***
Его вина только в том, что он очень любит своих сыновей, и он всю жизнь будет жить с этой виной.
Книга вторая Неаполь, 1930 год Близнецы Дариен и Эдриен Чангретта сидели в большой медной ванне, пока их бабушка Одри вычесывала вшей из их светло-русых волос. В комнате висел тяжелый запах керосина, а мальчики то и дело морщились, да кривились. — Ваша мать совершенно не следит за вами! И где вы только умудрились подцепить их? — ворчала она, журя любознательных мальчишек, что сошлись с местной шпаной. Как же их тянуло к бедняцкой жизни низов. Не отвадишь! Одри могла только качать головой — грязная кровь, данная им от матери, брала своё. Поливая их из кувшина, старушка причитала: — У вас красивые волосы, мои мальчики. Мягкие и густые. Жаль, до чего светлые, впрямь как у вашей мамаши. А если бы вы начали есть баранину и свинину, то они стали бы ещё и блестящими! — нахваливая внуков, она расплывалась в нежной улыбке. Близнецы переглянулись. — Бабушка, но свинья ведь не благодарное животное! — заметил Эдриен. — И неблагородное! Даже в сказках она всегда вредит! — поддержал брата Дариен. Одри посмеялась: — И что я в самом деле, старая? Поиграйте здесь немного, а я попрошу прислугу принести еще воды, чтобы вам двоим было чем ополоснуться. А то вода в ванной такая грязнючая, что палку ставь — и то не упадет! Миссис Чангретта вышла из комнаты и отправилась на кухню, чтобы приготовить чай для внуков, бросив прислуге принести ещё чистой воды. Кинув взгляд на часы в гостиной, Одри покачала головой. Бедные детеныши, чья мать шатается по своим делам и совершенно не беспокоится о сыновьях. Лука Чангретта встал в пороге уборной, закатывая рукава рубашки, морща нос от едкого запаха керосина. Его пятилетние сыновья стояли в ванной с поднятыми руками, пока миссис Бруно поочерёдно вытирала их полотенцем. — Папа! — воскликнули они одновременно и одноголосо. — Папа! Лука кивнул пожилой экономке, набросившей на плечи мальчиков общее огромное полотенце, что она может быть свободна. — Спасибо. Он подошел и крепко обнял сыновей, получше завернув их в махровую мягкую ткань. — Вы собрались спалить оружейный завод? — спросил Лука, усаживая близнецов к себе на колени, вытирая бегущие капельки воды с их шей и лиц, — Почему так пахнет керосином? Эдриен пожал плечами: — Мы поймали блох. — Или вшей. — неуверенно добавил Дариен. Лука рассмеялся и поцеловал сыновей в щеки. — Учитывая, что вы целыми днями водитесь с «низами»… Мальчики виновато заулыбались. — Так, вы уже почистили зубки перед сном? Близнецы вскочили с колен отца и рванули к раковине, чтобы хорошенько набелить щётки зубным порошком и отправить их в рот. Лука повесил полотенце и возвысился над сыновьями, сравнивая их в отражении зеркала, расстегивая ворот белой рубашки. Близнецы были среднего для пятилеток роста, русоволосые и сероглазые. Кожа у них была светлой, едва ли пригретая на итальянском солнышке. А глаза красивые и большие, широко расставленные с постоянным прихмуром. Припухлые губы часто растягивались в кривой ухмылке, придавая тонкости и лукавости образу. Единственным различием между ними было то, что Дариен был чуть худее брата, черты его были более точеными, в то время как у Эдриена были чуть округлыми и менее правильными. Лука обожал их одинаково и постоянно болтал о своих сыновьях, описывая тем, кто их ещё не видел: какие они умные и затейливые сорванцы. Само явление близнецов было чем-то сверхъестественным и вызывало любопытство даже у гангстеров. «Настоящие мужчины растут!» — уверял окружающих Лука, «Прокладывают свой путь к становлению, чтобы в будущем заменить отца на посту главного мафиози и разбить не одно женское сердце.» Лука сразу после их рождения не упустил возможности похвастаться величиной пенисов малюток. Эти штучки, утверждал он, у мальчиков были приличного размера, так что их папке никогда не придётся краснеть за сыновей. — Пап, а правда что летом мы в Лондон поедем? — с любопытством спросил Дариен. Лука, подтверждая, кивнул: — Правда, — и близнецы запрыгали на радостях. — На большом круизном лайнере? — допрашивали они отца. Лука согласно подмигнул, снимая с плеч рубашку, швыряя её в плетеную бельевую корзину. — Всё так… — тянул Лука, жестикулируя правой рукой, — И не поедете, а поплывете по широким волнам. Приплывете вы с мамой только после меня, и телеграммы, — закончил он разъяснение, проходя в спальню, смежную с ванной комнатой. Близнецы внимательно выслушали отца и поочерёдно выплюнули в раковину мятную смесь. Лука опустился на одну из детских кроватей и вздохнул, прикрыв глаза тыльной стороной ладоней. До отплытия оставалось десять часов, а Сара ещё не вернулась, чтобы попрощаться с ним. Через пару дней он будет в Лондоне и, разорвав на куски банду Шелби, наконец, сможет спокойно вздохнуть и привезти семью, да продолжить вести бизнес без в край обнаглевших цыган. Близнецы, соревнуясь, вылетели из уборной уже в одинаковых пижамах, запрыгивая на отца. Лука был настолько загружен своими переживаниями, что не сразу заметил скачущих на нем сорванцов. У него было плохое предчувствие, но Лука отмел меланхолию, поднимая глаза на мальчиков. — П-а-а-а-п, — канючили они поочерёдно, — А п-а-а-а-п… — Смотри, что я сегодня нарисовал! — Дариен первым протянул отцу альбом для рисования, демонстрируя самолет. — А зачем тебе эти татуировки, пап? — спросил Эдриен, обводя линии подкожных чернил, что также имели место на шее и груди, — Что они значат, я забыл? Дариен впихивал отцу альбом, а Эдриен допрашивал отца, слушая в сотый раз явление нательных рисунков, перебиваемых похвалой в адрес брата. — Какие-то крылья у этих красавцев широкие. — Лука с изучающим видом крутил поочерёдно то в одной, то в другой руке детское творчество, вынося вердикт, повергший войну. Мальчики стали яростно спорить, чей самолет получился лучше. Лука краем уха слушал их спор, рассматривал рисунки и всё думал о Саре. А дети ластились, как котята, и рычали друг на друга, как два волчонка, обделенные вниманием и Лука поклялся что, разобравшись с делами, будет проводить дома как можно больше дней в компании жены и детей.***
Закончив танцевальное выступление на сцене небольшого закрытого заведения, который устраивал еженедельный показ первых порнографических картин исключительно для «высшего» общества, сеньора Мария-Тереза Паче поклонилась мужской публике, что от всего сердца рукоплескала ей. Девушка показала себя не менее откровенно, чем дамы с кинопленки. Крупный мужчина, сидящий перед самим возвышением, достал кошелек и бросил на сцену ворох купюр. Остальные, не желая отставать от него, сделали то же самое. Мария-Тереза спустилась по маленьким ступеням, выставив правую руку для равновесия, как чья-то пухлая ладонь легла на ее руку. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Маурицио Дзанетти — местным бандитом и её постоянным клиентом. — Здравствуй, красавица. Девушка выдернула руку и сказала: — Здравствуйте, сеньор Дзанетти. Спустившись, она прошла через холл и скрылась в боковой комнатке. Там, стянув перчатки, она устало опустила их на стол и рухнула в кресло. Вдруг дверь открылась, и Маурицио Дзаннети просунул голову в комнату. Его тонкие усы над верхней губой вызывали у неё отвращение. Мария-Тереза попятилась. — Откуда ты знаешь мое имя, дорогая? — вкрадчиво спросил Дзаннети. — Вы трахаете меня по сорок минут без перерыва, — не задумываясь ответила она. — Не каждый день мне попадаются такие рекордсмены. Дзаннети мгновенно протрезвел, когда до него дошел смысл её слов. — Ты заразила меня триппером? Ты, блядина? — Его голос был полон раздражения. Едва она открыла рот, чтобы ответить ему, как он схватил ее за руку: — Где твоя хозяйка? Она здесь? Отвечай мне, грязная блядь, где эта стерва, что подсунула мне подгнивший товар? Мария-Тереза высвободилась и потерла руку. — Еще тронете меня хоть раз, сеньор… В комнату вошел Серафино Стефани, темнокожий, достаточно крепкий юноша, услышав чужой голос за дверью гримерки. — Думаю, вам лучше оставить эту молодую леди в покое, сеньор. Пойдемте со мной. Он решительно взял Дзаннети за локоть, не дождавшись его согласия, и вывел из комнаты. Мария-Тереза провожала их взглядом, закусив губу. Как он попал сюда? Сеньора Чангретта уж точно не приглашала его. Она еще раз потерла руку в том месте, где мужчина прикасался к ней и задумчиво отпила вина. А на Маурицио Дзаннети вновь навалилось опьянение. Он почувствовал безразличие ко всему окружающему. Здешние женщины были недостаточно хороши для него. Между тем Серафино протащил его по коридору и втолкнул в кабинет Сары Чангретты. Впервые за долгие две недели они встретились лицом к лицу. Сара приветственно поднялась, и они уставились друг на друга. Ей казалось, будто Маурицио начинает расти прямо на её глазах. Он стоял, возвышаясь над ней, и пристально смотрел в её голубые глаза. — Английская потаскуха заправляет грязными шлюхами, да? Серафино с удивлением наблюдал за происходящим: между этими двумя людьми словно пробежал электрический разряд. Сара, облизнув нижнюю губу, гордо вышла из-за стола. Ступая по сияющему полу высотой каблуков, устрашающий цокот блестящих туфель нарушал повисшую паузу. Сидящий на ней юбочный костюм придавал женской силы и стойкости, чтобы противостоять таким типам, как он. Поправив завитые светлые локоны, касающихся плеч, Сара причмокнула губами, распределяя слегка скатавшуюся на губах помаду. — Если я потаскуха, Маурицио, то кто тогда ты? Я даже не понимаю, что ты здесь делаешь. Такие дома посещают только настоящие мужики. Сказав это, Сара присела на край стола и сложила на груди руки. Она выглядела замечательно и очень своенравно. — Я прикончу тебя, Сара Чангретта! Тебя, дешёвку! Теперь Сара рассмеялась, обнажив белые и ровные зубы, обводя их кончиком языка. Весь её страх перед ним испарился, когда она поняла, какой Маурицио на самом деле непроходимый глупец. Ее смех привел мужчину в ярость. Сара, как он думал, была виновницей его венерических проблем, причиной мятежа его жены, ведь это был её джентльменский клуб. Маурицио замахнулся, но Сара схватила со стола одну из тяжелых пепельниц: — Я размозжу тебе башку без всякого сожаления, даже несмотря на то, что ты кузен моего мужа! Какой-то там в заднице пятый мосол. Рудимент. Подумай хорошенько, прежде чем угрожать мне, потому что сейчас меня не запугать! Я тебе не девочка… Маурицио якобы спохватился: — Тебе не привыкать раскраивать головы, Сара Чангретта! Все в Италии знают, что ты намерено убила свою сестру! Сара, казалось, намертво закостенела в эту секунду. От сказанного в её адрес глаза моментально наполнились массивными пленками из слёз, а лицо приобрело мучительный вид, словно кто-то ковырнул плохо зашившую рану. С немыслимым трудом Сара громко рассмеялась, и этот смех был ледяным, заставившим Дзаннети окончательно потерять голову. Девушка стихла, также внезапно, как и начала смеяться, и перевела велящий взгляд на лицо помощника, чтобы он убрал этого мужчину с глаз её долой. Серафино навалился на Маурицио раньше, чем тот успел начать борьбу, и заломил ему руки за спину. Подойдя, в один рывок Сара схватила гостя за волосы и посмотрела ему в лицо, оттянув кожу лба. — Пошел вон, понял меня? Ты похоже даже не догадываешься, на что я сейчас способна. — Сара перевела взгляд на Серафино и строго распорядилась: — Вышвырни его. Немедля! Серафино потащил Дзаннети к двери и тот злободневно оглянулся на Сару, попав сказанным в цель. От этой мести ему стало легче. Он попытался поставить на место женское существо, от которого крупно пострадал. Мужчина не смог сплюнуть её внутреную силу и был вынужден сглотнуть. — Ну-ка, ты, на выход! Нам здесь такие типы не нужны. Молодой человек вывел притихшего Дзаннети из дома и посадил его в кеб. — Ты здесь гость нежеланный, — сказал он ему на прощанье. — Если Лука узнает, что ты пытаешься навредить Саре, ты покойник. Несмотря на все твое влияние, на все твои деньги не рекомендую вставать у неё на пути, приятель, а то будешь жалеть об этом до конца своих дней. Сара схватила сумочку и, взяв в зубы тонкую сигарету, выглянула в окно, осматривая приехавший за ней кеб. Вечер проходил хорошо: она собрала уже более двухсот долларов. Заведение обещало быть доходным. Имелись все шансы накопить на открытие второго такого же, но уже в Лондоне. Сара чиркнула колесиком зажигалки и, уставившись на календарь, задумалась. Начало июня. Снова лето. Когда густой дым поплыл из сигареты, она почувствовала себя ещё хуже и выскочила на улицу, чтобы убежать от прошлого, от своей памяти. Летом двадцать четвертого в Лондоне стояла влажная, удушающая жара связанная с беспробудными дождями. В то утро тяжелые, темные тучи рассеялись и выглянуло солнце. Тесные улочки Клеркенуэлла плавились под палящим зноем, подымая в воздух горячий пар от разогретого щебня. Становилось всё жарче. На главной улице местные власти распорядились открыть пожарные краны, потому что в домах напор был слабый. Воды катастрофически не хватало. Сара вернулась в Лондон на два дня, а задержалась на неделю. Помимо прочего, она сдавала переводные экзамены, искала своё место под солнцем. К её великому счастью Сару приняли в Неаполитанский университет имени Фридриха II и, на первый взгляд, с минимальными шансами на успех. Лука подсобил ректору с принятием правильного решения. Во время экзаменов Сара прибыла в свой старый университет и, зависнув во дворике на скамье, ожидала Фрэнсис, как одна из старшекурсниц подошла к девушке и вручила ей записку. По её словам, расплывающимся в восторженной улыбке, клочок бумажки передал «ну очень галантный джентльмен». Сара насторожилась — Лука ведь обещал не следить за каждым её шагом! Возможно, его обещание данное в порыве счастья от новости, что скоро он станет отцом было преждевременным. Но, делать было нечего и вместо того, чтобы обвесить беременную жену охраной, как ёлку гирляндами, он оставил Сару под минимальным надзором — дал личного водителя и помощника с оружием, которые собственно и присматривали за девушкой. В записке говорилось: «Старый гангстер уважительно просит доставить ему удовольствие от обеда в ресторане «Regency» при отеле сегодня в полдень». Внутри Сары всё заныло и заклокотало. Она узнала прибедняющийся тон, с хрипотцой крадущийся от шее к уху, колющий мягкой бородой, и порвала записку на глазах у старшекурсницы, превратив в мелкий сор. — Никогда больше ничего не перенимайте у этого человека! — сказала она студентке со всем внутренним отторжением, заглянув в её округлившиеся от шока глаза. Поправив платье и, опасливо посмотрев по сторонам, Сара кинула взор на маленькие часики. — Без десяти двенадцать… — прошептала она представляя нужно ли ей это, стоит ли идти на казнь по доброй воле, если всего пару дней, как она выкинула Алфи из головы, перестав просыпаться и засыпать с мыслю о нём, отдаваясь другому. Посмотрев на свой бывший корпус и кивнув самой себе, Сара на ватных ногах миновала университетский дворик, и направилась к напротив лежащему зданию, чтобы принять предложение Альфреда с высоко поднятой головой. Зачем? Наверно потому, что она не знала, что делать. Казалось, ей было проще сейчас решить квадратное уравнение, например. Ровно в двенадцать Сара вошла в вестибюль ресторана. Алфи Соломонс уже сидел за столиком и ожидал её. Он, вероятно, предполагал развитие событий, изъезженное вдоль и поперёк: обед, несколько старых как мир сказок о прошлом и легенд, три комплимента, её смущение и розовое от крепкого вина лицо. Ресторан при отеле? Как удобно, правда? Консьержке пару фунтов и ей уже наплевать, есть ли юной леди двадцать один? Звякают ключи об тумбу, выжидающая секундная пауза. А после взгляд, глаза в глаза. Рывок вперёд и звуки жадных поцелуев в прихожей заглушают шарканье одежды. Серый полумрак, шум грозы, что грохочет за окном в темном небе. Отблески молний, озаряющих светом, молящих их одуматься. И мы вдвоём. Дальше нерасторопные шаги к спальне, отрывистые. Руки, срывающие одежду, как ветер со столбов афишу. Кровать просторная и огромная, устеленная белоснежными простынями, в пору для Соломонсовских утех, и Алфи роняет на неё Сару со своим гортанным, рычащим напором. Приблизившись, Сара жадно облизнула губы, сглатывая нервный ком и всё ещё томящуюся по отношению к нему привязанность. Она была счастлива его видеть, хоть и понимала, что эта встреча не надёжна. Её тело стало похожим на разбушевавшееся цунами, что закипало в жилах и разносилось по всему телу с приятной дрожью, а отдавалось слабостью в конечностях. Оказавшись вблизи, Сара впервые в своей жизни не узнала Алфи с лица. Она могла спутать его когда-то, но исключительно со спины. Как и подобало успешному джентльмену, коим и пытался оставаться Алфи, он всегда появлялся на публике исключительно в костюме. Максимум, что он мог позволить себе в неформальной обстановке — это снять пиджак да расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, может, сбросить с плеч жакет. В его гардеробе были пиджаки на любой вкус: двубортные и однобортные, серые и черные. Выделяющей чертой Алфи среди остальных были немного набриолиненные волосы, что образовывали на затылке аккуратные завитки, меняющиеся в длине каждые несколько месяцев. Как Саре показалось, Альфред выглядел старше, намного старше своих лет. Возможно, всё дело было в том, что она повзрослела и малость остыла, растеряв розовизну очков. Его лицо было уставшим, веки чуть отекли. Он либо много пил, что маловероятно, либо болел, а может просто мало спал. Переломанный в множестве передряг нос едва расплылся и был уже не таким острым, как несколько месяцев назад. Или Саре лишь так виделось? Визиткой, представлением остались только припухлые губы, держащие сигарету. Всё, на что хватило Сару, это задумчиво поджать губы и уловить запах дыма, неприятно прожегшего слизистую носа. Лицо Алфи на мгновение осветилось, когда он увидел её. Сара выглядела всё также юно и нежно. Её красивое личико было с лёгким румянцем от жары и загорелым, от неаполитанского солнца. Кожа её стала чуть смуглой и светилась бархатистой молодостью. Густые волосы были собраны в укладку и поблескивали жизнью. Сидящее на Саре платье было сшито из дорогих тканей, от чего выглядело парящим и светлым, поистине летним. А под ним, в шёлковом полотне был заметен, только наметанным заранее глазом, едва-едва округлившийся живот. Алфи не мог не признать — беременность ей шла. Сара смущённо заправила за ухо светлый локон, когда любопытствующий взор Алфи застыл всё на том же месте. Состроив знатную надменность, она, наконец, нарушила тишину и проговорила с грустной полуулыбкой: — Не смотри так…пожалуйста. Я суеверна. Алфи почти вежливо улыбнулся и с немыслимым трудом отвёл глаза, что так и тянулись к её тайне. Взяв сигарету в губы, освободив тем самым руки, он поднялся с места. Приближаясь к Саре, опуская ладони на спинку стула позади неё, обвивая в кольцо, Алфи жестом предложил ей присесть. — Затушишь сигарету? — спросила Сара робко, несмотря на тот уверенный тон, что она произвела в голове, повернувшись в его профиль. Она провела глазами нежную линию по его виску, скуле и подбородку, заново изучая под другим углом. Алфи с ухмылкой гангстера, коим и являлся, несколько раз коротко покивал, прежде чем вынул из губ тлеющую папиросу, тыча её в прозрачную пепельницу, выпуская поток дыма в сторону. — Что меня ждет? —тревожно бросила Сара, вызывающе глянув на Алфи, прежде чем взяться за спинку стула, обитого красным бархатом. Соломонс посмотрел на Сару с удивлением — бедный, он никогда раньше не слышал, чтобы она использовала настолько боязливый тон. — Для начала обед. — Алфи подозвал официанта, заглянув в меню. — А дальше, как душа твоя захочет. — ответил он честно, не поднимая глаз. Сара вопросительно хлопая ресницами, опустилась за столик. — Тебе как обычно? Сара переняла меню и, с пару секунд подумав, заявила вполне откровенное желание. — Мне пикулей и пудинг с фруктовой начинкой. Алфи сдержал улыбку, протягивая обслуживающему персоналу меню и откидываясь на спинку стула, испытуемо смотря на Сару. — Ты расцвела. Прекрасно выглядишь, будто и не жена макаронника вовсе. Сара промолчала. Ей хотелось сказать, что красота женщины порой зависит от того, как ней относится находящийся рядом мужчина, но промолчала, сочтя это не очень остроумным, ведь когда Алфи относился к ней замечательно, то она светилась ярче сотни светил. — Зачем ты вызвал меня? Чтобы разузнать о моих новых вкусах и, вероятно, взглянуть на мой живот из любопытства? — чуть фривольно спросила Сара и повернулась к официанту, — Счет раздельный, если можно. При всем уважении, Алфи, мы,неевреи, не смеем тебя объедать. Алфи на это фыркнул, улавливая её язвительное настроение. — Я, собственно, проезжал мимо университета, и увидел красивую и несчастную молодую девушку, легкую и неземную, вожделенную мною, на фоне зеленой травы и синего неба… Да-а. — говорил он, смотря Саре в глаза, прищуриваясь, описывая её в светлых красках, — И спросил себя: Алфи, что ты наделал? До чего ты довёл этого ангелочка своей любовью? Ты же обломал ей крылья, дружок! Саре показалось, что он раскаивается. Если Алфи вообще умел это делать, то делал именно так. Его сожаление было в опущенных надбровных дугах и сиротливых глазах. Не могла же она достоверно знать, что он проезжал вовсе не мимо, а с прямой целью, чтобы на будущий учебный год устроить в университет одну юную леди, дочурку его близкого знакомого — ортодоксального еврея, с которой его сватали с того дня, как девочке исполнилось двенадцать лет и один день. Сама же еврейская девушка, преблагодарная и заполненная счастьем, пообещала Алфи себя этим вечером в одном из номеров в «Regency». И отец её об этом, конечно, не узнает сразу. Это будет позже. А когда узнает, то подвинет веру и обычаи на второй план. Сара прочистила горло, чтобы что-то ответь или вовсе уйти, но официант остановил её принесенным блюдом. Алфи видел, что разговор не ладится с первой минуты и весь обед он предпочел плести о своих гангстерских сражениях, о чести и достоинстве, и много разного, что раньше производило на Сару должное впечатление, только бы она не ушла. Его старые-новые истории о бизнесе и законах вызвали у неё тошноту и жалость в одном купе. — Наши с тобой прошлые годы — лучшее время, ты так не считаешь? Многие называют настоящее переломным в жизни страны и бизнеса-таки. На сцене американский блюз и «золотая молодёжь». А я гулял с тобой с тех дней, когда ты была ещё девчонкой и параллельно правил Лондоном, да-а. Я был чертовски неприкасаемым! Алфи сказал это и бросил на Сару такой жалобный взгляд, что она почувствовала каждой клеткой тела его театральность, а горечь встала в горле. Она вкусила маринованные овощи вперемешку со сладостью и подумала, стоит ли рассказывать Алфи о её предпочтениях, о том, что доктор услышал первое сердцебиение жизни, что росла в ней, и о том, как порой ей хочется прикончить Луку за то, что он смеет быть с ней заботливым и самым лучшим мужем на свете, которого только может пожелать разумная женщина. Но Сара быстро поняла, что этим она только подпитает его самолюбие и свою слабость. Ей безусловно, как и любой некогда влюбленной душе, хотелось прижаться к Алфи, но прошлое обвило его, казалось, колючей проволокой с электрическим напряжением. Прочитав в лице Сары смущение, смешанное с искусственным безразличием, Алфи нахмурился и сказал немного сгоряча, причмокнув губами: — Ненавидишь, ты, мужа. С мыслями обо мне всё засыпаешь, и вроде терпится, и вроде как любится. — прохрипел он, — Так? Вопрос ударил её, точно обухом по голове, и дух Сары подкосился. Ей почудилось, что Алфи сказал это нарочно, назло, чтобы у Сары не осталось как физической, так и моральной чести. Он отнял всё и был рад напомнить об этом. Ему было мало того позора, что она пережила, когда семья узнала эту хлесткую правду, когда отец, дяди и сестра презирали её, когда она была противна сама себе. На Сару смотрели как на товар, помятый и подпорченный, но не могли выбросить, даже если очень хотели. Сара улыбнулась одним лишь уголком и, вложив в книжечку официанта положенную сумму, встала из-за стола и отправилась прочь. Был ли Алфи хорошим человеком? Что ж, он был рэкетиром, убийцей и лгуном, который использовал свои обаяние и наглость в качестве магнита, чтобы ворваться в её жизнь. Что Сара получила от Альфреда? Гулкий удар по столу ей в спину от злости на самого себя и достаточно опыта, из первых рук и уст. Альфред Соломонс, один из миллиардов на этой планете, кто сделал Сару слишком настороженной, слишком изворотливой, слишком безжалостной, слишком свободолюбивой. Когда тем же днём Дора, опустошив очередной флакончик с лауданумом, которым Алфи снабжал её, как ему думалось, в гуманных целях, стала подстрекать сестру, то смесь этих качеств сыграла против Сары. — Это ребёнок жида! Я знаю! Ты беременна от Алфи! И я расскажу Луке! Я расскажу ему правду! Сара посмотрела на сестру и почувствовала себя скверно. Её вид был ужасным, а над головой точно светилась вывеска: «Я принимаю опиум». — Ты обманула Луку! Дрянь! Дора кинулась на сестру и Сара, неуклюже оттолкнув её от себя, приложила к этому рывку значительную силу, чтобы уберечь живое в ней существо, забыв про другое, что из-за наркотиков нуждалось в помощи и поддержке. Дора потеряла равновесие и удар об платяной шкаф оказался для неё смертельным, а сама тайна — ушла вместе с ней в сырую землю, в глубокую могилу.