***
Сара внимательно смотрела в запуганные глаза отца, в ширине зрачков которых она могла увидеть своё отражение, заспанное и пропахшее телом Томаса. Накладывая шов за швом, то и дело стирая кровь, перенимая из рук матери смоченную в джине тряпку, Сара ужасалась ранам, что превратили лицо её отца в лоскуты. Руки её были в крови собственного родителя, вызывая тремор и новые версии о том, кто мог сотворить такое с Оттавио, мать его, Сабини. — Кто это сделал с тобой, пап? Дарби запуганно зыркнул на дочь своими шокированными очами и, попытавшись разомкнуть губы, скривившиеся в презрении, шыкнул от боли. Иса вставила своё мнение на случившиеся, промакивая лицо мужа: — Твоя проклятая привычка пьяным лезть к молодым со своими бандитскими неписанными законами, наконец-то, сыграла против тебя, старый чёрт?! — О, мама. — взмолилась Сара, сводя края тканей. — Дай ему объясниться, ради всего святого? Дарби с большой силой разомкнул слипшиеся и запекшиеся губы и из его уст посыпались какие-то невнятые слова, походившие на ругательства. — Ты…по тебе с детства было видно… что ты…вертихвостка. Моя дочь…венец творения…связалась с еврейским ублюдком, и продолжила плодить его зверенышей… Сара пыталась разобрать речь отца, прищуриваясь и склоняясь к его губам. Она поняла, что его гнев направлен на неё, видела как кривилась его мимика. Треск нитки десятого шва оповестил её об окончании процедуры и, обработав, Сара настороженно посмотрела в глаза папы. — Еврейское…ты еврейское… Сара нахмурила брови: — Что? — Ты еврейское вылюдье… — выдавил из себя Дарби, прежде чем тяжелый стук в дверь оборвал девушку, которая открыла рот, чтобы спросить у отца подробности. — Кто там? Фараоны? Сара вскочила с дивана в гостиной и направилась к двери, бросив матери через плечо: — Это Алфи. — Какого черта ему тут надо?! — воскликнула Иса. — Мам, сегодня первый учебный день… Я попросила его приехать и проводить детей в школу. Иса махнула рукой на свою забывчивость, исчезая в стенах дома, не желая сталкиваться с Алфи и его презрением. Распахнув дверь, Сара уставилась в лицо Альфреда, который столкнувшись с ней глазами, задержавшись ровно на миг, увёл их, высматривая в прихожей своих сыновей, привычно отставив челюсть. — Доброе утро, Алфи. — сказала она вежливо, даже нежно, стирая кровь с рук о края платья и от Алфи это не ускользнуло, когда он искоса обвел девушку и её парящий, как ему показалось, стан. Несмотря на трагедию с отцом, Сара была вежлива как ни разу за этот несчастный год и Альфред решил воспользоваться этим, чтобы сблизиться с ней в момент её слабости. — Ага, оно самое. — Сара расступилась, приглашая Соломонса войти. — Неужели мои славные ещё в постелях? К слову, что у вас такого катастрофического случилось, что ты сама позвонила мне, м? Пройдя в прихожую, Алфи окинул взором жилище. Сара подняла глаза на его отражение в зеркале и развела плечами от смятения, поджимая дрожащие от волнения губы. — Вчера вечером кто-то выхолостил моего отца. Алфи дернул головой. — М-да? Сара кивнула. — Лицо превратили в лоскуты — полтора часа зашивала. Прищурившись, Алфи спросил, поражаясь иронии чужой судьбы: — Ты зашивала? Сама, да? — Да, а кто по-твоему должен? — нахмурилась она. Поправив пальто, Алфи восхитился жизнью и её комичностью, сдерживая ухмылку. Надо же! Человек, которого он проучил нашел спасение и помощь в девушке, в собственной дочери, детей которых он жестоко бил. Это ли не злоключение судьбы? — Не плохой домик. Это что, наследие покойного Чангретты? — заметил он, осмотревшись. Сара покивала. — Да, он подарил мне этот дом за близнецов. Алфи протяжно хмыкнул, проталкиваясь в гостиную: — Ладно, можешь не благодарить за эту благодать. — не удержался он. Близнецы сидели в кухне. Дариен наспех поглощал кашу, запивая её сладким чаем, торопясь к отцу, изредка поглядывая на своё отражение, только более понурое и потерявшее всякий аппетит. Эдриен вяло макал ложку в завтрак, порой поглядывая на своего дядюшку, что угрожающе крутил в руке ножичек для масла. Мальчик нервно сглотнул, потирая сонные глаза. Он плохо спал, ему виделись кошмары, в которых фигурировал Фрэнк. Вздохнув и потянувшись за бутербродом, Эдриен ахнул, когда дядя перехватил его руку и занёс над ней нож. — Вспоминай все молитвы, какие знаешь, потому что до конца этого школьного дня ты не доживешь! Эдриен испуганно молчал, смотря в разъяренное лицо Фрэнка, пока Дариен хлопал глазами, не понимая что происходит. Алфи политично подошел к дивану, возле которого валялось множество тряпок, пропитанных джином и кровью, а также таз с мутной водой и ножницы. Дарби, накрытый пледом, выглядел мраморным, почти не живым. — Шалом Дарби. Как ты? Жив ещё, сукин сын? — шепотом спросил Алфи, ухмыляясь и плутоватым взором обводя его зашитую физиономию. Дарби взглянул на своего врага, старого друга, одноклассника и партнера, цедя из себя шипящую ненависть. — Пархатый жид… У тебя ещё в школе на лбу было написано… что ты выблядок, ты выблядок… Алфи склонился, чтобы лучше расслышать Дарби и весело посмеялся, обнажая кривоватые зубы, держа руки в карманах пальто. Внезапно, стерев улыбку, Алфи проговорил едва ли не в ухо Дарби: — Лежи теперь здесь, блять, старый ублюдок, размышляй о своих ошибках и жди того дня, когда я приду и облегчу твои страдания тем, что завалю тебя нахер. Алфи усмехнулся ещё более открыто, прорезая взором Дарби, рыдающего и растерянного, из носа которого тут же побежала струйка крови. Слыша приближающиеся к гостиной шаги, Алфи выпрямился, хватая со стола тряпку, грубо стирая кровь, заметив периферией Сару. — Ц-ц-ц, — прищелкнул он, не стягивая едва заметной ухмылки, — Каков бедняга, да-а. — сиротливо добавил Алфи, поворачиваясь лицом к Саре, которое выражало уже почти естественное сочувствие, присаживаясь в кресло. Сара принесла ему чашку чая, и, когда она поставила ее на маленький журнальный столик, то присела рядом с ним на боковину, Алфи окинул её взором, а Дарби издал стон. — С тобой всё в порядке? Это было больше утверждение, чем вопрос, и Сара попыталась улыбнуться. — Да, я в порядке. Алфи поцеловал её хрустальную ручку, поднимаясь с кресла. — Могу я сегодня оставить обоих близнецов с тобой, Алфи? Не хочу, чтобы они смотрели на дедушку в таком состоянии. — Сара проследовала за мужчиной в прихожую, обводя его широкую спину. Соломонс удрученно кивнул. — Конечно, можешь. Поужинаем вместе? Сара усмехнулась. — Извини, но у меня слишком много дел. — обводя дом. Алфи выпрямился. — Знаешь, когда ты позвонила мне этим утром, я почему-то вспомнил, какая у нас с тобой была любовь. Сара подняла брови: — И какая же? — Сильная, не так ли? Настолько сильная, что по дому теперь бегают двое мальцов. — заметил Алфи и Сара хмыкнула. — Поэтому ты продал меня и этих детей за несколько тысяч? Забавненько. Потерев бороду, Алфи продолжил, будто и не слышал её. — У нас была сильная любовь. О такой любви только в одной твоей книжонке было написано. Грозовой перевал, кажется. Сара почувствовала, что краснеет. Но она спросила твёрдо и спокойно, не отводя взгляда: — И что? — Как у Кэтрин и Хитклифа, твоя душа и моя душа созданы из одной любви, любви моей матери, из одной веры — иудаизма, к которой мы принадлежим, из одной страсти, из одной неуёмной и бешеной жажды жизни. С кем бы ты не была, все эти годы ты будешь вспоминать меня, как Кэтрин вспоминала Хитклифа. Сара хохотнула: — Но разница в том, что Кэтрин променяла сердце Хитклифа на не принадлежащий ей рай, а ты променял меня на бумажки! — выплюнув эту мысль, Сара была разгневана очередным пустым разговором. Близнецы выскочили из кухни, одетые в школьную форму, держа в пальцах недоеденные бутерброды, и Алфи с Сарой тут же натянули фальшивые маски. — Папа! — выпалил Дариен с набитым ртом, зарываясь в объятия отца. — Папа… — голос Эдриена, прижавшегося к плечу папы прозвучал облегченно. — Пойдем, папа… — он обернулся, поглядывая на Фрэнка, стоящего в дверном проеме, сложившего на груди руки. Сара попыталась переварить это утро, когда её разбудили ранним утром и вручили выхолощенного отца, а кульминацией стал разговор с Алфи, поправляя пиджачки сыновей. — Люблю вас. Хорошего дня! Алфи вывел детей из дома за руки, держа на плечах их маленькие рюкзачки. После, как и до уничтожения Сабини, Алфи был отцом года. Кто мог очернить человека, который хотел быть со своими сыновьями, подготавливая их к школе, провожая в первый день? Это было идеальное алиби. Он знал, что его скорее всего обсуждают и эти слухи скоро доползут до ушей Сары, и ему было наплевать на это. Алфи дал себе четкую установку — в разведенной смуте он присвоит себе детей. Алфи был настроен решительно — он не даст Саре покоя и мира с другим мужчиной. Алфи никто не пугал. Он не столько гордился этим фактом, сколько принимал его за истину. Не было никого в этой стране, кто мог бы вселить страх в его сердце. Он был полностью уверен в своих силах. Он всегда был сосредоточен, чтобы не отклоняться от того, что решил сделать, и он умрет прежде, чем признает свою неправоту. Дверь в автомобиль закрылась с громким хлопком, и Алфи слабо улыбнулся, поглядывая на второго близнеца. — Ты выглядишь так, будто я тебя в преисподнюю везу, м? Эдриен мог бы заплакать, его глаза покраснели, но в жутком замешательстве малыш смог не проронить слез. — Я чувствую себя плохо, пап. Я не смогу сегодня учиться, потому что у меня болит голова. Алфи усмехнулся. — А хвостик у тебя ещё не вырос? Маленький, как у поросёнка, не? Эдриен печально покачал головой. — А ты проверь, дружок, потому что врать папе не кошерно, ага? — Мне правда плохо. — его голос был дрожащим и Алфи напрягся, мальчик заставил его забеспокоиться. Прижав к себе сына, Алфи приложил ладонь к его маленькому лбу и задумался. — Раз у тебя простуда, приятель, то, что же ты раньше, при маме не сказал, а? Эдриен даже не пытался играть, его лицо и общее состояние — всё говорило за себя, и Алфи мягко сказал: — Ладно, проводим Дариена в школу и поедем домой. Я вызову доктора, а позже сообщу твоей маме. Ей сейчас до самой себя-таки. Эдриен тяжело вздохнул, и Алфи еще раз посмотрел на него с беспокойством. Малышу явно кто-то докучал, он выглядел напуганным, подавленным и вялым. Это было в его больших глазах, которые стали маленькими и потерянными. Его ребенок выглядел очень больным — от темных кругов под глазами до серости чуть смугловатой кожи. Уложив сына в большую двуспальную кровать, Алфи укрыл его тяжёлым одеялом и ласково поцеловал в лоб. Вынув из детского ротика, зажатый в пространстве выпавших двух передних зубов, термометр, Алфи взглянул на шкалу делений и нахмурился. Мысленные мольбы Эдриена не сработали. — Тридцать шесть и один, приятель. Ты здоров. В чем тогда дело? — спросил он строго, запуская руки под его домашние рубашку и штанишки, сравнивая температуру тех или иных частей тела. Эдриен насупился и заплакал, слезы его беззвучно потекли из глаз, и малыш даже не пыталась остановить бурный поток, собирая их языком. Алфи стало страшно. Он взял мальчика на руки и крепко обнял его. — Что с тобой, мой славный, м? Какое горе тебя настигло, что ты сам не свой в последнее время? — его голос был мягким, заботливым, и это стало гибелью для Эдриена. Сочувствие папы заставило малыша зарыдать громко и резко, повиснув на сильном плече. Алфи качал мальчика и пытался прошептать ласковые слова, которые знал и которыми успокаивал Сару много лет назад. Это были слова, которыми пользовались современные отцы для своих чад. Алфи вспомнил своё детство: когда он плакал, то получал от отца подзатыльник в качестве успокоительного. — Что тебя так огорчило, м? Скажи мне, дружок, скажи своему папе. Эдриен все еще всхлипывал и дрожал, как будто ему было холодно, будто его бил озноб, уткнувшись в рубашку отца. — Ты из-за дедушки так распереживался? — Нет, дело не в этом пьянице. — жёстко ответил Эдриен и Алфи был поражен его тоном, а также словарным запасом. — Я просто приболел, пап. Клянусь, у меня болит голова. Можешь дать мне сиропа? Алфи проглотил возражение. Так называемая головная боль не сопровождалась температурой, а лоб малыша был прохладным, также как и щеки. У близнецов было отличительное характерное им и их матери свойство — при малейшей подъёме температуры животы их становились прохладными на ощупь, а бедра слишком горячими, но сейчас они были одинаково естественными. Алфи положил ребёнка в постель и послушно отправился вниз, чтобы добыть сироп. Он знал, что, как только его сын отдохнёт, то он получит всему этому хоть какое-то объяснение. Алфи надеялся, что это не связано с Дарби и его ужасным видом, и тут же отбросил эту мысль, чувствуя себя виноватым. Что бы это ни было, Дарби уже не мог нанести мальчику урона. Алфи опустился за стол и выудил из брючного кармана портсигар, а из него сигарету, поджёг её и, сделав глубокую затяжку, осмотрел тлеющую папиросу. Он никогда не дружил так тесно с никотином, и на самом деле не нуждался в нём так остро, как многие другие, но сейчас он просто не знал что делать и старался сосредоточиться, а сигарета с бегущим угольком концентрировала внимание и отсеивала всё лишнее. Такова была её эстетика. Сделав затяжку и выпустив в стол крупные кольца дыма, Алфи поджал губы. Нет, его сына что-то сильно беспокоило и это что-то плавало на поверхности. Он не мог себе не признаться, что его сын сегодня выглядел достаточно паршиво, и Алфи решил, что если у Эдриена болит голова, то, возможно, этот недуг следствие причинённого ему расстройства. Если причиной переживаний был не Дарби, то под прицел попадала сама Сара. Но она была их матерью и это было бы сверхъестественно, если бы она причинила своему сыну вред, в этом Алфи был уверен. Могла ли собственная мать огорчить своего ребёнка? Алфи был сбит с толку, но в то же время был достаточно разумен и подбит ревностью, чтобы раскрутить любую версию. Эдриен был так расстроен, и ему нужно было успокоиться и поспать. Но Алфи напугало поведение ребёнка, это было так нехарактерно для его сильного и волевого сына, и Алфи надеялся, что это нечто, потревожившее малыша не слишком ужасное, что нельзя исправить даже смертью Томаса, не так ли? Он глубоко вздохнул и направился к телефону, набирая номер Сары, чтобы получить этот чёртов сироп.***
После обеда маленький Эдриен лежал в постели, ел печенье с тёплым молоком и слушал прислугу, пока та читала ему еврейскую сказку, когда Фрэнки подошёл к особняку, держа в кармане сироп, что передала его сестра. Эдриен безумно боялся своего дядюшку, но находясь в постели с печеньем, малыш мог успокоиться и наслаждаться ощущением безопасности, весьма бодро крутя головой и перебивая женщину. Как только Фрэнк вошел в жилище, атмосфера изменилась, и Алфи, который говорил по телефону, кивнул Фрэнку в сторону кухни, чтобы тот поставил сироп на стол и проваливал. Фрэнк знал, что после того случая с кражей часов Алфи больше не доверял ему, опуская на стол флакончик вовсе не с сиропом от головной боли на травах, а отцовский героин, сорвав с него бумажную этикетку, предварительно вымочив её в луже, смешанный с травяным настоем из другой бутылочки. Фрэнк улыбнулся своему отражению в стеклянном шкафу, наслаждаясь создаваемым эффектом. Собравшись с силами и состроив гримасу беспокойства за племянника, Фрэнк прошёл в гостиную и обратился к Альфреду напрямую, впервые за много лет. — Алфи, можно мне немного побыть с племянников, пожалуйста? Я беспокоюсь за него. Отняв от уха трубку, Алфи посмотрел на подросшего мальчика, которого он когда-то по-своему любил, чьи черты лица были отняты у его старшей сестры, выражение которого было таинственно угрюмо, а в голубых очах плескалось взявшееся из неоткуда отчаяние, и сухо улыбнулся, прищурившись. — Можно. — сказал он, пронзая юношу пытливым взглядом, — К слову, глупый юнец, я слышал о твоих выходках на улице, так что попробуй только что-нибудь выкинуть, и я пойму, да? Фрэнк посмотрел в глаза мужчине и серьезно сказал своим ломающимся голосом: — Я буду паинькой, Алфи. — Эти двое прекрасно понимали друг друга. Фрэнк развернулся и побрел наверх, оставив роковой ход за Алфи, потому что сегодня его израненный отец нашёл в себе силы и приподнявшись с подушки, предупредил сына — ещё один малейший инцидент с близнецами, и ему наложат такое же количество швов. Фрэнк понял, что его отец — живое олицетворение еврейского гнева. Он никогда не мог подумать, что их жизнями на самом деле руководит Алфи Соломонс, и что именно он вершит судьбу их семьи. А от Фрэнка требовалось быть осторожным, поэтому он улыбнулся своему маленькому племяннику, войдя в спальню, пока позади него стоял Алфи с лекарством в руках и спрашивал его о необходимой дозировке. — Две столовых ложки и запить водой. — быстро сказал Фрэнк, крепко обняв своего племянника и широко улыбнувшись в его оцепеневшие лицо. Алфи что-то промычал себе под нос, наполняя ложку снадобьем, протягивая её сыну. Эдриен послушно открыл свой маленький ротик и Фрэнк восторженно и с тонкой улыбкой наблюдал, как его племянник, сморшившись, быстро проглотывает, запивая всё водой и возвращаясь в постель.***
Иса поставила перед мужем большую тарелку супа, и он с благодарностью кивнул. Она поднесла к его губам ложку и почувствовала как ненависть восстала в ней. Она заставила себя взглянуть на его лицо, потому что знала, что это важно, чтобы он не казался ей отвратительным. Иса кинула короткий взгляд и ужаснулась, сдерживая этот шок внутри, потому что её муж выглядел ужасно. Ему было наложено более тридцати швов, и если бы они были выполнены кем-нибудь, а не его дочерью, то Дарби мог бы это вынести с честью. Но тот факт, что это была их любимая дочь, которую Дарби обожал, их дочь, которую каждый из них по своему предал, и именно она помогала им в трудную минуту. И все же Исе было жаль его. В свое время Дарби всегда заботился о том, чтобы на столе была еда, дети — одеты, а их дом был хорошим. У Дарби всегда были посторонние женщины, и Иса приняла его таким, какой он есть. Дарби попытался проглотить ложку тёплого супа и слезы сами побежали из его глаз.***
Сара сидела в небольшом ресторане за обедом, пытаясь отвлечься от тяжёлого утра, распахивая бархатную коробочку, из недр которой поблескивало золотое помолвочное кольцо. Её брови взмыли вверх, рот приоткрылся, глаза засияли и наполнились влагой, а руки, что этим утром зашивали раны отца, стирали кровь и слезы, теперь дрожали от счастья. — О, Томми, оно прекрасно… Она с трепетом смотрела на украшение, подаренное ей Томасом, пока он не начал произносить заветные слова, которые она мечтала услышать ещё от Алфи, мать его, Соломонса! — Стань моей, Сара? — тихо, но уверенно сказал Том, — Пусть это немного поспешно, но моя задача была не только соблазнить тебя… И с годами я понял, что нужно доверять сердцу, а моё сердце желает только тебя. Сара примерила украшение и весело рассмеялась, прикрывшись руками. Слезы невольно брызнули из её глаз. — Я никогда в жизни не чувствовала себя более счастливой, Томми, чем сейчас, но…подходящее ли время? — Я найду время, мы вместе найдем время, несмотря на трагедию с твоим отцом, бытовыми неурядицами или взрослением близнецов. Томми обнял её и Сара была расслабленной, такой парящей в его руках, что он чувствовал себя так, словно выиграл шанс на счастье. За эти минуты Сара постепенно снова стала той девушкой, которую он впервые увидел в забавной школьной форме, а теперь, она касалась его губ, являясь женщиной, в которой он нуждался. Прошлая ночь была одной из самых насыщенных ночей в его жизни. Сара отдались ему с такой силой, с какой не отдавалась ни одна женщина. Вся боль, все страшные блики прошлого, все печали и предательства померкли, когда Сара растворялась в Томми, ознаменуя своими сладкими стонами начало новой, счастливой и настоящей жизни. Том нежно поцеловал её в губы, и Сара прижалась к нему ближе, слыша биение его сердца, что успокаивало её, как шум прибоя. Прошло так много месяцев, тёмных и долгих ночей с тех пор, как Сара снова почувствовала спокойствие и абсолютный покой на душе. Это было большим счастьем — жить и не думать о прошлом, не бояться завтра и не терзаться муками, и ей хотелось, чтобы это чувство обитало в её сердце как можно дольше. Теплый лоск солнечного света озарял гостиничный номер и просторную постель, устеленную бежевыми простынями. Сара лежала на животе, тая от нежных касаний губ Томаса по её спине, медленно сползающих к ягодицам. — На следующей неделе я познакомлю тебя с моей семьёй. — медленно протянул он и Сара подняла голову, переворачиваясь на спину, встречая его мужественную наготу. — С семьёй? Том поцеловал её в губы и опустился рядом. — Да, с моей семьёй. А потом, — Том задумался, прикусив губу, — Прежде чем ты с мальчиками переедешь ко мне, мы расскажем обо всём Алфи. Сара растеряно села, пряча свой стан в одеяле, во все глаза смотря на Тома. — Ты должно быть действительно доверяешь ему, Том, и зря — Алфи убьёт тебя. Мужчина улыбнулся. — Надеюсь, что до этого не дойдёт, милая. У Алфи никогда не было на это причин, пока те в свою очередь были у меня. Сара покачала головой, тревога стала расти в её душе, а Том размеренно запустил в губы сигарету, закинув левую руку за голову. — Алфи другой, ему не знакомы понятия чести. Он в значительной степени сам по себе, от того ему ничего не стоит предать! Том сделал затяжку и протянул сигарету Саре, чтобы она втянула никотин и успокоилась. — Я поговорю с ним обо всём сам, любимая. Не надо волноваться. Такого упрямого Томаса Сара ещё не видела, и она была этому рада. Но теперь она видела, что он существует, и она слышала о его выходках, знала, что в случае необходимости он способен на насилие. Она знала, что он применит свою значительную силу, но только тогда, когда все остальное потерпит неудачу. Он не был мстительным человеком, и ей в этом отношении повезло. Но он был серьезным лицом в этой стране, и по сути она должна бы купаться в его отраженной славе, хочет она того или нет. В конце концов, это была его профессия и его прерогатива — решать, добиваться власти тем или иным путем, иметь друзей и врагов. Сара подумала об Алфи и тут же выбросила его облик из головы. С неё достаточно. Он и так сполна отхватил кусок пирога её жизни, поэтому ему больше не было места в её сердце. Сара провела год в осознании одной крошечной истины — пока вы позволяете кому-то управлять вашей жизнью, так и будет. Пока она позволяла Алфи диктовать свои правила и контролировать её судьбу годами, она не могла испытать чистого и свободного счастья. Даже в день рождения её сыновей искренняя радость омрачнялась обязательной и невыносимой тяжестью тайны, которую она взялась пронести через всю жизнь. Теперь, когда она обрушилась на каждого в её семье, Сара чувствовала себя свободного и поистине счастливо. Сделав затяжку, Сара взглянула на часы. Половина четвертого. За окном было ещё светло и Сара почувствовала естественное саднение в сердце, говорящее о её тоске по детям. Без них всё на этом свете казалось странным. Сара попыталась встать с кровати, чтобы проведать детей, но Томми перехватил её и уронил на простыни.***
Алфи помогал сыну с домашним заданием, ещё раз перепроверяя пересказ Дариена, который никак не мог сосредоточиться на прочитанной истории, то и дело поглядывая наверх, где спал его близнец. Необъяснимое и трудно описуемое беспокойство не давало малышу возможности повторить необходимый материал, пока мысли его плутали в комнате брата. — Родной дом белого медведя Арктика… Алфи вопрошающе кивнул, чтобы малыш продолжал, но тот молчал. — В этих краях…? — покрутил рукой Алфи. Дариен отвлекся и не мог собраться с мыслями. — Пап, пойдём к Эдриену, а? — обеспокоенно прогундосил он. — Круглый год царит сильный холод…— подытожил Алфи, захлопывая учебник, так ничего и не добившись от сына, поднимаясь на ноги. — Ну, пойдём, пытливый мой. Дариен пошёл в комнату другого близнеца, желая разбудить того после тихого часа и убедиться, что с ним всё в порядке. Мальчик запрыгнул на кровать к брату: — Хватит спать! Уже вечер скоро! Голос Дариена был высоким, и Алфи усмехнулся, теребя макушку спящего сына. — Эй, соня? — Алфи слегка ущипнул малыша за ушко, — Ты проспишь полдник… Мальчик не откликнулся и это заставило Алфи замереть на несколько секунд, чтобы мозг смог переварить ситуацию. Алфи резко повернул к себе малыша и тот не дернулся. — Он умер? Алфи схватил перепуганного Дариена за подмышки и, перенеся через кровать, вытолкал из спальни в охапку няни. — Из рук чтоб не выпускала! — строго бросил он. Этого не могло быть. Это какой-то кошмар наяву. Сердце Алфи бешено заколотилось, и он был уверен, что оно остановится в любую секунду. Алфи мысленно уже пожелал себе смерти, чтобы только не видеть эту жуткую сцену. — Эдриен? — он коснулся лица мальчика, осязая его сухость кожи, обводя немыслимую бледность; сжатые губы малыша были синюшные, как и носогубный треугольник. Приподняв детские веки, за которыми прятались глаза с резко суженными зрачками, Алфи сглотнул ком облегчения, тут же склоняясь к груди ребёнка. Алфи стих: дыхание малыша было частым, хриплым и поверхностым, и к большому счастью оно было. Маленькое тельце Эдриена, когда Алфи откинул одеяло и увидел его, было распластанным по постели и клинически обездвиженным. Он был таким маленьким, таким беззащитным. Алфи провел эти три проклятых часа в этажом ниже, пока его маленький сын был здесь один, без какого-либо надзора. Алфи не стал укладывать его чересчур долго, решив, что мальчик соврал по поводу своей болезни, поэтому он дал ему лекарство и велел засыпать, но прежде подумать о своём поведении. Алфи проводил Фрэнка и занялся своими повседневными делами, стараясь не бродить у комнаты, где находился Эдриен, потому что тот слишком чутко спал. Алфи поднял его на руки, завернув в одеяло, этот комок, своей маленький лучик света, свою жизнь и причину, по которой он вставал по утрам все эти годы, а затем выскочил в коридор и стал кричать, чтобы его помощник немедленно завёл машину. Дариен побежал за папой и заплакал навзрыд, хватая того за карман брюк, спотыкаясь и поспевая за его широким шагом. Алфи прижимал к себе Эдриена и сдерживал свои эмоции, задаваясь вопросом: почему он ни разу не подошел к нему за эти три часа? Почему он не посмотрел на него, чтобы убедиться, что тот в порядке? Алфи выскочил на улицу к машине и почувствовал колющую боль в груди, когда голос выбежавшего за ним и босого Дариена прорезал пространство улицы. — Папа?! Что происходит?! — его голос был резким, высоким и заплаканным. Алфи покачал головой. — Я должен ехать! — Папа, дай мне поехать с тобой! Алфи мог чувствовать страх, исходящий от сына волнами, слышать его в детском голосе. — Дай мне увидеть Эдриена! Я поеду с ним! Теперь Алфи держа одного ребёнка, отталкивал от себя второго, боролся с ним, заставляя того оставаться с няней, не давая ему увидеть то, что видел он. Это зрелище глубоко ранит Дариена. — Он спит, просто спит. Алфи посмотрел Дариену в глаза, пока няня держала его за предплечья, боясь отпустить. — Папа… Теперь Алфи сдерживал слезы, и всё ещё не мог ответить своему второму мальчику, пока тот умолял его, умолял сказать ему, что с Эдриеном всё хорошо, но Алфи не смог.