***
Лука крутился и ворочался в постели уже битый час, ожидая Сару. У неё давно обнаружился деловой талант, который просто поражал его. Она взяла на себя все расчеты, всю финансовую сторону своего личного бизнеса, и вероятно, в этом помогло ей высшее образование. Сама корочка была лишь куском картона, а вот умения решать поставленные задачи и находить общий язык, взятые с учебной скамьи, действительно пригодились. Лука перевернулся на другой бок. Ему полагалось бы сейчас находиться в объятиях жены, а не греть прохладную половину, то и дело поднимая глаза на часы. Сегодня он запустил в производство ещё одну винокурню и смог договориться с Капоне, так что он имел право отметить этот успех, но единственным человеком на свете, с которым ему хотелось разделить эту радость, была Сара. Луке уже стукнуло тридцать пять лет. Он состоятельный мужчина, глава Неаполитанской мафии, но всю свою сознательную жизнь он мечтал иметь семейный очаг и много детей. Лука знал, что благодаря этой голубоглазой девочке его мечты частично воплотились в реальность. Она родила ему двух прекрасных сыновей, а теперь Лука хотел ещё и двух замечательных девочек — для полного комплекта счастья. Улыбаясь этой мысли Лука снова заворочался, осознавая, что любит Сару, любит её по-настоящему. Но, несмотря на усталость, он никак не мог заснуть без своей половины. К слову, лишь несколько месяцев назад у них случилось сильнейшее потепление за всю историю брака — совместные приготовления к Рождеству в новом особняке не позволяли им расставаться надолго, как это происходило раньше, из года в год. Сара и Лука проводили вместе все вечера без исключения, обсуждая всё: от декора до выбора ели. Луке нравилось, что внедряла, говорила и делала Сара, и его влекло, безумно влекло к ней с каждым днём их непростого брака. Он закрыл глаза и попытался уснуть. Вдруг Лука услышал, как, скрипнув, отворилась дверь спальни. Он сел в постели. Сара, в белом кружевном ночном платье прокралась к нему, как львица. Лука скривил гримасу обездоленного супруга, опираясь на руки. — Дорогой, ты ещё не спишь? Он был слишком возбужден и счастлив такому обращению, чтобы ответить ей сразу же, и слишком влюблен в неё, чтобы выяснять отношения, оставляя только фальшиво-безучастную мимику. — Я укладывал детей спать. Они до последнего ждали тебя, — крутил он пальцами в воздухе, изъявляя свой укор. — ждали маму. Сара подошла к кровати и устало улыбнулась Луке, с лёгкостью стирая его недовольство. С замиранием сердца он наблюдал, как она поднимает платье, медленно и дразняще обнажая свое тело. Она сняла наряд через голову и бросила на пол. — У меня был чертовски напряжённый день, веришь? Лука поправил на груди цепь и хитро поинтересовался: — Тогда, могу я скромно поцеловать тебя, моя девочка, перед сном, чтобы снять напряжение? Сара на мгновение задумалась, повышая себе цену: — Можешь, если это сотрёт твою обиду на моё опоздание. Лука потянул Сару к себе и, опустив на постель, поцеловал в обе щеки, совершенно по-дружески, принюхиваясь к аромату её тела. Пахло женскими духами, её духами, с примесью сладости тела и нотками сигаретного дыма. Своеобразная проверка. Сара игриво спросила: — Это всё? Приняв вызов, Лука стал ласкать её губы, потом ещё раз и ещё раз, налаживая французский поцелуй, касаясь языком кончика её нежного языка. Сначала выходило мягко, но Лука чувствовал небольшое кипение после отсутствия Сары и стал бросать отрывистые поцелуи, через них вымещая любовь и злость. Он протянул руку и провел по бедру Сары. Она не возразила, и Лука стал гладить её, видя линию к ягодицам, сжимая и пошлепывая их. Сара могла лишь шипеть на хлесткие удары и больно впивающиеся в кожу его тонкие пальцы. — Где была? — спросил он, и безо всякого усилия опрокинул Сару на постель, ловко раздвинул её ноги и увидел аккуратные, припухшие губки, что так и манили его инстинктом продолжения рода. — Почему так поздно? Сара успела лишь ахнуть от неожиданности, опуская ладонь и средним пальцем массируя себя там, где собрались все окончания, подбирая слова. Ей нужно было выплеснуть накопившееся напряжение, и она научилась делать это при помощи Луки. — В заведении. Переворошила сотни бумаг. Под конец наводила порядки в этом зоопарке, разгоняя потерявших страх зверей. Лука промычал лёжа рядом с Сарой, слушая её прерывающийся от его действий рассказ, и не прекращал вбирать в рот её розовые вершины. Она водила рукой по его волосам, перебирала мокрые после душа пряди и наблюдала за тем, как Лука упивается её грудью. Он, не спеша путешествуя по её телу, приблизился губами к её лону и нежно поцеловал каждую половину в отдельности. Пальцами Лука уверенно раздвинул наружные губы и стал их целовать, языком обводя клитор, совершая периодические вылазки вглубь, за беспрерывно выделяющимся «женским соком». Сара, запрокинув руки, лицезрела это необычайное действие, видя как пальцы Луки оттягивают маленькие горошины сосков, а язык его проникает в неё, с каждым разом всё глубже и глубже. Судя по реакции Сары, её тело попросту требовало разрядки на противоречивые чувства, пережитые в этот день. В общем-то, на долго её не хватило и через какие-то пару минут интенсивных манипуляций Луки, её организм не нашел ничего лучшего, кроме как пережить ураганный всплеск эмоций и гормонов. Сара затряслась мелкой дрожью, забилась в неконтролируемых конвульсиях, стала сводить ноги, не давая Луке продолжать ласкать её. С маской победителя, он не давал ей покоя, неустанно работая языком и руками по её эрогенным зонам, пока Сара не успокоилась, окончательно выбившись из сил. Стоя на коленях перед разорванной оргазмом в клочья Сарой, Лука улыбнулся и поторопился ввести свой тянущий от желания член в нечто скользкое и приоткрытое по его честь. Сара восстановила дыхание, продолжая неподвижно лежать на спине и облизывать пересохшие губы, видя как Лука стягивает с себя белую пижамную рубашку, такие же штаны и как плоть его истекает от желания. Он опустился сверху, мягко ввёл свой орган и с беспрестанным вздохом сделал движение вперед. Сара скривилась, повернув голову в бок, чтобы Лука не увидел её непринятия. Она пробормотала что-то бессвязное, попыталась протянуть руку к низу, возможно для того чтобы не дать Луке продолжить заниматься с ней тем, что никогда не приносило с ним удовольствия, но он перехватил её руку и своим телом навис над ней, не давая вытолкнуть себя. Сара за эти долгие пять лет не смогла привыкнуть к его запаху тела, что казался невыносимым тогда, когда он двигался в ней. Она также понимала, что никогда не сможет коснуться стана Луки в процессе, погладить его спину или сжать ягодицы. Естественный шлейф его опрятного тела казался ей зловонием, и даже его семя чудилось ей чем-то грязным, что каждый раз унижало её и оставляло внутри выжженный след. Лука завис над ней на несколько секунд без действий, только медленно покачивал свой стан, давая Саре привыкнуть к ощущению заполненности, чувствуя дрожь её тела. Он надеялся, что это оргазм и его отклики препарируют её тело, но это была дрожь отвращения. Лука замечал, что получив свою порцию удовольствия от «невинных» ласк Сара больше не нуждалась в нём, и всё остальное было делом «баш на баш». Он дарит удовольствие ей, она — ему. Безусловно, Лука эгоистически пробовал сначала получить то, что полагалось ему, но тогда лоно её было сухим. Сара морщилась и просила прекратить, слезала с него сама или ёрзала как уж, мешая Луке вновь совершить проникновение. Их постель порой напоминала раскаленную сковороду, по которой Сара металась от мужа, как от тигра по маленькой клетке. Лука втайне молился, чтобы она хоть немного привыкла к нему, ведь непорочное зачатие вряд ли сработает с её грешной душой. И на его мольбы пришло её терпение, позволяющее ему каждую ночь завершать начатое во имя любви и рождения новой жизни. Он почти изобретательно, совсем не так, как другие мужы, живущие по принципу «раз-два и на боковую», искал компромисс. Лука ласкал её руками и языком, постепенно входил и выходил, и снова возвращался к ласкам. Он хотел одновременного удовольствия, слиться с Сарой в унисон, но это было невозможно. Он догадывался, что её нутро, как физическое, так и духовное, никогда не примет его. Двинув бедрами назад, Лука будто намеревался вынуть свой орган из её тёплых, узко сжатых ножн, но не доведя эту обнадеживающую Сару мысль до конца, медленно ввел член внутрь на половину длины, и снова замер на несколько секунд совершая мелкие покачивания, показывая, что он хочет полностью оказаться в ней и добиться от неё податливости. Он никогда не говорил различные глупости, вроде «расслабься», «успокойся», «не сжимайся». Лука знал, что эти клише — лишь клише, которые по щелчку пальцев не изменят её отношения к сексу с ним, а напомнят о том, что она напряжена и нерасторопна. Лука продолжил медленно выводить свой член, как и в предыдущий раз, но, в очередное погружения он не просто вошел в Сару, а буквально вонзился в неё на всю длину, касаясь тёмным пахом её мягкой кожи, и стал наращивать темп. — Надеюсь, ты не против, если я сделаю нам девочку к весне? Сара посмотрела на Луку, на его влажное и довольное лицо, на сжимающиеся от наслаждения зубы, прислушиваясь к шипению, и промолчала. Она не имеет права отказывать, но имеет возможность проглотить стакан отвара пижмы и болтной мяты, как и делала все годы после рождения сыновей. В дверь громко постучали, когда Лука вздернул бёдра Сары и задвигался отрывистей, тяжело выпуская из лёгких воздух. Его сухое тело переливалось и напрягалось, не реагируя на слабый стук, в отличие от Сары. — Кто там, блять, ещё? — прохрипел он, повернув голову в сторону двери, не переставая двигаться. — Простите за беспокойство, сеньор Чангретта, но у близнецов поднялась температура. Сара почувствовала, как напряглись его руки, когда он оказался лишённым возможности прийти к эякуляции. Лука уронил голову на плечо Сары и, раздраженно вздохнув, поднял её уже со смягченной улыбкой. — Тебе сегодня повезло, девочка моя. Сара скривила губы в подобии улыбки и Лука поцеловал её в губы, шею, и, обогнув влажными устами вздыбленную грудь, выбрался из постели.***
Алфи Соломонс незаметно наблюдал за Абигаль Левинсон во время ужина с её родителями, и как обычно, стол оказался выше всяких похвал. Следовало отдать должное: если бы Абигаль стала его женой, то она была бы образцовой. Посуда сияла, особняк сверкал от чистоты, а еда была восхитительной. Алфи отодвинул от себя десерт и сказал, обратившись к Абигаль, что запустила в рот тонкий кусочек яблочного пирога. — Идём в кровать, я устал. Абигаль бросила на Алфи отрешенный взгляд, а потом на свой десерт, который он просто-напросто не позволил ей съесть. Посмотрев на мать, отца и Таву, девушка вздохнула. Миссис Левинсон кивнула дочери: — Да. Всевышний свидетель, уже половина десятого. — понизив голос, она наклонилась через стол к дочери: — Ступай. Ступай с ним. Мужчина, что дитя малое — без ласки глаз сомкнуть не может. Мистер Левинсон, который одобрял позицию своей жены, авторитетно кивнул с улыбкой на устах: — Наша Абигаль сводит с ума мужчину, который по своей природе существо праведное. Абигаль гневно посмотрела на отца, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Алфи, что выбрался из-за стола. — Истина. — хрипнул он, опуская салфетку на угол стола. Тава молча проводила взглядом сына, и то, как он повел в свою спальню женщину, что уже не так счастлива обладать им. Сославшись на необходимость в водных процедурах, Абигаль вырвала руку из лапы Алфи, кротко извинилась и исчезла за дверью. Она вошла в уборную со слезами от мысли, что её отношения с Алфи Соломонсом оказались чудовищным обманом. Все эти пять лет она только и думала: что с ней не так и что она делает неправильно. Абигаль посмотрела на свое отражение в зеркале и её невольно затошнило. Ей двадцать два года, пять из которых она живёт с Алфи будучи физической девственницей. Расскажи кому — не поверят или назовут вздором, но правда оставалась за Абигаль. Веки её были опущенными, мелкие морщинки окутали лицо, а кожа выглядела сухой и бледной. Это всё из-за бессонных ночей, которые она проводила, ворочаясь в кровати до рассвета, слушая дыхание Алфи. Их ночь в отеле «Regency» запомнилась ей самым большим стыдом в её жизни. Абигаль рассчитывала на то, что она преподнесет Алфи свой самый дорогой подарок и позволит ему стать её первым и единственным. Что ж, Алфи приехал в отель поздним вечером — пьяный и хмурый, глубоко задумчивый и опечаленный. Он отвел заждавшуюся Абигаль в спальню и, небрежно поцеловав, отказался заняться с ней естественной любовью. Его пьяные руки безусловно гуляли под её ночным платьем, но Абигаль не слышала его молитв, предвещающих сам первый и священный акт. Так он и уснул. Тогда Абигаль предположила, что он, по доброте душевной, подумал о ее чувствах, о том, что для неё все это в новизну, а день выдался слишком утомительным. Абигаль уснула с улыбкой, потому что её порадовала заботливость Соломонса. На следующее утро Алфи был трезв и откровенен. «Я не буду брать ещё один грех на душу и посягать на девственность еврейки до брака.» Абигаль была в замешательстве. Значит, Алфи бережет её до свадьбы? Но шли дни, недели и месяцы, а Алфи и не думал даже заикаться о бракосочетании. А вместо этого пару раз в неделю он ставил Абигаль на колени и получал её в совершено противоестественном плане. Боль в горле была сильной, язвы во рту глубокими, губы потрескавшимися. Её страдания казались мучительными и, если она смела жаловаться, Алфи честно заявлял — тебя никто рядом со мной не держит. Сначала она пыталась привыкнуть, затем училась получать удовольствие, и в итоге смирилась. Несчастная терпела и не могла ни с кем поделиться своей бедой. Абигаль знала, что матери станет дурно, а отец или проглотит это из-за статуса Алфи или убьёт его тихой ночью. Так что она держала всё в себе, и с каждым месяцем внутреннее напряжение сказывалось на ней все больше и больше. Все её подруги из общины уже обзавелись детьми. У каждой было по одному, а то и по два ребёнка. «О, Абигаль ты, должно быть, бесплодна, бедняжка!» — говорили о ней после стольких лет ее отношений с Соломонсом, но на самом деле всё было иначе.***
— У них сильный жар, — с наигранной горечью и с фальшивой долей эмпатии в голосе сообщил пожилой детский доктор матери двоих пятилетних мальчиков, лежащих «трупом» на большой кровати. — Ночью могут начаться судороги. Сара оцепенела от ужаса, с трудом поворачивая голову, чтобы взглянуть на мужа и подбородок её задрожал. Лука, нахмуренный и не теряющий самообладания сидел в изголовье кровати, и осторожно касался разгоряченных лихорадкой маленьких лиц, тревожно встречаясь с её взором. Он был одет в длинный, полосчатый халат на нагое тело. Его черные волосы лежали чуть небрежнее, чем обычно. Лука провел пальцами по губам и правой скуле, размышляя о том, что гонцов, приносящих скверные новости обычно убивали. Он мог бы убить доктора, но это был лучший детский доктор в провинции. Искать второго на ночь глядя было не самым лучшим вариантом. Бедная Сара же не нашла в себе сил даже для того, чтобы что-то ответить врачу. — Я и сам вижу, что у них температура зашкаливает. — потер бровь Лука, не обращая внимания на стоящий возле постели близнецов женский ансамбль различных мнений, начинающийся от матери и заканчивающийся пожилой экономкой, — Говори что делать, эскулап несчастный? Близнецы Дариен и Эдриен Чангретта держались за руки. Бессмысленный взор с опущенными надбровными дугами Дариена блуждал по потолку, лицам отца и матери, многочисленной прислуги и бабушки. Его серо-голубые, миндалевидные, в точь как у брата, глаза изредка зацикливались на подбородке отца, пока тот беседовал с доктором, и снова прикрывались. Чем внимательнее Дариен всматривался в черты папы, тем казалось, сильнее он хотел, чтобы тот помог ему хоть каким-то непостижимым образом. Их отец частенько повторял: «Если бы я только мог забрать у вас эту болезнь, я болел бы год — но сам, чем видеть как страдаете вы.» Так говорил каждый любящий родитель в жизни любого ребёнка. Дариен судорожно вздрогнул, когда лежащий рядом Эдриен громко закричал от рук доктора на своём теле, пытаясь оповестить мир о своем присутствии. Его красные щеки раздувались от крика, а светлые, как и у близнеца волосы, прилипли к покрытому испариной лбу. Голос Эдриена был громким, чуть хриплым на низких нотах и совершенно разным с басом Луки. — Ну, что такое, сын? — деликатно спросил Лука, и врач его перебил. — Это корь, — самоуверенно сообщил врач, не оставляя попыток вбить в головы присутствующих этот вполне утешительный диагноз, но что до него не ведающим в медицине людям. — В течении ночи охлаждайте близнецов всеми возможными физическими методами. Температурку нужно сбить, а мальчикам — поспать. Ничего критического я не увидел. А теперь, извольте откланяться. Сеньора Бруно, вы знаете где меня искать, если что… Сара опустила плечи. Лука кивнул экономке, чтобы она принесла уксуса, и седовласая женщина с кроткой улыбкой отправилась прочь. Одри посмотрела на внуков и, пожелав им доброй ночи, прошла безразличной стеной мимо невестки. Дариен, по-прежнему был спокойным и безразличным ко всему, сжимая левой рукой палец папы, а правой — влажную ладошку брата. Эдриен закричал сильнее, задергал ногами, увидев в руке прислуги бутылочку с холодным уксусом и большой кусок ваты. Лука терпеливо наблюдал за ним, а после сказал в усталое лицо Сары: — Иди приляг, а я присмотрю за детьми. Сара отрицательно помотала головой, надув губы, зная, что не сможет спать, пока её сыновьям плохо, чувствуя, что и свекровь съест её с дерьмом, если она позволит себе взять хоть малейшую передышку. — Я останусь с детьми. — она настойчиво глянула на мужа и, опустившись на край кровати, поцеловала разбушевавшегося бутуза Эдриена в потный лоб и, прижавшись к его щеке губами, судорожно вздохнула. Лука не стал спорить, заучив характер жены наизусть за годы совместной жизни. Сара водила глазами по лицам сыновей, пока Лука, закатав рукава рубашки и, смочив приличный кусок ваты, натирал с головы до пят дрожащего Дариена. Мальчик лишь тихо поскуливал, хмурился и выставлял нижнюю челюсть от резкого запаха раствора, что внезапно опоясывал холодом его кипящее маленькое тело. Она в сотый раз всматривалась в эти черты, в эти глаза и припухлые губы, и тут же прикрывала веки. В этих штрихах родного сына она видела отражение мужчины, с которым провела почти три года. Перед ней маленький, вялый и больной сидел продукт, как она думала, вселенской любви, а не зрелой похоти. Сара перевела глаза на Луку и почувствовала толчок совести в спину. Этот мужчина обожал на самом деле чужих ему детей, старательно натирая спину Дариена, уговаривая мальчика потерпеть. Мужчина надел на мальчика сухую пижамную рубаху и опустил его в кровать, приступая к нижней части тела. Эдриен отчаянно воевал и уговоры Луки были для него далёким радио, которое он отказывался слушать. Этот мальчик прислушивался только к одному человеку в мире — к матери. Сара была для него светом в оконце. — Мама! Я не хочу! Скажи папе! Мама! — Эдриен принялся пинаться, наотмашь попадая отцу в самые опасные места и Лука вступил с ним в неравную схватку. — Бог мой… В кого ж ты такой шебутной парень? Так и рвешься папе «последнее» отбить? Сара ухмыльнулась мужу и подумала, что близнецы — это сама проекция Алфи Соломонса, разбитого пополам со его сдвоенным характером. Одна часть его, самая мнимая и нелюдимая олицетворяла покой, хладнокровие и стойкость. А вторая часть была создана для мятежа и войн, и выпускалась как жало или клыки тогда, когда это было жизненно необходимо. Эдриен — сознательный манипулятор, маленький переговорщик, способный обменять большую старую ржавую машинку на две маленьких, но новых. Если что-то в сделке шло не так, то он выпускал запутанную чепуху, и лил её в уши до тех пор, пока его оппонент не соглашался. На крайний случай у мальчика оставались кулаки. И при помощи этого инструмента он, в конечном счёте, добивался своего. Но, эти фокусы не срабатывали с Лукой, что натирал ребёнка и не внимал его воплям, мольбам и ультиматумам. — Пусти! Мама делает это лучше! Не хочу с тобой! — Эдриен, ради всего святого… — чуть устало протянул Лука, — Одевай пижаму и ложись. — тихий голос отца заставил мальчика поправить пижамный низ и опуститься на подушку, поджав губы. Лука, громко вздохнув и состроив огорченную гримасу, выпрямился и передал экономке раствор уксусной кислоты. — Папа возится с тобой днями и ночами, а ты жалуешься… — он потер подбородок, — А у кого-то нет отца и вовсе, не забывай об этом. — П-а-а-п… — через минуту виновато промурлыкал Эдриен, — Ну, папа… — канючил мальчик, обнимая склонившегося над ним отца за шею, обводя мягкими пальчиками шрамы на его щеке. Этот мальчик совершенно не умел извиняться, но зато отлично разбирался в природе человека, что в будущем не раз сыграет ему на руку.***
Алфи отложил книжку и, опустив её на край прикроватной тумбы, вопросительно посмотрел на Абигаль, сидящую в изножье. — Не надоело губы дуть? — Нет! — отрезала она, укалываясь иглой с пяльца, выводя красивый стежок. — Иди спать, а? — не унимался Алфи. — Спи. Если мешаю — могу уйти. Алфи мысленно вздохнул, стараясь сохранять спокойствие, приподнимаясь и касаясь её прикрытого ночным платьем бедра. — Да нет, я просто подумал… — оглаживая её кожу, Алфи состроил лукавую гримасу, — Твои мамочка с папочкой укатили, прислуга спит, вся ночь в нашем распоряжении, м? — А как же Тава? — недовольно ответила девушка, понимая что ходит по краю лезвия предела дозволенного. — Она будет жить здесь, пока не поправится. Я был услышан? Почувствовав, что последняя фраза была настоящей, Алфи, поглаживая ее ножку и прикасаясь губами к шее, поторопился смягчиться. — Погорячился, но оправдывать своё решение не буду. Абигаль было щекотно от его прикосновений. Алфи не останавливался: его рука смело надавила на её мыс, заставляя ноги девушки сжаться. — Алфи… А он уже пробился под ткань её трусиков, осторожно накрыв пальцами клитор. Абигаль впилась в его в руку, расставляя ноги, отбрасывая вышивку, опуская её ниже. — М-м-м… — простонала она, когда касания его горячих подушечек пальцев легли на прикрытое, девственное лоно, просящее его одного уже много лет. Алфи поцеловал Абигаль в шею и продолжил водить рукой по краю, заставляя девушку забыть старые обиды. Абигаль жалобно проскулила: — Не дал даже сладкого мне поесть! Алфи хмыкнул: — Я тебе свой десерт дам попробовать. Сказав это, Алфи стянул с себя хлопковые кальсоны и опустился на мягкие подушки. В правой руке его твердело основание собственного члена, которое он сжимал пальцами, устремляя потоки крови по плотным венам. Взяв девушку за плечо, Алфи бесцеремонно потянул её к паху. — Ну и хитрец же ты, Алфи! — недовольно пробурчала девушка, опускаясь между его чуть разведенных ног. Она поддалась и, открыв рот, опустилась на горящую бордовым пламенем головку его члена. Алфи почувствовал неуверенное касание губ и провел по её жидким волосам ладонью. — Вот так… Не первый день замужем, да? Подняв глаза, Абигаль с энтузиазмом посмотрела сначала на Алфи, а потом на член, лаская его рукой, сочтя его слова за намёк. Внутри язык нежно защекотал шрам от обрезания и Алфи шумно вытолкнул воздух, прикрывая глаза. Голова Абигаль начала плавно раскачиваться вверх-вниз, её ротик заиздавал слегка слышные чавкающие звуки, рука не переставая помогала, водя по стволу. Алфи мягко положил ладонь ей на затылок и надавил, принуждая Абигаль взять глубже. «Ну давай, давай, не заставляй меня грешить и трахать институток.» Абигаль резко дернула головой, выпуская член изо рта, то ли от того, что она прочла мысли Алфи, то ли от того, что его орган неприятно упёрся ей в глотку. Извернувшись, она наклонила голову в бок, не выпуская член изо рта, и головка уткнулась в щеку. Слыша раздраженный вздох, Абигаль торопливо опустилась ниже, но головка настырно уперлась в горло, заставляя ее резко соскочить с члена. Девушка ещё несколько раз попробовала впустить член, что расширяя стенки практически вошёл внутрь её горла, но Абигаль не выдержала и резко подняла голову, подавляя рвотный рефлекс. — Не-а… — извергнул своё недовольство Алфи, — Так не пойдёт. Встав, Алфи уронил ничего не понимающую Абигаль на спину поперёк кровати и, швырнув на пол полотенце для лица, расположил её голову между своих ног. Голова её немного свисала и Абигаль смотрела на мужчину вниз тормашками, преданнее чем Сара, сидящая в углу. — Алфи, прогони её. Соломонс осмотрелся по сторонам и, прежде чем начать экзекуцию, ткнул пальцем в собаку. — Так, Сара, брысь отсюда. — собака покорно побрела к выходу, под поднятым вверх шлагбаумом Алфи, обиженно опустив голову, изредка посматривая на хозяина сиротливым взглядом, — И не смотри на меня своими голубыми глазенками, давай! Алфи закрыл дверь и вернулся к Абигаль, что приоткрыв рот, покорно ждала мужчину, со свешенной назад головой. Пододвинувшись ближе, Алфи, придержал её за голову и запустил в её рот член и, поскользив по языку, стал врываться в глубь. Челюсть Абигаль рефлекторно сжалась, прикусывая ствол зубами и Алфи цыкнул, полностью покидая манящее тепло. — Ещё! — скомандовал он, и девушка открыла рот. Алфи навалился сильнее, сразу упираясь в горло, опуская руки на её розовую грудь. — Чтоб меня!.. Почему ты не расслабляешься? Соломонс, прихватив член за основание, дал Абигаль ещё и ещё. Но и эти попытки оказались пустыми. — Если хочешь проглотить его полностью — надо расслабить горло, а ты делаешь всё с точностью, да наоборот. — парировал он. — Что с тобой сегодня, м? — Алфи?.. Алфи?.. — за дверью послышался голос Олли и громкий стук. — Бл-я-я-ть… Что?! — Соломонс прислушался к басу за дверью, оглаживая грудь Абигаль. — Маттео приехал и просит аудиенции! — сообщил юноша, исчезая в стенах дома.