***
Декабрь 1924 года
Лука Чангретта сидел в автомобиле в своём лучшем чёрном шерстяном пальто и костюме с накрахмаленной белой рубашкой и в невысокой чёрной шляпе. В руках его, обвитых чернилами, покачивалась газета с последними новостями, произошедшими в Великобритании. Сара сидела рядом с ним, укутавшись в тёплое серое пальто с мягким норковым воротом свободного покроя, под которым было тёмно-алое вязаное платье. Уткнувшись в переданное Алфи «Преступление и наказание», она с упоением глотала страницы и размышляла о своём. Только сейчас, спустя столько месяцев, она нашла в себе силы коснуться ветхого переплёта книги, пропахшего его духами. Внутренности её от мысли, что она может встретиться с Алфи во время рождественских праздников, выкручивало в неописуемой неге. Здесь и обида, и отвращение, и любовь соединились в одно. На самом деле для Сары существовал больше, чем один повод приезда к родителям. Сюда относилось и Рождество, как самый любимый её семейный праздник, и день рождения Фрэнка, удачно выпавший на первый день Нового года, неминуемо приближающаяся дата родов, а также предвзятое отношение Одри к Саре. Каждый раз, когда она смела вольничать, свекровь получала, кажется, неземное удовольствие напомнить ей: «Ты носишь ребёнка от главного мафиози, а не от какого-нибудь грязного недоделка, запомни это, девочка!» или «Этот ребёнок принадлежит не тебе, а клану Чангретта.» На последнем приёме Доктор Барбо ударил грифелем карандаша на двадцать девятое декабря, но Сара перефразировала дату для Луки в семнадцатое января. Если бы она сказала правду, то прогорела бы её девятимесячная ложь. А сладкая неправда в свою очередь позволила Саре приехать в Лондон с надеждой на мать, которая обещала помочь ей выпутаться из этой сложной круговерти. Лука не сразу согласился на эту далёкую поездку из-за беспокойства, мол, вдруг роды начнутся на обратном пути в Неаполь. Но Сара успокоила его и уверила, что чувствует себя замечательно и дорога ей не навредит. Она снова посмотрела в окно — родной Лондон вил плети памяти запахом сырой Темзы, низкими облаками и промозглым ветром. Она уже чувствовала аромат горького кофе с маленьких кофейн в округе, нотки сладкого хлеба из пекарни Алфи и лёгкий морозец, что будет румянить её светлые щёки. Душа её замирала, сердце клокотало, а мозг не знал, чему же это так радуется их обладательница — возвращению домой, пусть и на короткий срок, или человеку, которого ещё вчера она гнала от себя в бороздах памяти. Сара посмотрела в окно и обвела глазами пустой пролесок, чуть усеянный колючим снегом, и снова погрузилась в размышления о доме…и Алфи. Наверное, он удивится, увидев её такой — чуть более зрелой, с округлившимся животом и немного покосившимся лицом. Она и предположить не могла, что он и так много знал и ведал. Как Сара ест, как спит, как учится, ходит ли к доктору, встала ли вообще на учёт, негодяйка. «Всё отеки!» — досадливо хмыкнула Сара, прикусывая губу, но не от временного неудобства всех беременных, а от мысли, что Алфи вообще-то предал её. Сначала она во всём обвиняла Луку, потом отца, затем Алфи, и только со временем поняла, что вся беда была в ней самой. Никто ведь не заставлял её быть столь наивной и влюбляться в Алфи, проводить с ним ночи в номерах, предаваться наслаждениям. После того, как Сара научилась получать удовольствие, то подсела на него, как на опиум, и каждый чёртов выходной нуждалась в новой дозе. Сара не думала о последствиях, и Алфи, несмотря на великий возраст, как ей думалось, тоже. Они упивались друг другом, а остальное могло подождать. Её нутро рвалось к нему с каждым километром приближения к дому, а разумный кто-то, сидящий в черепной коробке, напоминал ей о прошлом, что оставалось не испитой до дна истиной. Машина, спешащая в город, подпрыгнув на кочке, накликала на Сару лёгкий спазм, что заставил её живот затвердеть, а саму девушку напрячься всем телом и издать притуплённый вздох. Лука поднял навострённый взгляд на жену и с беспокойством будущего отца спросил: — Что такое? Сара, натянуто улыбнувшись, тряхнула рукой, и Лука прочёл этот жест как «ничего, я в порядке». Тогда он подался вперёд и хлёстко ударил сидящего за рулём Маттео по шее, заставив того униженно взъерошиться. — Ты что, дрова, блять, везёшь? Мягче со сцеплением. Маттео обиженно продолжил путь. Такие унижения со стороны кузена участились. — За что ты его, Лука? — возмутилась Сара, и итальянец, вставив в рот тонкую зубочистку, прикоснулся к её руке. — Порядок должен быть во всём, любовь моя. Смочив розовые губы, Сара несмело начала, смотря на мужа с укором: — Маттео здесь не причём, ясно тебе? Лука откинул газету и внимательно посмотрел в лицо жены, сдерживая улыбку из-за её насупившегося лица. — Да, ясно. Отложив чтение, он приблизился к её губам и коснулся их, опустив жилистые руки на её бедра. — В такие моменты я невыносимо хочу тебя. — эта фраза была лезвием, что вспарывало Сару непринятием. Дослушав его, она проглотила омерзение. С того дня, как она сказала ему, что ждёт ребёнка, Лука отказался касаться её в сексуальном плане во избежания, как он выразился, потерь. Сначала он ходил к Доре, как к своей законной жене, и не замечал, что она упивается лауданумом, чтобы спать. Потом честно подумывал о левом береге, но так и не решился доплыть до него из-за любви к Саре. Девушка, отмахиваясь, покивала, чувствуя губы Луки на своей шее. Шляпа его давно съехала, а идеальные брюки росли в области паха множеством складок. — Знаешь, — вставила она, словом отталкивая от себя мужа, — Доктор на приёме услышал ещё одну пульсацию. На самом деле она врала, и доктор услышал пульсацию гораздо раньше. Поправив шляпу, Лука уставился на Сару, как на восьмое чудо света, соображая, вытягивая ниточку связи. — Да, он говорил и раньше, что это «детское место»?.. Или как правильно? Мужчина прищурился, пытаясь понять, к чему ведёт девушка. — Да, так и было, но в последние месяцы он уверен, что это… — Сара закусила губу, — двойня?! — выпалила она. Лука подпрыгнул на месте: — Двойня?! Ты сказала двойня?! Я попал! Ну же?! — Ты попал! — Сара смущённо рассмеялась, смотря в восторженное лицо Луки. Он ликовал, зарывался в свои руки и улыбался, целовал, благодарил её и Господа и снова улыбался, касаясь ткани её пальто. — Но как? Как? Твой живот — он же небольшой… я не знаю. — растерялся он, — Где они прячутся там? Сара пожала плечами: — Сеньор Барбо сказал, что, вероятно, они лежат по задней стенке, ближе к позвоночнику. Лука терпеливо выслушал и поцеловал Сару в плечо и щёчку. — Компактно уместились, значит? Полуднем Сочельника Тава Соломонс с нетерпением ждала, когда же проснётся милая Сара. Она знатно удивилась, что несговорчивый итальянец сам привез её в дом миссис Соломонс среди ночи. Со всем наигранным уважением Лука попросил у женщины позволения девушке переночевать одну ночь здесь, в отчем доме, пока он решает свои вопросы и подыскивает люксовый номер. Лука не согласился бы на подобное унижение, если бы не вражда отца и дочери, вспыхнувшая моментальным конфликтом за первым же семейном ужином. Скандал разгорелся нешуточный из-за нелепой фразочки Дарби, после которой Сара заявила, что больше не желает знаться с ним. Дарби хотел уладить конфликт, но, казалось, Сара навсегда вычеркнула его из сердца, и никакие попытки помириться не могли сыграть ему на руку. Тава же, перебирая в руках шарфик Сары, знала и любила эту девочку с первой минуты. С самого первого крика она восторгалась её нежными голубыми глазами, вдыхала запах детской розовой кожи, который исходил от малышки, по сути от чужого ей ребёнка, но почему-то Таве он был по душе. И пожилая женщина не понимала, как у Сабини поднялась рука, чтобы обойтись так жестоко с таким чудесным созданием. Она покачала головой. Сейчас эта девочка, выросшая на её глазах, берегла в себе ребёнка от её сына. А это не менее тяжёлая участь, ведь Алфи уже никогда не оставит Сару в покое. Тава перевела взгляд на портрет сына, смотрящего на неё с каминной полки, и грустно улыбнулась. Он примчался ещё ранним утром, прямиком с винокурни, когда узнал, что Сара здесь, и, плевав на подручных Луки, вошёл в её спальню. С минуту он стоял в дверях, облокотившись о порог, держа в руке шляпу. Разрумяненный и с доброй ухмылкой на устах, он смотрел на неё, почти не дыша, стараясь не скрипеть вредной половицей. Её сонное личико излучало тепло и морщилось от ледяного солнца, бьющего в прикрытые веки. Он тихо вошёл в старую спальню и задёрнул грузные шторы. Полумрак окутал комнатку и наполнил её ещё большим уютом. Опустившись на край кровати, Алфи обогрел руки горячим дыханием и совсем невесомо коснулся ими уголка живота её, торчащего из-под ткани одеяла. Ситцевая ночная рубашка плотно облегала и сохраняла комфортное тепло. Сара сморщила носик, но продолжила спать. Кто-то маленький, совсем ещё крошечный и уже давным-давно не спящий несколько раз требовательно толкнулся в ладонь Алфи и стих. Он улыбнулся, желая испытать это чувство ещё раз, увереннее опуская ладонь, но малыш не торопился отзываться, прячась от совсем незнакомого ему касания. — Эй, Соломонс-младший не спит? — спросил он негромко, и в ответ ему крошечное существо сильнее запряталось, поджало ножки и ручки от чужого баса. Живот заходил в разные стороны, пока обитатели его ютились теснее друг к другу. Алфи настойчиво не убирал ладонь, задевая с другого бока нечто заострённое по отношению к рёбрам Сары, пытаясь понять — что это? Стоило его руке почти нащупать нечто схожее с ягодицами, как кроха отскочил и скрылся. Алфи получше укрыл Сару и, опустив парящий поцелуй в её розовые губы, поднялся с постели. Выйдя в коридор, он опёрся о стену и протёр своё лицо. Тава, заждавшаяся его внизу, преодолела ступени и взглянула на сына. — Он (она) не знает меня. — выдавил Алфи с таким немыслимым трудом, что, казалось, оторвать от земли и поднять этот дом было бы легче. — Прячется от моей руки?.. — задался он вопросом-констатацией, водя глазами. Тава хмыкнула: — Чужой ты ребёнку, на почве материнской ненависти и обиды выращенному. Боишься, что никогда не признает тебя? Боишься, я по глазам вижу. За обедом Сара с большим удовольствием съела два варёных яйца, несколько бутербродов с маслом и запила всё это большой чашкой чая, так как проснулась очень голодной. Сара была довольна тем, что Тава позволила погостить у неё и взяла под своё крылышко на время праздников. Единственным отягощающим фактором была неприятная ломота где-то в бедрах и тазовых костях, сопровождавшая её всю ночь. Наблюдая за ней, за каждым её движением, Тава не могла скрыть своей радости. Она поверить не могла, что Сара была уже на девятом месяце беременности. Так время быстро пролетело. — Ты очень похорошела, милая. — добро заметила Тава, и Сара стеснительно улыбнулась. Её личико и фигурка заметно округлились, и сейчас она представляла собой воплощение довольства и здоровья. Волосы она зачёсывала назад, стягивая их в тугой пучок, розовые щёки цвели, а клетчатое платье сидело на ней просто замечательно. Сара посмотрела в бездонные серые глаза Тавы и тоже лучезарно улыбнулась. — Я приказала Сильвии принести ещё чаю, — сообщила Тава, не зная, с чего начать. — И подумала, что сегодня после обеда мы могли бы прошвырнуться по рынку. Как тебе такое предложение, детонька? Сара согласно кивнула и впервые за весь завтрак почувствовала, как в поясницу вступила тупая боль, и слегка поёрзала на месте. Плод опустился ещё вчера утром, и Саре казалось, будто живот лежит у неё на коленях. Она сделала глоток чая и глубоко вздохнула, и тут же боль вновь пронзила её тело. Она прикрыла глаза и не открывала их, пока новое неприятное ощущение не отступило. Мама была права — не стоило ей так переживать из-за ссоры с отцом и остаться дома, но Сара была так зла на него, так напряжена, что готова была умчаться хоть на край света, а теперь жалела, что не послушалась и не взяла себя в руки. Тава внимательно посмотрела на Сару, что абстрагировалась от её болтовни и сконцентрировалась на своих ощущениях. — Выглядишь неважно, дорогая. Ты в порядке? — обеспокоенно спросила Тава, когда в дверь постучали, и, не дождавшись ответа, она выскочила в прихожую. Сара услышала голоса матери и брата. Фрэнк, закинув на крючок своё пальто, влетел в кухню и оказался в объятиях сестры. Он ловко запрыгнул на её коленки и почувствовал себя счастливым. — Осторожнее! — крякнула Иса, стягивая шарф. — Сара, пойдём сегодня в магазин сладостей? — вопрошал он, и Сара, заботливо погладив его светлую макушку, заметно напряглась. — Купим много лакричных палочек, как в прошлом году, давай? Мальчик, поцеловав Сару и получив от неё согласие, отпрянул, касаясь пальцами чуть влажных штанин. — Ты чего, чай на себя пролила? — Фрэнк стал отряхиваться. — Чай? — взволнованно спросила Сара. Иса, подойдя к дочери и поцеловав её в макушку, ахнула, заметив влажную кружевину на её платье. — О, Тава! У неё воды?! Сара испуганно забегала глазами по лицам женщин, сжимая в пальцах влажную ткань. — Мне кажется, у неё начинаются роды. — вставила Тава неуверенно, — Я сейчас кого-нибудь позову… Я позову врача! — и подскочила к телефону, набирая номер уже известного всем доктора Вудфорта. Сара наклонилась вперёд, обхватив живот руками. Фрэнк увидел, как расширились её глаза, и в панике ретировался от сестры. Несмотря на боль, Сара рассмеялась над забавным лицом братика и потянулась к нему. — Подойди, не бойся. Помоги мне встать, Фрэнки. Она произнесла это уверенным тоном, что несколько успокоило мальчика. Он подскочил и взял Сару под руку. — Тебе больно? Больно, да? Иса выбежала в прихожую и дёрнула уткнувшегося в газету, хмурого от наказания Луки Маттео. — Сара рожает! Нужно отнести её наверх. Маттео изменился в лице. В доме начался переполох.***
Фрэнк нёсся через весь Камден и когда, наконец, оказался перед дверью небольшого особняка, его ноги подкосились, и мальчик упал. Ледяной мрамор впился в его руки, и, поднявшись, Фрэнк до боли в продрогших костяшках постучал в дверь. Ему открыл один из головорезов Алфи и уставился на мальца. — Чего тебе? Мальчик знал, что после случая с часами Алфи не захочет откликаться, поэтому, пихнув опричника в живот, влетел в дом. — Стой, ублюдок! Фрэнк рванул на второй этаж и ворвался с ветром в кабинет Соломонса, задремавшего на кожаном диванчике в углу, размышляя о Саре. Алфи проснулся от грохота и попытался разлепить глаза. Детские ручки терзали его сильное плечо. — Алфи! Просыпайся! Мужчина, ничего не понимая, уставился на ребёнка, нахмурив брови. — Фрэнки?! Чтоб меня. — Алфи приподнялся, зарывая лицо в руки, чтобы отогнать сон, — С извинениям ты поздновато. Наслушался сказок от старухи, что в Рождество одно хорошее дело покроет десять плохих, а я не огорошу твой розовый, как у поросёнка, подстриженный затылок оплеухой, ага? — Ай! Ай! — мальчик закричал от вцепившегося в его ухо помощника, что попытался оттащить Фрэнка к лестнице и спустить с неё. — Пусти его, этого оболтуса. Телесные наказания редко выбивают дурь, которую мы из материнской титьки всосали. — махнул рукой Алфи и задумчиво поглядел в окно. Фрэнк захныкал, сжимая ухо: — Я не хотел часы красть! Я чуть с лестницы упал, и Лука заставил меня это сделать, иначе отец задал бы мне трёпку! Алфи ухмыльнулся, усаживаясь за стол: — Это замечательно, что ты исповедался, серьёзно. Санта обязательно принесёт тебе подарок, а теперь брысь отсюда! Помощник пихнул мальчика к лестнице, и тот закричал через плечо, когда мужчина схватил его. — Я пришёл ради Сары! У неё ребёнок! Хочет родиться ребёнок!***
Алфи выбрался из машины, пропустив вперёд Фрэнка, что грел руки в его перчатках. Ухо мальчика горело алым пламенем. Войдя в дом матери, он открыл дверь, ведущую в чулан, и стал снимать с себя пальто и шляпу. Проверив за пазухой пистолет, он предполагал, что этот день не обойдётся без бойни. Послышался спускающийся по лестнице шум мужских голосов. Лука был не согласен с предложением кузена, не желая покидать комнату и дом. Он смотрел с лестницы жалостливым взглядом зелёных глаз на изгибающуюся в постели Сару, которой казалось, что её тело разрывают на две части. — Мама, как больно… как больно! — её сорванный голос был полон ужаса. — Успокойся, милая. Успокойся, доченька… Это ненадолго, скоро всё закончится. — Иса взглянула на доктора, а потом на Таву, что неутешительно опустила глаза. Голова Сары, мокрая от пота и взъерошенная, металась по подушке. Всё её тело разламывалось от боли. Ей казалось, что у неё болят даже ногти, даже кончики ушей, пальцы ног. Иса со слезами смотрела на дочь — она с радостью забрала бы всю её боль себе. Внезапно доктор Вудфорт отодвинул женщину в сторону и, содрав одеяло с ног Сары, деликатно ощупал плод изнутри, затылком чувствуя испепеляющий взгляд мистера Чангретты. — Кажется, мальчик, и идёт тазом, к сожалению, — проговорил он задумчиво. — Второй ребёнок лежит головой. Женщины встревоженно переглянулись. Дарби стоял у стены, бледный, взволнованный, и то и дело вытирал лицо от холодного пота. Сара поднимала голову, сцепив зубы, скулила точно побитый щенок и снова падала на подушки. Доктор напрягся: — Попробуем поставить её на колени. Джентльмены…долой. — и махнул рукой в сторону присутствующих мужчин. Иса подхватила его предложение с энтузиазмом, помогая Саре сменить положение. Маттео попятился к выходу вслед за Дарби, но Лука не спешил уходить, наблюдая, как Тава вздёрнула вверх вымокшую ткань ночного платья на теле Сары. Сострадание буквально съедало мужчину. — Luca? Luca, non ti serve qui. (Лука? Лука, ты здесь не нужен.) — уверял молодой человек своего старшего кузена, — Questo non è il nostro cammino! Lascia fare a donne esperte. Cosa intendiamo noi uomini nel parto? (Это не наша стезя! Предоставь это дело опытным женщинам. Что мы смыслим в родах?) Лука ткнул в лицо доктора пальцем, и женщины подняли глаза на его устрашающее лицо. — Если ты, лекарь ебАный, допустишь ошибку, знай… Я в любой момент достану тебя. И убью. Маттео с силой выволок Луку, толкая его в грудь, пока тот предупреждающе держал палец на Вудфорта. — La tua presenza qui non servira 'a niente, Luca. (От тебя тут мало толку, Лука.) Andiamo al pub a bere qualcosa? (Лучше пойдём выпьем?) Чангретта посмотрел на Маттео как на упавший метеорит, нехотя спускаясь по лестнице, подгоняемый другими мужчинами. — Я её муж! — заявил он по-английски, зная, как Сара не любит, когда он говорит на родном языке, — Она — моя жена, которая рожает моего ребёнка. А ты… — хрипло проговорил Лука, ткнув пальцем в грудь себя, а затем Маттео, свирепо посмотрев на кузена и заострив и без того острые черты, продолжил, — а ты предлагаешь мне пойти в ебучий паб?! Va fa bocca di questo pub! (В рот я ебал этот паб!) Маттео опустил плечи, и тут вмешался Дарби, опуская руку на плечо зятя: — Ну что нам остаётся, отцам? Только ждать. Мужчина сбросил с плеча руку отца жены: — Vattone! (Да пошли вы!) — и, поправив пальто, выбрался на улицу в сопровождении своих людей. Алфи, швырнув на крючок шляпу и шарф, проверил обойму револьвера, шмыгнул и, пригладив волосы, поспешил наверх, к Саре. Дарби стоял под дверью и слушал каждый вырывающийся из спальни звук. — Всё, ребенок идёт. — оповестил голос врача. — Держите ножки, мистер Вудфорт! — проголосила Тава. Показались ягодицы, затем ножки, и ребёнок выскользнул из утробы матери прямо в руки доктору. Соломонс поднялся наверх, где, кусая ногти, базировался Сабини. Столкнувшись взглядами, переполненными взаимной враждой, мужчины потянулись за оружием. — Если ты не возражаешь, дружок, то я хотел бы подождать здесь, чтобы просто убедиться, что с Сарой всё в порядке. В миг Оттавио ударила мысль, что его дочь рожает вовсе не от мужа, а от мужчины, что стоял с ним под этой дверью двадцать лет назад. Их руки зависли над плечевой кобурой, повисшей на ремне, охватывающем плечи. Лица господ скривились в ожесточении, как в ту же секунду за дверью раздался громкий захлёбывающийся плач здорового ребёнка. Через мгновением за ним последовал чуть осипший, менее звонкий плач второго малыша. Алфи оказался в замешательстве, ровно как и Дарби, что не знал о двойном празднике. — Мальчики! — завопила Тава, и стоящие под дверью мужчины переглянулись, их глаза встретились, и они, словно сговорившись, одарили друг друга совсем скромными улыбками. — Чудесные близнецы! Иса восторженно улыбнулась. Пушок на головах двойняшек был светлого оттенка, а личики, абсолютно одинаковые, гладкие и нежные. Сходство с Алфи для Тавы и Исы, казалось, было поразительно и заметно в мальчиках с первого взгляда. Новоявленная мать оторвала голову от подушки, пытаясь взглянуть на младенцев. Доктор осмотрел близнецов, положил Саре на живот и критически подметил: — Маловесные. Какой срок родов вам поставили? Сара забегала глазами, облизывая пересохшие губы: — Сем…семнадцатое января. Она увидела серые глаза своих сыновей, и ложь во благо мягче сошла с её уст. Мальчики под взглядом матери сразу смолкли, будто поняли, что им всю жизнь придётся играть в игру, правила которой они не усвоили. Тава увидела, как Сара улыбнулась сыновьям, и ей стало грустно. Она больше не увидит их и почувствовала, что ей будет непросто отдавать чужому мужчине красивых близнецов, но она должна. — Тогда понятно — недоношенные, судя по сроку. А так и не скажешь, если бы не вес. Что ж, ладно, получше пеленайте их и держите ближе к теплу, так и допекутся с божьей помощью. Иса опустила глаза и взяла дочь за руку, легонько пожимая, пока доктор давал рекомендации. Тава завернула малышей в новые одеяла и прижала к себе, пытаясь впитать в себя это единение с внуками. Дарби сидел под дверью вместе с Алфи. Они молчали, вслушиваясь в доносившиеся за дверью неясные звуки. Оттавио впервые заметил, что Алфи нервничает, ожидая исхода родов. Он видел, как тот выкручивает суставы, то и дело щёлкает часами и что-то бессвязное бормочет себе под нос на иврите. Тава вышла из комнаты, сталкиваясь с сидящими у стены мужчинами: — У нас близнецы! Прекрасные мальчики, похожие друг на друга как две капли воды! Оба одновременно вскочили с мест и бросились к хозяйке дома. Лицо Алфи осветилось. Он подошёл ближе и стал всматриваться в лица младенцев, в каждую черту; изучал формы их маленьких пальцев, вдыхал их запах. — Какие крошечные. — выдавил он. — Они крошечные, но здоровые. Кто бы мог в это поверить, а? Два маленьких чертенка! Разве это не чудо?! Сара подняла взгляд на Алфи и увидела, как в зеркале, в его глазах те же чувства, которые испытывала она сама по отношению к их общим детям, но она не могла их описать, поэтому отвернулась. От неё не укрылось и дикое желание Альфреда, заключённое в горящих недобрым огоньком очах, заполучить близнецов рано или поздно, той или иной ценой.***
— Это ты, Маттео? Алфи Соломонс ленивым шагом вошёл в гостиную и уставился испытуемым взглядом на Маттео, молодого итальянца и правую руку Луки Чангретты. Маттео, поправив зачёсанные волосы, держа в руке чёрную папку, поприветствовал еврея. — Ну, — прохрипел Альфред, — что ты принёс для меня в этот раз, дружок? Маттео встал у камина рядом с близстоящим столом и протянул Алфи маленькое письмо. Соломонс догадывался, каков будет ответ на его просьбу к Саре ежемесячно видеться с ней и сыновьями, который звучал примерно так: «Прошу тебя, оставь меня и моих сыновей в покое.» Разворачивая конверт, Алфи ещё хранил надежду на благоприятный ответ. «Иди к дьяволу, Алфи! Ведь именно дьявол сидит в твоей голове и требует, чтобы ты окончательно разрушил мою жизнь.» Алфи улыбнулся. Такого ответа ещё не было, значит, он смог вызвать в душе Сары гнев. После стольких лет безразличия любое чувство по отношению к нему приветствовалось. Он опустился за стол и принялся расспрашивать Маттео о Саре. Молодой человек рассказывал ему столько, сколько смог узнать: о её делах, о здоровье и отношениях с Лукой. — А как там мои наследники? — прямо спросил Алфи, обводя глазами вошедшую в гостиную мать и закрывшуюся за ней дверь. Тава молча подошла к столу и с радостью впилась глазами в фотографии близнецов, выложенные мгновением ранее Маттео. Она рассматривала родные ей лица и мысленно сравнивала с Алфи. Да, они были похожи. — По последним новостям из особняка Луки известно, что мальчики заболели корью. Высокая температура и всё такое. Алфи нахмурился, откидываясь на спинку кресла, держа в руках общую фотографию сыновей с остальными детьми в детском саду. — А хули Лука делает, м? И куда Сара только смотрит… М-да. Своими каверзными вопросами Алфи буквально выудил у Маттео всё, что он знал о причине недуга детей. — Сейчас сеньора Чангретта только-только завершила основание модельного бутика. — сказал Маттео в её оправдание, — Провела первое дефиле и попробовала себя в роли модели. — он выложил фотокарточки, — Весьма успешно — рост и внешние данные позволяют. Алфи издевательски хмыкнул. — Помимо этого, как вам уже известно, у Сары есть один кинозал закрытого типа для «верхов». Плюс муж, требующий внимания. — И что? — надулся Алфи, точно индюк, не желая слышать о Луке. — Теперь у неё не осталось времени на сыновей из-за слащавого макаронника? Тава задумалась, рассматривая фотографии Сары на подиуме, а после протягивая их Алфи: — Никогда уже не бывать нашей девочке прежней. — Вы, мистер Соломонс, особо бы не убивались, хочу сказать вам: теперешняя Сара не похожа на прежнюю юную девушку. Внешность её сильно изменилась, характер — и того больше, а тот человек, который остаётся её супругом, сердечно просит от неё ещё одну пару. — Забавно. — заметил Алфи, изо всех сил стараясь казаться спокойным. — Пусть Лука не прыгает выше головы в попытке выбить дубль. Маттео, опустошив папку, кинул взгляд на дверь, тем самым дав понять Алфи, что он покидает это место. — Прежде, чем ты исчезнешь ко всем херам, — Алфи швырнул пачку купюр, и та, пролетев через стол, остановилась возле руки Маттео, — Дай слово, что устроишь мне встречу с Сарой и детьми! Суть в том, что я всё равно увижу её и мальчиков, чего бы мне это ни стоило, но хотелось бы обойтись мирным путём-таки. Маттео поджал губы: — Лука не допустит этого. Прольётся кровь. Войны будет не миновать! — С твоей помощью всей этой ебани можно будет избежать, — продолжал гнуть своё Алфи, — Даже если я пристрелю Луку, то скажи мне, будет ли Сара так сильно страдать, потеряв его? Тава прервала сына: — Ты готов полностью разрушить её брак, её устоявшуюся жизнь сейчас, когда она почти совсем забыла тебя, чтобы снова ввергнуть её в исчадие страданий? — Так ты считаешь, что она совсем забыла меня? — воскликнул он, обращаясь к матери, — Ты же знаешь, что она закрывает глаза с ним, а под веками видит меня. Потеряв её, совершив ошибку, я жил все эти годы в аду и нигде больше! Тава истерически рассмеялась: — Твои бесы плясали на юном теле Абигаль! Алфи нахмурился: — Возможно, но они не оставили на ней и следа. — стукнул он по столу. — Своди эту преданную, привыкшую к ежедневным истязаниям собачонку к доктору. Убедись в своём недомыслии, да, когда перед тобой откроется завеса её жалкого девственного тела. — Алфи поиграл пальцами в воздухе, — Прихвати и мистера Левинсона, пусть он посмотрит на свой впихиваемый каждому богатому засранцу товар. Тава покачала головой: — Порой мне кажется, что тебя зачинал не человек, а сам дьявол! Алфи вымученно улыбнулся: — Порой мне тоже так кажется. Однако ты страстно хотела видеть рядом с собой внуков, не так ли? Тава закашлялась и вышла из гостиной, прихватив с собой снимки. — Я это к чему… — проводив её взглядом, но не получив ответа, Алфи перевёл взгляд на Маттео, — Лука ей вряд ли многим дороже, чем псина или кот. Никогда не быть ему любимым ею так, как был любим я. А теперь подойди сюда и слушай: я тебя либо уговорю, либо заставлю, блять, сделать то, что мне нужно — решай уже сам, да? А нужно мне немного — увидеть Сару и близнецов. Маттео широко раскрыл глаза и заговорил: — Лука намеревается отправиться в Англию уже завтра. — Зачем? — За Шелби, за Томми Шелби, в обмен. Он отдаёт ирландцам живого Томаса, а они взамен отдают часть заводов и территорию. — отчеканил Маттео, и Алфи довольно хмыкнул. — Ты же знаешь, с кем его свести первым делом, чтобы сделка не состоялась, правда?