***
Объехав часть города, автомобиль Томаса, наконец, прибыл по нужному адресу, мерцая фарами, ударяя ими в окна особняка. Том остановился и, выключив мотор, посмотрел на Сару. Казалось, они одновременно растворились в мире тишины, спокойствия и блеклой тени тёплого вечера. Том улыбнулся, блаженно растягивая слова: — У тебя такой умиротворенный вид. Сара сладко потянулась. Её грудь двумя ровными упругими округлостями соблазнительно растянула ткань платья, и Том обвел её взглядом. — Благодаря тебе. — подмигнула она. Том взял её руку и ласково поцеловал в запястье, подсаживаясь ближе. Сара погладила его по щеке, по виску, где поблёскивали несколько седых волосков, и вдруг его губы оказались прямо перед её лицом, и она закрыла глаза… Они замерли в долгом поцелуе, наклонившись, друг к другу. Когда послышался грохот тяжелой железной двери жилища, Сара оторвалась от Тома, от его сладких сигаретных губ и попыталась отодвинуться, чтобы, вероятно, столкнуться глазами с Алфи. — Нет, подожди, прошу тебя, — прошептал Томми и с силой прижал её к себе. От его рук и широкой груди в Сару словно вливалась какая-то сила, и она тоже сжала его в объятии. Её руки обвили его шею, и их губы слились жарко и жадно. — Сара! Миссис Чангретта! Отпрянув, Сара обернулась на прорезающий покой женский и взволнованный голос, принадлежащий бегущей к ней экономки. — Что случилось? — громко спросила она, распахнув дверцу, и чуть не потеряла сознание, когда, по прошествии некоторого времени, экономка разжала губы и отрывисто заявила: — Эдриен, маленький Эдриен. Он в больнице, ему стало плохо. Томми смотрел на Сару в зеркало заднего вида, пока она держала на руках своего Дариена и наблюдал за её горем. Она была глубоко опечалена и резко обеспокоена, скорее всего, сожалея, что провела такой чудесный день, и Том чувствовал то же самое. Он беспокоился так же остро, пальпируя вину за то, что задержал её на добрых три часа, но не мог ей этого сказать. Они подъехали к жилищу Алфи, чтобы Сара смогла проведать детей, они смеялись и всё было замечательно. Потом этот жуткий женский крик, и Том с изумлением следил за тем, как Сара кинулась ко второму сыну и, взяв его на руки, велела Томми ехать к госпиталю. Затем она заплакала, громко и болезненно, а Томми всё смотрел на неё и задавался вопросом, что же могло произойти с её милым маленьким ребёнком. «Что, мать вашу, случилось?» — кричал разум Тома. В течение первых нескольких секунд молчания экономки он мог предположить — что-то с Алфи, но Том знал, что это событие не вызвало бы такого горя. А наблюдая отсутствие второго близнеца, Том понял, что это должен быть Эдриен. — Мне пойти с тобой? — спросил Томас, взглянув на Сару и она лишь отрицательно помотала головой, испивая соль собственных слез, стекающих к губам.***
Алфи сидел в больничном коридоре и чувствовал себя таким виноватым, ожидая Сару, и когда она, наконец, появилась, то он почувствовал себя еще хуже, готовясь к защите. Эдриену стало плохо на его попечении, пока он сам находился этажом ниже. Может быть, Алфи мог бы помочь ему, если бы только проверил его хоть один гребаный раз за все три часа. Его чувство вины расползалось в нём и разрасталось, начиная от того момента, когда он отказался от этого мальчика в пользу свободы. Чувство было всепоглощающим и Алфи, оперевшись о трость, нахмурился. Медсестра подошла к нему и, склонившись, спросила: — Могу я принести вам воды или чая? Алфи кивнул. На самом деле он не нуждался ни в одной из этих жидкостей, но согласие давало ему отчёт о том, что он ещё жив и способен соображать, а также хоть какое-то занятие, пока он сидел здесь и ждал Сару. Мягкий стук женских каблуков и шарканье детских ножек обрушились на Алфи и он вздрогнул, поднимаясь, судорожно отыскивая объяснение случившемуся. Он стал подбирать слова, ожидая естественного женского гнева, но его не последовало. Она подбежала к нему и бросилась в объятия, чтобы разделить общие беспокойство и боль. Алфи принял её в своё кольцо рук и, попятившись, как от волны, почувствовал облегчение, которое оказалось недолгим. Касаясь её скулы губам, он почуял с кожи пропитку чужого одеколона. Отпрянув, Алфи поднял второго сына на руки и, определив суровость на лицо, потёр бороду, готовясь к чреде вопросов. — Что случилось, Алфи? Что с нашим Эдриеном? Врачи еще не знают? Алфи взглянул на Сару и сказал ломким голосом, держа на плече Дариена: — Я думал, ты уже в курсе. — Это было сказано насмешливо, подчеркивая её неосведомлённость о состоянии собственного ребёнка. Сара искренне покачала головой. — Нет, что случилось? Альфред слегка опустил веки и взгляд его стал стеклянным. — Всё было хорошо. Малыш пообедал, Фрэнк принёс лекарство, которое ты передала, и я дал ему столько, сколько ты велела. Он задремал… А когда я пришёл его будить, то Эдриен уже не реагировал. Сара слушала и рыдала, но Алфи больше не хотел оказывать ей поддержку, потому что она была с другим всё это время, уделяя внимание второму сыну, который по его мнению заслужил этого. — Что говорят доктора? Алфи поджал губы: — Отравление лекарственным средством. — протягивая Саре флакончик со снадобьем, и она прочла в его жесте незримое обвинение. — Что ты… Что ты мне даёшь? Это не тот флакон. Алфи опустил на пол сына, поравнявшись с матерью его детей. — Это как раз-таки то, что я получил от тебя с рекомендованной дозировкой — две столовых ложки! — процедил он сквозь зубы, угрожающе упираясь в висок её твёрдым лбом и снова фимиам чужого мужского тела отвернул его. Перехватив ёмкость, Сара зашипела: — Я не передавала этого! Какие ещё две ложки?! Ты спятил? Одну чайную и не более того! Алфи схватил её за запястье и притянул к себе, но он проследил за тем, чтобы не оставить следов в виде синяков от пальцев, сдерживая гнев. Он заглянул в её красивое и скривившиеся лицо, и внезапное озарение постигло его раньше, чем он надеялся. Разжав пальцы, Алфи ласково огладил то место, где он причинил ей боль, разглаживая и её мимику, зубами вскрывая флакончик. Запустив графско вытянутый мизинец, Алфи собрал с самого его темного дна кристаллическое содержимое и поднёс к губам. Пригубив горькое снадобье, Алфи разомкнул губы и втер его в десну быстрыми движениями. «Героин, — крутилось на его языке, — Героин…» — пока горечь проникала в его кровь и распространяясь по венам. Подняв на недоумевающую Сару глаза, Алфи облизнул нижнюю губу и, протянув ей флакончик, двинулся прочь. Широкий шаг его и шорох одеяний нарушил крик, что ударил в спину. — Отлично! Уходи, оставляй меня один на один с проблемами, как и семь лет назад, это всё, что ты можешь, Алфи Соломонс! Он спешил к выходу, распаленный едким осознанием положения вещей. — Папочка? Не уходи! — проговорил Дариен, отправляясь за отцом в вдогонку, хватая того за руку. — Будь с мамой, сынок. — бросил он остановившись, оборачиваясь, сталкиваясь взглядами с Сарой. — Будь с мамой.***
Сара сидела на свободной соседней кровати, поглаживая спящего Дариена по волосам, наблюдая за Эдриеном. Она обводила его маленькое синюшное личико взглядом и каждое мгновение проверяла его дыхание. Съедаемая чувством вины, видя его таким несчастным, Сара не могла найти себе места. Где она была, пока её сыну было плохо, где она была весь этот год, ограничивая во внимании собственных детей, вероятно, из-за их отца. Тогда Сара, стерев слезы, задалась вопросом, что чувствует Алфи от состояния их мальчика, которого он не хотел, а потом, использовал как оружие против неё, угрожая судом. Интересно, чувствовал ли он раскаяние за все годы, которые причинял ей столько душевной боли. Сара надеялась, что да. Она мысленно желала передать ему всю ту печаль, которую несла в своей душе так много лет, начиная от момента зачатия этих детей, до сегодняшнего дня их жизни. Но где вообще сейчас был Алфи? Он не был рядом с ней в этой больнице, и почему она могла ожидать от него чего-то другого? Она хотела дотянуться до него, ударить, может, убить, за то, что она снова одна и снова она вынуждена бороться с обстоятельствами в одиночестве. Ребенок, который был так похож на него, спал самым глубоким сном, бледный и жалобный. И Сара любила его, любила этих близнецов больше жизни, несмотря на то, кто их отец. В глубине души весь этот год она, наверное, просто боялась того, кем они могут стать, находясь в компании Альфреда.***
Фрэнк расположился в компании своих старых добрых товарищей за грязной болтовней в заброшенной хозяйской постройке, когда открылась дверь. Но он этого не слышал, будучи слишком занятым обсуждением мерзких фактов и потягиванием отцовской сигареты. Ему нравилось находиться здесь в компании старших прихлебателей. Он не удосужился посетить школу, как обычно, воспользовавшись смутой дома, поэтому он заскочил к своим друзьями и теперь с удовольствием рассказывал свои новости о том, как отравил маленького Эдриена за его длинный язык руками Алфи. Юноши восхищались его коварством, словно слушали очередную искушенную историю. Поглощая джин, украденный из отцовского шкафа, Фрэнк смело угощал им ребят. Он был счастлив, расслаблен и доволен собой, гордый местью за отца, размахивая красивым итальянским словом «вендетта», не понимая его точного значения до конца. Но Фрэнк был на четверть итальянцем, сыном своего отца, и он гордился этим фактом, не только потому, что восхищался тем, как его отец использовал всех вокруг себя, но и тем, как его имя гарантировало этому мальчику защиту как от полиции, так и от других, независимо от того, что он делал. Но в глубине маленькой души что-то подсказало ему, что в случае с евреем ничто ему не поможет. Он поднял глаза и, сделав неумелую затяжку, увидел Алфи. Когда они посмотрели друг другу в глаза, Фрэнк неожиданно понял, что он по уши в дерьме.***
Томми, проводив взглядом вышедшего из больницы и совершенно не обратившего на него никакого внимания Алфи Соломонса, целый час провел в объятиях уличной прохлады, прежде чем принял решение пойти к Саре несмотря на её просьбы не ждать и ехать домой. Оказавшись перед медсестрой, что вышла из палаты, Том спросил: — Врачи знают, чем произошло отравление? Девушка пожала плечами, поправляя свой чепчик. — Сложно определить, сэр. Отец этого ребенка ничего толком не объяснил. Сказал, что дал своему сыну сироп, и только. Том поблагодарил медсестру и направился в палату, где находилась Сара с детьми. Войдя, он тут же спросил: — Как вы? Сара приподняла голову с подушки, стирая слезы и поплывшую косметику, пожимая плечами. — Алфи ушёл. Том кивнул, присев на край кровати, поправляя одеяло на бёдрах Сары, находя опору в вытянутой руке. — Да, я видел. Известно, что произошло? Сара всхлипнула и повернулась к нему лицом. — Или я обезумела, или я действительно отравила своего сына, спутав лекарства. — она кивнула на тумбу, где стоял злополучный флакончик. — Я передавала другой, как мне кажется. Том взял его в руку и осмотрел: — Что должно быть внутри? — Травяной сбор, — с трудом разомкнула губы Сара и Томми с ловким хлопком открыл для себя завесу этой тайны, поднося флакончик к носу. — Пахнет чем-то растительным. — сказал он задумчиво, протягивая емкость Саре. — Это мята и ромашка. — заметила она. — На спирту, не так ли? Моргнув в знак согласия, Сара настороженно уставилась на Томми, когда он поднял емкость над собой, высматривая её дно. — Там кристаллический осадок. — глаза Томми расширились, а губы приоткрылись в поисках истины. Когда он запустил мизинец, Сара уже не среагировала, позволяя ему делать то, что он считает нужным, наблюдая как Том пробует на язык то, что достал со дна. — Это героин. — неожиданно заявил он и Сара вздрогнула. — Он плохо растворяется в спирте, а настойка из трав была как раз-таки на нём. Он выпал в осадок на дне, видишь? Сара энергично покивала и Том, сжав в руке флакончик, парировал, поднимаясь с места: — Твоего сына отравили и, слава Богу, весьма неумело.***
— Ты неправильно куришь, дружок. — раздался голос Алфи в сыром помещении, обращенный к Фрэнку, — От коротких затяжек у тебя могут быть ожоги, а от них быстро разовьется рак губ. Младший Сабини встал на ноги и Алфи впервые обратил внимание на то, каким рослым стал этот мальчик. Он уже обогнал своего отца и теперь его рост пробирался к пяти с половиной фунтам. — А ты подрос и больше не похож на гребаного мальчика из церковного хора, не так ли? И значит, ты способен отвечать за свои поступки, правда, м? Фрэнк сцепил зубы, понимая, что желает дать Алфи отпор. Это было в его больших и злых глазах, в стане и в самой манере поведения. — А ты всё тот же, старый, пархатый, сумасшедший псих, который портит жизнь моей семье? — Его голос сломался и был низким и хриплым. Фрэнк решил, что несмотря ни на что, Алфи, возможно, не коснется и волоса на его голове, потому что он брат Сары. Алфи резко двинулся к Фрэнку, и мальчик от испуга подпрыгнул, вжимаясь в стену. Алфи холодно улыбнулся ему, прежде чем подойти ближе, и Фрэнк знал, что он зашёл слишком далеко. Теперь Алфи Соломонс официально стал его первым и настоящим врагом. — Порчу жизнь? В чём моя вина, приятель? Разве можно… Фрэнк перебил его. — Ты бросил Сару! С этого всё началось! Я помню как ты схватил её за платье, как угрожал ей! Алфи приоткрыл рот, но Фрэнк опередил его. — Ты оставил её и я был вынужден вести её домой! Она упала! Упала на живот! А мне было шесть и я не знал, что мне делать! Я был слишком мал! Потерев правый глаз, Алфи продолжил слушать мальчика, найдя опору в собственной трости. — Ты просил меня присматривать за ней?! Почему именно я был обязан видеть её страдания? Фрэнк дрожал, его голос срывался, ломаясь от детского до хриплого юношеского. Алфи вздохнул и, подойдя ближе, стал смотреть в лицо брата Сары, испуганное и светлое, одним только собственным биополем вжав мальчишку в стену. — Потом ты убил Луку и отец потерял всё! Меня отчислили из школы, где мне нравилось учиться из-за невозможности папы оплатить обучение! Мы переехали на Окслоу Лейн из-за тебя! И если бы не Сара, мы бы гнили там до конца своих дней! Алфи смотрел на Фрэнка в упор, и зрачки его расширялись в полумраке, поглощая облик мальчика. — Послушай сюда, сынок, если бы мы жили в Древнем Риме я бы покарал бы тебя на висилице, и гнить в исхудалом жилище показалось бы тебе раем! Фрэнк продолжил, не взирая на болтовню Алфи, что пытался перебить его. — Дора умерла из-за тебя! Ты поставлял ей неочищенный лауданум, я слышал! — Да? Я тоже многое слышал про тебя, и с учётом всего этого, ты, юнец, проглотишь содержимое флакона, не так ли, и отправишься за старшей сестрой, м? Фрэнк сорвался: — Это ты выхолостил отца! Алфи ухмыльнулся на очередное обвинение, но его глаза горели злобой. — Сара узнает об этом! Я расскажу ей! Так что ты пойдёшь в ад, грязный… Прежде чем он закончил, Алфи грубо ударил юношу по губам тяжестью своих многочисленных колец. За эти годы Алфи испытал к этому парню много чувств — от отцовской любви и жалости, до ярой ненависти, но даже у Алфи Соломонса был свой внутренний предел. — Ты посмотри, а, как боек на язык, чтоб меня! — хрипел Алфи, хватая мальчика за волосы, — Какой дерзкий недоносок! Спесь ебучая! — оттолкнул он Фрэнка. — Зачем ты сделал это с моим сыном, м? — За свою семью, сукин ты сын! Алфи шлепнул Фрэнка по губам ещё раз, и юноша взвыл. Независимо от того, что Алфи делал в своей жизни, как бы плохо он ни обращался с Сарой на протяжении многих лет, Фрэнк абсолютно не имел права кидать ему вызовы. Он знал этого ребёнка с рождения, и теперь он дрался с ним, отстаивая себя и своих детей. Фрэнк своей яростью и всемогущей ненавистью напугал его. Это был просто тринадцатилетний мальчик, который был способен лишить Алфи сына. Маленький Эдриен, как и Дариен, были всем, чего Алфи хотел от собственных детей, когда задумывался. Они также были его козырными картами в войне за Сару, которую он сам развязал, и в которой сражался и которую проигрывал. Каждый раз, когда он слышал об успехах Луки, когда тот повышал свою силу и статус, Алфи успокаивал себя тем, что у него есть преимущество, что он знает то, чего не знает Чангретта. Маленькие близнецы после первой же встречи каким-то чудовищным образом попали под его кожу, засели в самом сердце и сделали Алфи уязвимым. А этот Фрэнк, этот мальчик, который был ему почти родным, затаивший глубокую обиду и свои переживания попытался отомстить ему, и у него это вышло. Алфи вспомнил, как он протягивал эти две горькие ложки и не мог понять какого труда стоило Эдриену проглотить их, пока Фрэнк наблюдал за этим со своей злой ухмылкой. Алфи припомнил тот день, когда в ресторане он был вынужден повести себя дерзко, и кажется именно с того дня он нажил себе врага. Фрэнк возненавидел его и доказал это своими словами и действиями. Когда Алфи вошёл в это помещение и увидевшие его мальчишки тут же разбежались, кто куда, то Алфи прямо сказал ему, что знает, что он натворил и что он убьет его. — К черту! — Алфи сплюнул липкую слюну и вынул из-за пазухи пистолет, взводя и направляя на мальчика. Это было уже слишком и даже для Алфи Соломонса, но он был вынужден убить его, чтобы уберечь другого близнеца и всевозможных будущих детей Сары от этого животного. Наведя оружие, Алфи вобрал воздуха и заставил себя посмотреть в глаза Фрэнку, задаваясь вопросом, может ли он зайти так далеко и убить этого несносного юношу, сжавшегося и свернувшегося на земле. Некогда этот мальчик был его другом, его первым названным сыном, с которым он проводил время, прежде чем стать отцом. Он учил его защищать сестру, просил приглядывать за ней, он же дарил чувство безопасности и радости. Алфи был так добр с ним, учась отцовству. Именно этот простой факт теперь останавливал его. Выстрел, вскрик, и Алфи с тяжёлым сердцем выбрался из старой постройки, возвращая пистолет за пазуху. Направляясь в больницу, Алфи особенно ощутил всю силу случившегося, вытирая чуть влажные скулы. Он испугался за своего сына так остро, что не знал, вытерпит ли он это чувство, которое нес в груди, как свинцовый груз. Дело было не только в том, что мальчик пострадал пока находился под его присмотром, или потому, что он знал, что это не несчастный случай, о котором все думали, а дело рук Фрэнка, но и из-за правды, что окончательно разрушила его. Алфи должен был рассказать обо всём Саре, что на самом деле произошло, но он мог предположить, что она уже догадалась. Этот безумный ублюдок Фрэнк наконец добрался и едва не сгубил кого-то из своих, и этот свой был самым дорогим, самым важным человеком в их жизнях. Но, несмотря на все это, и каким бы паршивцем не был Фрэнк, естественная и очевидная лояльность Сары преуменьшала уверенность Алфи в том, что случившееся всё-таки станет достоянием общественности. Да и совесть, что сидела в его душе проснулась и требовала молчать. Войдя в отделение и увидев Томаса, сидящего у постели Сары, задремавшей в объятиях обоих детей, Алфи был уверен, что Том знал об всём больше, чем он предполагал. Его цепкий цыганский ум уже вероятно переварил детали и создал основную версию. Том приподнялся, когда Алфи, скрипнув дверью, оказался возле него. — Тебя никак пошатывает, Томми. — тут же заметил еврей. — Забавно, что ты вернулся. Я думал у евреев есть правило не оставлять детей и женщину, которая их родила, в горе. Алфи скривился. — А я думал у цыган есть правило не лезть к женщинам, оприходованным евреями, надменный ублюдок. Ты увёл её у меня, не так ли? — Алфи быстро кивнул на спящую Сару и вернулся к Томасу. Том облизнулся. — Да, я увёл её, и что с этого, Алфи? — Из-за твоего духа у меня не осталось шансов. Трагедия была нашей последней возможностью сблизиться, мать твою! — Мы оба здесь не за этим, не за тем, чтобы поделить женщину. Это слишком дёшево. — вынимая из кармана небольшой флакон, Том показал на Эдриена. — Мальчику нужен был антидот. Сотри с себя пелену мести и взгляни на своего сына — ему лучше, он порозовел и даже приходил в себя на несколько минут и звал отца, пока его отец пытался совершить месть, думая чертовыми эмоциями, а не головой. Том ткнул себя в висок, презирая Алфи. — Это всё понятия гангстерского мира, которыми ты пренебрег, отбирая у меня женщину. Черт бы с ней. Она падшая после того, как легла под цыгана, но вот в чем соль, Томми… Ты же не думаешь, что она будет жить с тобой, когда узнает о том, как изящно ты отправил Чангретту к Богу? Том поджал губы. — Иначе, спроси себя, почему она ушла от меня, найдя пристанище в тебе? По сути она сменила одного дурака на придурка, еврея на цыгана, палача её мужа на убийцу её мужа. Сумма или итог остаётся один. Том покачал головой. — Мы те, кто мы есть. — внезапная злость подарила ему осознание. — Но ты, сука, подставил меня! Ты не довёл дело до конца, оставив смерть Луки на меня. Ты знал, что делал. Ты всё заранее просчитал, чтобы я не смог оправдаться перед ней. Алфи развёл плечами, подергивая бородой. — Да, я знал, знал. И мне было абсолютно похуй, что тебя ждёт, но заранее добро пожаловать в мои ряды отвергнутых, ведь это ты добил Луку. — Я сам расскажу ей обо всём. — Том запустил руку за пазуху, и щёлкнувший затвор оповестил Алфи об откровенной вражде. — Поздновато, приятель! — Алфи ткнул пальцем в сторону и Том обернулся, заметив Сару, что, потирая глаза, смотрела на них. — Попробуй теперь оправдаться. Томми заглянул в её заплаканные голубые глаза, читая в них глубочаший страх и сиротливое отчаяние.