***
Вчера Алфи Соломонс был на пределе. Девушка, что сидела на его коленях прилично занюхала кокаина, и позволяла трогать её там, где Алфи хотел. Её звали Эдит, ей было семнадцать и она считала себя тонкой натурой, шмыгающей носом как можно громче и драматично размахивающей руками, чтобы все вокруг знали, что она приняла кокаин. У Алфи не хватило желания сказать ей, что она ведет себя как чертова обезьянка, потому что он был занят тем, что в тени пьяных молодых людей высматривал ирландцев. В этот полдень он закинул удочку в водоем Чангретты и теперь выжидал, чтобы вовремя дернуть улов на себя. Его глаза блестели от азарта, и он должен был признать, что путь, которым он собирался отобрать у Луки Сару пропитался определенным охотничьим очарованием. Миссис Чангретта — маленькая успешная птичка действительно верила, что знает жизнь и, поплавав в большом море Луки, уже отказывала Алфи нырять в его черное озеро. Какой же она была неловкой на самом деле. Все эти пышные снимки, где она почти не скрывает чудесных изгибов, манящих мужчин, были просочены точно вафельный торт кремом, её внутренней неуверенностью в себе, что она так тщательно прятала. Её улыбка была поддельной, а статусность хлипенькой, точно карточный домик. Как только Лука покинет свой пост, её воздушный замок успеха и власти сдует ветром и она сочтет спасительной соломенкой возможность вернуться к Алфи. Привыкшая к хорошей жизни, она уже не сможет ужиться в простоте. Через несколько дней после краха Луки он выяснит все её дела, и Алфи с нетерпением ждал этого. Она была его особенным ягненком, почти таким же, как Эдит, но последнюю нужно было забить, в то время как первую нужно было холить и лелеять. Но прежде спустить с Неаполитанских небес на Лондонскую землю. Это должно было стать для неё жизненным уроком. Он только надеялся, что она поймет, как ей повезло, что он снова тянется к ней, проявляет интерес к сыновьям, к вдове, к матери-одиночке, которой будет сложно найти нового мужа с двумя довесками. Алфи шёл на это, даже если это было в основном для того, чтобы убить прошлое, наверстать упущенное и искупить таким образом всепоглощающее чувство вины. Алфи протянул Эдит бокал лимонада, также, как когда-то он предлагал этот простой напиток Саре и она была благодарна в её возрасте, но Эдит взглянула на мужчину, как на идиота, причем полного. — Лимонад?! Смех пробил еврея: — Я так уродлив, что на трезвый взгляд ты не сможешь расслабиться подо мной? Эдит хмыкнула и Алфи предложил ей выпить виски, и она залпом приняла в себя веселящий настой, как он и знал, потому что во рту у нее теперь было суше, чем у монахини, а вся нижняя часть лица онемела. — А что делать мне, если я не смогу расслабиться над тобой? — спросил он с издевкой. Эдит усмехнулась и пожала плечами. — Я надену на твою голову тканевый мешок и займусь делом. Алфи взглянул на её округлую грудь. По ее улыбке он догадался, что их касались чаще, даже ненароком, чем члена футболиста за все игры, но его это не волновало. Бриттон Дойл беспокоился о состоянии своей младшей сестры и без сомнения знал, что за его недосмотр сестрица крупно поплатится, если проведет ночку с еврейским гангстером. — Оставьте ее в покое, мистер Соломонс. Давай, Эдит, вали домой. Эдит откинула с лица свои растрепанные светлые волосы и воинственно сказала: — Отвали, братец, мне почти восемнадцать. Ее враждебность передалась Алфи теперь, когда он наблюдал за небольшой сценой, разворачивающейся перед его глазами. — Почему тебя это трогает? Бриттон пожал плечами. — Она моя младшая сестра. Алфи улыбнулся: — И что? Ты на страже её невинности или что? Она кивнула, и Алфи сухо посмеялся. Бриттон знал, что его обыграли, но он попробовал еще раз, зная, что сестра ввязывается в интрижку с Соломонсом. — Да ладно тебе, ты с ума сошла. Давай, Эдит, иди домой, а? Алфи взглянул на часы и прихватив Бриттона за грудки, проговорил: — Закрывай паб. Разгоняй всех. — А затем повернулся к Эдит и подмигнул ей. — Иди домой, дорогуша. Молодой мужчина хотел возразить, но зашедший за стойку Томас Шелби, подтвердил слова Соломонса. — Поторопись. — отчеканил он в лицо владельца и бармена. Через сорок минут паб опустел. Бармен поставил на стойку бутылку виски, и Томас лакал его в умеренных количествах вместе с Артуром. Алфи фыркал, что-то отмечая в газете. Ожидание было утомительным. — Как ты узнал, Алфи, что Чангретта вступил в заговор? — спросил Томас, шипя от дразнящего горло напитка. Алфи откинул газету и оперся на трость, задумчиво поджимая челюсть. — Заморские пташки напели. Эта фраза заставила Алфи почувствовать себя всё более и более предприимчивым. — На самом деле она была уже почти готова… — прохрипел он, снова заворачивая в непонятную бездну размышлений, — раздеться и пойти на это, пока я продолжал уговаривать её. Если бы ее брат не вмешался… Я к чему веду, да? Что поколение девушек всё более… — Алфи стал потирать подушечки пальцев, — и более испорченное, с ними трудно растить детей, ведь они сами по большому счёту ещё дети. Том ухмыльнулся: — Они не видели войны, что с них взять? Новая отполированная машина подъехала к пабу. Следом вкатилась другая, аналогичная ей. Томас ждал и курил, напрягая зрение и высматривая Луку Чангретту. Итальянец оказался осторожным и за минуту подъехала ещё одна машина. В каждой было по четверо людей, вооружённых и подготовленных. — Восемь смертников вместе с Лукой, да? — бормотал себе под нос Соломонс, постукивая грубыми пальцами по трости, поднимаясь и наблюдая за движением двери и за грохотом, с которой она отворилась, — Добро пожаловать-таки… Лука медленно вошёл в заведение, осмотрелся и приблизился к мужчинам, что отказались от тесных объятий, не ограничившись даже коротким рукопожатием. — Вот они, последние, блять, в своем роде. — заметил Лука и улыбнулся стоящему за его спиной Маттео. На мужчине были элегантные брюки и элегантный пиджак, его золотые часы были с тонкой оправой и явно дорогими. У него были хорошо подстриженные волосы и ухоженные руки, и даже его голос был модулированным. Он казался образованным, похожим на человека, которого, как казалось, уважают и слушают. Алфи невольно скривился. Когда-то он тоже выглядел безупречным благодаря любви женщины. — Вы, как всегда, вместе. Неудачная коалиция. Алфи ожидал от Луки вызов, он даже убедил себя, что ему, возможно, придется убрать этого хитрого ублюдка. Однако, он более чем сознавал, что, если убьет Луку по какой-либо личной причине, то Сара узнает об этом рано или поздно, и вряд ли захочет возвращаться к нему даже если будет вынуждена жрать землю от голода. А вот подвести Томаса к подобному финалу было лихим делом. Лука небрежно пожал плечами. — МакФиллипс отдаст всё свое нажитое богатство в Ирландии мне. Ему придётся. Когда он умрет, и я надеюсь, что скоро, всё добро станет моим. Я во всех смыслах и целях мафиози, и все мне подчиняются. Алфи и Томас видели, как расширились зрачки Луки при этих словах. — Ты закончил свой гангстерский, цыганский путь, Томас Шелби, и тебе лучше смириться с этим. Никто здесь ничего не делает без моего прямого разрешения, запомните. У меня есть связь со всеми болванами, клубами, пабами, дилерами, даже ночными бабочками в борделях, которые косвенно управляются моей женой, моей Сарой или как я зову её дома — car'ой*. Алфи выставил челюсть и медленно моргая, глазел на Луку. — Ты неудачник, верно? — буркнул еврей. Лука ухмыльнулся: — Я купил у тебя, блять, женщину, несколько лет назад за чертовы копейки, и ты называешь меня неудачником? Не про тебя ли по Камдену ходят слухи, что ты отморозил яйца во Франции и теперь ты выхолощенный? Алфи многое предвидел в этот день, но не для того, чтобы быть униженным. — А ты уверен, что тебе не помогли с зачатием, дружок? — Алфи спросил его так обыденно, что многие не сдержали смех. Почти все знали, что причастность Соломонса в зачатии близнецов была решающим коэффициентом. У Луки появилось неприятное чувство, что его положение обсуждается людьми, даже когда они стоят за его спиной. Он посмотрел на них двоих в зеркало бара и увидел, что они были равными главными героями в борьбе за Сару. — Ты вспахивал уже засеянный огород. — Это было сказано с обвинением, с неуважением, которое обычно приберегается на конец действия. Лука не ответил ему. Его лицо сказало Алфи, что он думает об этом и что он не придаст этой фразе никакого значения, не удостоив даже ответом. Но смысл, медленно доходящий до его подкорки был отравляющим. Алфи, оперевшись о трость, знал, что извергнутая им идея пустила корни, как он и предполагал, и он отложил эту мысль для дальнейшего использования. Лука стоял там в течение долгих мгновений, сжав свои жилистые руки в кулаки, и почти электрический заряд прошел через него, когда он постепенно позволил себе вникнуть в этот тезис. Томас снова наполнил свой стакан виски и еще раз отхлебнул, преодолевая желание вмешаться. Но знания, порой, были необходимы, как и слухи. Алфи наслаждался собой и скривившимся лицом Луки. — Когда ты сдохнешь, я смогу спокойно подойти к своим мальчикам, а не ловить их такие похожие на меня маленькие лица с ебучих снимков. Не задаваться ссаным вопросом, скажется ли мой визит на Саре? В голове Луки это просто не укладывалось. Он вдруг с ошеломляющей ясностью осознал, что должен убить Алфи, хотя бы для того, чтобы почувствовать себя сильнее, менее уязвимым от мысли, что все эти годы он воспитывал еврейских детей. А также для того, чтобы убедиться, что пусть и не родные ему сыновья, как и предавшая его Сара останутся в безопасности от Соломонса. Маленькие близнецы были сыновьями его мечты, но они не были его кровью и плотью, и порой он ловил себя на этой мысли, но он хотел бы, чтобы мальчики всегда были счастливы. — Настоящий отец не тот, кто дал жалкое семя. Вбей себе это в голову, жид! Его голос звучал надломленно, и Алфи пришлось уступить ему из жалости и тонкой доли благодарности за то, что Лука все эти годы кормил, поил и одевал его детей. — Но, в том-то и парадокс, что я его дал, будучи, по-твоему, выхолощенным? Лука схватил Алфи за пиджак и Соломонс ухмыльнулся, выпрямившись во весь рост. — Papà, Papà, vuoi continuare ad amarci sapendo che siamo nati da un ebreo? (Папа, папа, ты хочешь продолжать любить нас, зная, что мы родились от еврея?) Алфи каким-то непостижимым образом подражал голосам близнецов, и, слушая его, Лука чувствовал, что вот-вот сойдет с ума от горя. — Этот клоун думает, что самый остроумный? — Ты всё верно понял и запомни это на будущее. Но, "папа" - это хорошее слово, не так ли? Не важно на каком языке оно звучит. — Папа, ты всё ещё любишь нас? Алфи продолжал повторять слово «папа» себе под нос, пока не сказал: — Но кто из нас должен любить их по-настоящему? Если я не ошибаюсь, за эти пять лет Сара больше не родила от тебя даже какую-нибудь неведомую зверушку, не говоря уже о полноценном ребенке, с руками и ногами. Немного подозрительно, тебе не кажется? Тяжелая стеклянная бутылка виски отправилась в Алфи, но он умело пригнулся, как гулкие три выстрела разрезали пространство комнаты.***
Сара плохо спала. Всю ночь ей снились кошмары, виделись ей разные люди, с оружием и без, кто-то гнался за ней и угрожал сыновьям, и сколько бы она не звала Луку но, ни в одной из сцен он так и не появился, чтобы спасти. Наверно, поэтому она проснулась с ясным ощущением тревоги за мужа. В ночь перед отплытием Лука обнимал её всю ночь, а утром, когда они занялись любовью по его инициативе, Сара позволила себя опустить ладони на его спину и коснуться его мышц. Это оказалось не так ужасно, а Лука был счастлив. Он долго целовал её после, шептал любовную чепуху и подолгу смотрел в глаза, пытаясь увидеть в них взаимность. Прощание выдалось затяжным. Они долго стояли в прихожей и всё никак не могли распрощаться. Уже тогда Сара почувствовала первый укол тревоги. Близнецы, как и всегда, встали раньше неё. Пока она лежала в постели, борясь со сном, мальчики умылись, сами оделись и сами прибежали в родительскую спальню: — Вставай, мам! — Мам, просыпайся! Не поднимаясь, она подумала о Луке. Вчера он так и не позвонил, от чего уровень беспокойства в её душе возрос в геометрической прогрессии. Ей так хотелось услышать его голос, но вместо этого сердито подумала о том, что он не нашёл и минуты в своём драгоценном расписании. Она поднялась с постели. Близнецы сидели по разным сторонам и пытались нацарапать что-то в своих альбомах. Сара усмехнулась их бодрости и нежно поцеловала в светлые макушки. Через полчаса они завтракали, Дариен и Эдриен терпеливо сидели за столом в белых рубашках, галстуках и джемперах, ожидая пока миссис Бруно сделает им бутербродов. — А когда папа приедет? — спросили они одновременно. — Не знаю, скоро. — пожала плечами Сара, отпивая глоток кофе, стараясь не кидать взор на свекровь, что абсолютно ненавидела её присутствие в этом доме, чванливо осматривая воротнички рубашек у внуков. — Миссис Бруно, принесите мальчикам чистых рубашек, да поскорее. Негоже чтобы близнецы шли в сад в таком неряшливом виде. — она сказала это по-английски и с чистой демонстративностью, чтобы ткнуть Сару носом. — А когда мы поедем в Лондон? — спросил Эдриен. Одри покачала головой: — Как же вас тянет в этот закоптелый, сырой Альбион. Неожиданный телефонный звонок заставил всю семью вздрогнуть. Сара сразу поняла, что это не Лука. Тон звонка говорил ей, что на другом конце провода сидит не её муж. Шестое чувство не подводило. Подойдя, Сара мысленно возвала к Господу, и подняла тяжелую трубку. — Сара Чангретта. — Миссис Чангретта? С вами говорит сержант Мосс. Ваш муж сегодня утром был найден мертвым. *Cara — от итал. дорогая.