуга опустилась на пол, собирая содержимое желудка дочери большой тряпкой. — С каких пор ты перестала любить молоко, детонька?.. — негромко спросила пожилая экономка Роз, удаляясь из спальни с ведром. Сара пожала плечами, и проводив глазами Роз, призналась: — Мам, я беременна. Иса отстранила дочь от себя и гневно посмотрела на неё: — Что?! Увидев первостепенный ужас в глазах матери, Сара втайне восторжествовала. По крайней мере, её помолвка с Лукой может быть расторгнута. — Ох, Господи! — Иса была сражена наповал. — Тише! — взмолилась Сара, пока мать приходила в себя, поглядывая на дверь. Спустя пару минут, Иса отдышалась, посмотрела дочери в глаза и привлекла её к себе. Сара уткнулась носом в грудь матери, вдыхая домашний и родной запах. — Кто хоть этот счастливчик? — спросила Иса прямо, несмотря на то, что знала это наперёд. Уж если она закрывала глаза на ночные похождения дочери, то теперь ей пришлось пожинать собственные плоды. — Кто отец ребёнка? Сара шмыгнула носом и вытерла слёзы. Ей не хотелось признаваться. — Самое нелепое, мам, что он от меня избавился. Мол, делай с «этим»… — обвела она ещё плоский живот. — Что хочешь! Мы больше с ним не знаем друг друга! Иса про себя улыбнулась, хоть и понимала что ничего смешного в этом нет. Что ж, это было в стиле Алфи — нет человека, нет проблемы! — Ублюдок! — ругнулась Иса. — Пойми, мамочка, Алфи, он… — Сара прикрыла рот рукой, со страхом посмотрев на мать от своего признания. Иса понимающе вздохнула, прижимая дочь к себе, несмотря на то, что гнев на Альфреда заливал её до самых краёв. — Алфи…?! Ох уж этот Алфи! Тот ещё обольститель. Харизмы в нём и природного магнетизма хоть задницей жуй! Уж я-то знаю! — причитала она и Сара тихо рассмеялась, понимая, как же она любит Алфи, как же она счастлива любить его и разбита одновременно. Да и правда о том, что мать понимает её и разделяет эти чувства, заставила Сару смеяться от души. Иса тоже проворковала. — Девчонок щелкал как орехи, представь себе! Тава, бедная Тава, только вздыхала да ругалась, — рассказывала Иса, а Сара слушала и улыбалась. — Боялась позора, как бы какая девица не понесла от него по юности. Мысль, что Алфи больше не принадлежит и никогда, кажется, полностью не принадлежал Саре, медленно оседала на извилинах. — Он красивый. Наверное, поэтому… — пожала плечами девушка, шмыгнув носом. Иса улыбнулась, посмотрев в глаза дочери. — А в юности он был грёбаной отрадой для глаз! Иконой! Получше даже твоего папашки! Высокий, волосы каштановые, глаза серые и озорные, а губы припухлые, розовые и всегда изогнуты в лукавой ухмылочке, что характерно и по сей день. Чёртов сердцеед! Сара и Иса рассмеялись и прижались друг к другу. — Тава частенько шутливо сватала меня с ним, приговаривалась, что от нашего союза хоть дети будут красивыми, как с картин, — рассказывала Иса. — А Алфи что? Короновал себя детоненавистником? — съязвила Сара. Иса хмыкнула: — Не глупи. Он вырос в доме, где полно детворы. У него было четыре младших кузена! — вскинула Иса пальцы. — Четыре сорванца, за которыми он был вынужден присматривать! — Может это и повлияло? Сара задумалась и Иса понимала её недоумение. — Вероятно, им движет что-то иное. Сара кивнула. — Он был у меня единственным, знаешь, мам? Я по-настоящему любила его и, когда он предложил мне избавиться от ребенка, я хотела умереть. Сара в голос заплакала и Иса обняла её. — Успокойся, дорогая. Сара прошептала: — Что мне делать, мам? Иса облизнулась, блеснув отчаянной хитростью во взгляде. — Родишь, милая. Что же тебе остаётся делать? — А как же Лука?! А свадьба?! — завопила Сара и Иса накрыла рот дочери рукой, поглядывая на дверь. Когда Сара успокоилась, Иса заверила её в невозможном. — Ты скажешь Луке, что это его ребёнок, — констатировала Иса. Глаза Сары бегали, пока она отрицательно мычала, умоляюще смотря на мать. — Он же поймёт! Иса хмыкнула. — Он не такой умный, как кажется. Что-то да придумаем. Но пообещай мне, что ты никогда не будешь об этом говорить. Обещаешь? Она впилась испытуемым взглядом в испуганные глаза дочери. — Обещаешь мне, Сара? Ты никогда никому и не при каких обстоятельствах не расскажешь, что этот ребёнок от Алфи! Сара всхлипнула: — Я обещаю… Иса строго кивнула. — А об Альфреде и думать забудь! Раз не нужен ребёнок, значит и ты сама не нужна. А что ты будешь делать одна с малышом на руках? Он же никого не подпустит к своей крови и плоти, этот сатрап! И будешь всю жизнь одна с его ублюдком скитаться, как все эти одинокие матери, о которых злословят соседи, что у них ни стыда, ни совести. А Алфи будет с чинным видом разъезжать и наблюдать как индюк напыщенный, что где-то его ребёнок растёт. — ругалась Иса. — По-крайней мере ему это выгодно тем, что в узких дамских кругах его перестанут считать выхолощенным! Сара расхохоталась сквозь слёзы и Иса не удержалась, поддерживая дочь и удивляясь сказанному. — Отпадёт их вера в то, что он хочет, но не может! — женщины снова взорвались. Это немного успокоило Сару и она, крепко вцепившись в руку матери, откинулась на подушки. Впервые в жизни ей было страшно, по-настоящему страшно. — Думаю, Лука, узнав о твоей беременности, захочет увезти тебя подальше от закоптелой Англии… — Иса перебирала волосы, упавшие на лицо Сары.— Решит поселить в Неаполе с его матерью. Сара покачала головой и тяжело вздохнула, вздымая на плечи тяжёлый крест, который она вызвалась нести сама. Она с детства была пропитана знанием, которое ей внушила Тава, что она, как и Дора, достойна лучших мужчин, лучшей доли. Поэтому Сара вынуждена была жить с этим ошибочным представлением, тратить юность на одних мужчин, молодость на других, но по-прежнему оставаться в поисках лучшего, более достойного, а те кавалеры, что находились рядом, были лишь временным вариантом, выходит так?