***
“Он, наверное, счёл меня сумасшедшим. Что на меня нашло? Но он первый на меня набросился в день встречи. Но он был пьян. Но я тоже был пьян. Но ведь я не он. Как много “но”… Мне непозволительно так делать. Я не избалованный мальчишка, который присваивает себе всё, что понравится. Или всё-таки..? Иногда хочется быть именно таким. Нельзя. Кто-то же должен сохранять рассудок и быть ответственным. Я зашёл слишком далеко. Этого вообще не должно было случиться. И не случилось бы, не будь я таким беспечным. Теперь я действительно повёл себя как придурок. И это был не спектакль. На этот раз он действительно должен уйти. Я бы ушёл. Хотя, поменяйся мы местами, не ушёл бы... От такого, как Сяо Чжань, не уходят. Таких добиваются. Однако я столько наговорил, что после этого должен стать ему отвратительным. Мало того, что чуть не изнасиловал ночью, так ещё и накинулся с обвинениями... Да кто я такой вообще стал? Рядом с ним я становлюсь сам не свой. Рядом с ним я себя не узнаю. Но разве это так должно быть? Возможно, если бы мы встретились при других обстоятельствах, в другой жизни... Мы бы могли влюбиться... А то, что происходит сейчас – лишь игра, которым обоим причиняет только страдание. Я обидел его. Действительно обидел. Он ушёл”. Ван Ибо свернулся в позе эмбриона на диване и смотрел в темноту перед собой. За окном давно стемнело, а встать, чтобы включить свет, он не решался. Прошло уже почти трое суток с тех пор, как Сяо Чжань яростной вспышкой покинул его квартиру, оставив после себя оглушающий звон захлопывающейся двери. Голову терзали обрывки воспоминаний о той самой ночи, которую Ибо как раз хотел бы навсегда забыть. То и дело в голове мелькали касания рук, взгляд глаза в глаза, мягкая тонкая кожа под губами и жаркое дыхание другого человека. Тело Ибо отзывалось ноющими спазмами от тоски по другому телу, которое в ту ночь было так близко и так подконтрольно, но так непослушно… Ибо зажмуривался и съёживался сильнее, стоило ему представить эти образы и почувствовать, как сильно не хватает ему другого человека в своих руках. Быстрее, быстрее избавиться от этих картин в голове… И тогда на смену приходили иные – о том, как он накричал на него. О том, как на его лице отразились непонимание и злость. О том, как он вылетел из квартиры, ничего не сказав на прощание, и больше не возвращался… — Нет, нет, нет… – бормотал Ибо, стискивая ладонями голову и ударяя ею о мягкую поверхность дивана. – Прочь, не хочу вас помнить, – говорил он моментам, всплывающим в сознании. Несколько раз у него возникала мысль, чтобы обратиться к человеку, с которым некогда его связала одна не самая приятная история. История, после которой он раз и навсегда запомнил место под мостом, где среди ночи лучше не появляться в одиночку. И хотя тогда с Сяо Чжанем был лишь розыгрыш, место и связанные с ним махинации – не выдумка. Ибо чувствовал, что если так продолжится ещё пару дней – он отыщет давно забытый номер и… наконец-то перестанет чувствовать боль. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Секундная стрелка наручных часов, что оставил Сяо Чжань и которые теперь валялись не пойми где на полу, монотонно отбивала ритм, словно маятник, успокаивая то и дело учащающееся сердцебиение и погружая ослабевшее тело на диване в дрёму. Прикрывая уставшие после слёз глаза, Ибо невольно вспоминал разговор, который окатил его правдой, словно холодной водой из ведра. Разговор, пробудивший воспоминания, которые теперь причиняли почти физическую боль. В воскресенье он практически сразу после ухода Сяо Чжаня собрался и поехал в клуб с целью пролить хоть немного света на события прошлого вечера. — Ибо! – как всегда радостно встретил его Ци-гэ, однако теперь в его голосе было ещё и ехидство. – Рад видеть, что ты в порядке. Значит, Сяо Чжань хорошо о тебе позаботился? Ты за рюкзаком приехал? При упоминании имени парня, Ибо сглотнул и втянул носом воздух, стараясь не терять самообладание. Он прошёл к бару и сел. Лай Ци развернулся к нему, оперевшись на руки и разглядывая танцора через стойку. — Да, – промямлил Ибо, а затем уже увереннее добавил: – Но не только. Я хочу, чтобы ты мне рассказал, что вчера случилось. — О, так ты не помнишь? Совсем ничего? – Лай Ци, казалось, был особенно весел от этой новости. – Нууу, дружочек, ты уверен, что готов это услышать? Ибо хмуро на него посмотрел. Большего и не требовалось. — Понял. Значит так, ты пришёл вчера в районе восьми вечера, уселся вот сюды, – он указал на соседний барный стул. – Взял бутылку виски и весь вечер не выпускал её из рук. Ты был необыкновенно разговорчив, я многое узнал. Ибо насторожился. Лай Ци тем временем с ехидной улыбкой продолжил: — Например, про твою слабость к мотоциклам. Никогда не думал, что ты предпочитаешь такой вид транспорта. А ещё ты признался в любви. Ибо испуганно уставился на Ци-гэ, вытаращив глаза. — К кинзе, – договорил Ци-гэ, и Ибо облегчённо выдохнул. – А, и к Сяо Чжаню, разумеется. Ван Ибо вмиг вспыхнул, ощущая, как сильно забилось сердце. Неужели он и вправду это сделал? Лай Ци начал в подробностях расписывать, о чём вчера болтал Ибо, а тот, в свою очередь, мог думать лишь о том, что был так до ужаса откровенен. Он и сам себе-то ещё признаться не успел, зато Лай Ци уже всё знает. — И… – Ибо прервал монолог Ци-гэ. – С… Сяо Чжань это всё слышал? Ци-гэ снисходительно посмотрел на танцора: — Нет, – мягко сказал он, и у Ибо отлегло от сердца. – Его тогда тут ещё не было. Он пришёл, когда ты решил ему позвонить. — Что? Значит, я действительно ему звонил? Но как? Я проверял свой телефон, там ничего нет. Я думал, он соврал… — Так он тебе сообщил об этом? Да, твой телефон отрубился, ты одолжил мой. И Лай Ци в подтверждение открыл на телефоне журнал вызовов и показал Ибо, отчего тот тут же сокрушённо упал головой на барную стойку и принялся биться о неё. Ци-гэ тут же остановил этот ритуал самоистязания и продолжил: — Он приехал за тобой и отвёз домой. Он был так бережен, следил, чтобы ты благополучно добрался до машины. Я такой заботы в голосе давно ни от кого не слышал. Наказал мне больше не подпускать тебя к выпивке. Ну прямо мечта, а не бойфренд. — Вот только он мне не бойфренд, а заботу ты наверняка спутал с усталостью. Лай Ци скептически на него посмотрел и скорчил рожицу. Ибо снова принялся биться головой о стойку, и Ци-гэ тут же подложил ладонь и приподнял голову танцора, прекращая эти глупые махинации. Он заметил, что у Ибо прилипла ко лбу прядь волос и потянулся, чтобы её поправить. Ибо машинально схватил Ци-гэ за запястье, предотвращая нежеланное прикосновение, и тут же почувствовал, что недавно уже испытывал подобное. А в следующую секунду он вспомнил. Вспомнил прошлую ночь, и как таким же образом сжимал запястья Сяо Чжаня, придавливая их к кровати. Как сидел сверху на нём и целовал его шею и губы. Как шептал его имя. Как трогал его. И как Сяо Чжань, хоть и ответил на поцелуй, но в конечном итоге оттолкнул его, прекратив неуместные действия. Ибо готов был задохнуться от столь внезапного приступа озарения. Он хватал ртом воздух, продолжая крепко, до боли удерживать руку Лай Ци. Тот с силой её выдернул, потёр и с возмущением уставился на танцора. Однако увидев его состояние, он обеспокоенно спросил: — Что случилось? Спустя некоторое время отдышки и структурирования новой информации в голове, Ибо ответил: — Я вспомнил, что было вчера. — И? Танцор закрыл ладонями лицо, а затем и вовсе упал физиономией вниз на барную стойку. — Кажется, я мудак, – проныл он. Лай Ци изогнул бровь, ожидая пояснения. Но Ибо был занят иными размышлениями. Он осознал, что вчера мог своими необдуманными решениями завершить их с Сяо Чжанем импровизированный контракт и на этом оборвать связь, выполнив свою часть сделки. Однако странно было то, что сам Сяо Чжань его остановил. Это при том, что сам парень не один раз всячески пытался склонить Ибо к досрочному выполнению соглашения. А в момент, когда они были близки к этому, как никогда раньше, – вдруг отказался. Неужели… Неужели он на самом деле не хотел пользоваться опьянением Ибо?.. Для него имеет значение, в каком состоянии будет Ибо при выполнении своей части уговора? Или это элементарное воспитание и проявление уважения? Ван Ибо чертыхнулся. — Вот уж не думал, что в этом избалованном мальчишке окажется благородство, черепаха тебя затопчи… Он ещё лучше, чем мне казалось. — Ибо, – Ци-гэ внимательно всмотрелся в потерянное лицо танцора. – Что ты натворил? Ван Ибо поднял затравленный взгляд. “Всего лишь оттолкнул от себя чуть ли не единственного человека, на которого, как оказалось, мне не плевать”, – подумал он. Вслух же произнёс: — Что-то непоправимое. Не было смысла что-то скрывать от Ци-гэ и отнекиваться. Менеджер, конечно, полный профан в управлении клубом, но в людях и жизни разбирается хорошо. Ци-гэ со вздохом покачал головой. — Хочешь, я поговорю с ним? – предложил он. — Нет, – прозвучал категоричный отказ. – Так будет только хуже. Завтра он придёт, и мы со всем разберёмся. Но на завтра он не пришёл. И на послезавтра тоже. И теперь… Когда собственные размышления и доводы рассудка уже достали, когда воспоминания и домыслы истязали душу, когда внезапные слёзы режут глаза, когда устал разбираться, почему тебя вообще всё это волнует и откуда такие реакции, когда кричать и ломать вещи больше нет сил… Остаётся только лежать в темноте и пытаться ни о чём не думать, впервые в жизни лелея пустоту в голове. Ибо ещё никогда не чувствовал так явно и осязаемо, что он один. Уже трое суток. Этот раз отличался от того, когда Сяо Чжань уезжал по работе. Тогда они расстались мирно. А сейчас... Часы тянулись дольше обычного. Сутки как целая вечность. Почему это не кончается? Почему он просто не может уснуть и проснуться, когда всё это закончится? Когда боль уйдёт. Говорят, сон лучше любого лекарства… Но никто не добавляет, что для сна тоже нужны свои таблетки. И почему кажется, что горсть обезболивающих справится лучше? Как избавиться от чувств, о наличии которых ты даже не подозревал? Не подозревал, что привязан к кому-то так сильно, что будешь опасаться, как бы то, что ты сказал, не было последним, что услышит от тебя другой человек. А вещи, которые ты сделал, откроют ему глаза на то, что ты не тот, с кем бы он хотел провести ещё хотя бы минуту. Почему стало вдруг так сложно взять телефон и набрать его номер? Как будто руки резко переставали слушаться, и не получалось связаться. Извиниться. Всё исправить. Трудно просить прощения у кого-то, когда ты сам не веришь, что тебя можно простить. И ты просто остаёшься наедине со всем этим бардаком в голове, уставший от пережёвывания собственных мыслей, вымотанный после неоднократных приступов истерики, обессиленный внутренним конфликтом и попытками убедить самого себя, что всё в порядке. Сдавшийся волнами накатываемому стыду и презрению к самому себе. Позволивший обрывкам воспоминаний снова и снова то успокаивать и окутывать сладостным покоем, то ломать тебя изнутри, царапать и рвать душу когтями неукротимой тревоги. И чувствовать, чувствовать, чувствовать… Внутри – давление непоправимой ошибки. Сжимающая виски вина. Снаружи – ослепляющая темнота. Оглушающая тишина. Свёрнутое в клубок дрожащее тело, не выносящее становящегося с каждой секундой всё более физически ощутимым чувства потери. Нехватка воздуха. Наверное, здесь мало кислорода. Нужно дышать реже и делать вдохи меньше. Вот так. Так должно хватить... Звон. Поворот ключа. Щелчок. Поток прохладного воздуха. Кто-то проник в квартиру. Плевать. Пусть берут, что хотят, и убираются. Ибо не станет препятствием. Они могут даже его забрать, засунуть в мешок, увезти в лес и закопать, как свидетеля. Ему будет всё равно. Рядом опустилась чья-то тень. Запах. Такой знакомый запах шампуня. Глаза Ибо, что всё это время смотрели прямо перед собой безразличным взглядом, медленно устремили взор к тени, не в силах удержаться, чтобы не проверить вспыхнувшую догадку. Конечно, всё это было во сне. Ибо давно заснул или потерял сознание от гипоксии. Но даже во сне надежда на то, что Сяо Чжань простил его и вернулся к нему, согревала душу.***
Ван Ибо смотрел прямо на Сяо Чжаня. Танцор, казалось, был спокоен. Он размеренно моргал, что являлось, по сути, единственным признаком жизни. Сяо Чжань глядел в эти стеклянные глаза человека, который вроде как и видел его, но не осознавал. — Ибо, – тихонько позвал Чжань-Чжань, желая убедиться, что тот в себе и не болен. Танцор моргнул. Сяо Чжань было потянулся к нему, чтобы как-то пробудить от этого анабиоза, но остановился, и его рука зависла на полпути, не решаясь продолжить начатое. Внезапно Ибо схватил её и принялся рассматривать, будто впервые видел чужую руку. — Ибо, ты в порядке? – Сяо Чжань уже не на шутку испугался. — Ты действительно здесь? – едва слышно прошептал Ибо, вновь взглянув в лицо Чжань-Чжаню. Тот удивился. — Да, – мягко подтвердил он. Ибо отпустил его руку и чуть зажмурился, словно у него болела голова. Чжань-Чжань, убедившись, что тот способен кое-как, но функционировать, поднялся с корточек и заскочил на кухню, щёлкнув по выключателю лампы над плитой. Это тусклое освещение из угла комнаты, нужное скорее просто для ориентировки в пространстве, чем для реальной цели что-то сделать видимым, уже стало привычным и родным. Им пользовались гораздо чаще, чем основным светом. Сяо Чжань попутно поставил чайник и менее, чем через минуту, вернулся к танцору, переживая, что тот снова отключится от мира сего. — Почему ты не отвечаешь на звонки? Ци-гэ тебе обзвонился. Сяо Чжань огляделся в поисках телефона Ибо и обнаружил его лишь спустя какое-то время на кухонном стуле. Он сходил за ним и положил на столик около Ибо. — Я тоже звонил… Но ты не брал трубку, поэтому пришлось вломиться, – Сяо Чжань чуть улыбнулся. Ибо зарылся лицом в руки. Чжань-Чжань аккуратно взял их и сжал в своих, согревая и не давая спрятаться. Когда чайник закипел, Чжань-Чжань налил Ибо горячий чай и поставил на столик рядом с диваном. Тут он услышал еле различимое хриплое: — Прости меня. Сяо Чжань с нежностью посмотрел на танцора и аккуратно, боясь, что тот не позволит, провёл рукой по его лбу, убирая с него волосы. — Я уже давно простил. — Тогда почему не приходил? — Думал, ты всё ещё злишься. Ибо снова зарылся в руки. Сейчас он был похож на маленького напуганного котёнка. — Если бы Ци-гэ не переполошился, не позвонил мне и не сказал, что ты впервые за всё время не вышел на работу без предупреждения, я бы даже не знал, что что-то не так. Ты всех очень напугал, – улыбнулся Сяо Чжань. – Не делай так больше. Весь их разговор происходил на крайне пониженных тонах, чуть ли не шёпотом. Ибо чуть выглянул из-за рук. — Не пропадай больше. — Куда же я денусь. Кто будет тебя кормить, если я пропаду? И кто позаботится об А-Юане? – Чжань-Чжань поднялся и, набрав воды из-под крана, отправился поливать цветок. — А-Юане? — Редиска твоя в горшке, – рассмеялся Чжань-Чжань. Он не видел, как Ибо спрятал улыбку, что выступила при звуке мелодичного смеха Сяо Чжаня. – Я его так назвал. — Кажется, я не говорил тебе давать имена моим цветам, – начал приходить в себя Ибо. — Можешь наказать меня за это, но у всего живого должно быть имя. Ибо не мог придумать, что ответить, поэтому он просто сел на диване, отпил чай, подумал и кивнул: — А-Юань. — А-Юань, – подтвердил Сяо Чжань и сел рядом. Чуть помолчав, он осторожно спросил: — Почему ты не позвонил мне или не написал? — Я не мог… — Почему? Разучился пользоваться телефоном? – решил пошутить Чжань-Чжань. — Я не знал, как. Сяо Чжань вздохнул, прекрасно понимая, что речь не о навыках работы с техникой. Он решил не развивать эту тему, видя, что Ибо сложно об этом говорить. А требовать от него в таком состоянии объяснений – жестоко. — Ты останешься? – как-то скованно спросил Ибо. — А ты хочешь? – неуверенно уточнил Чжань-Чжань. Ибо пожал плечами. — Я почти допил чай. Кто-то должен сделать мне ещё. Сяо Чжань закатил глаза и тепло улыбнулся. Когда две чашки чая были успешно выпиты, танцор широко зевнул, откидываясь на спинку дивана. Чжань-Чжань проследил за его действиями и спросил: — Сколько ты сегодня спал? — Нисколько… Сяо Чжань нахмурился и пошёл ещё дальше: — А вчера? Танцор перевёл на него измученный взгляд вместо ответа. — Ван Ибо… – Чжань-Чжань сокрушённо покачал головой. Хотя он мог понять танцора – сам Сяо Чжань за два дня поспал пару часов из-за неутихающих переживаний. Ву Лэ из-за этого чуть не отвёз его к врачу, беспокоясь, что если так и продолжится, то Чжань-Чжань не то, что репетировать и выступать не сможет, но и вовсе сойдёт с ума или сляжет на больничную койку. — Тебе нужно поспать, – твёрдо сказал Сяо Чжань, поднялся и взял Ибо за руку, потянув его за собой. Тот послушно встал и, подобно марионетке, пошёл за Сяо Чжанем, который подвёл его к кровати и аккуратно уложил. Убедившись, что танцор не собирается капризничать, Чжань-Чжань погладил его плечо и вернулся к дивану, тоже зевая и собираясь наконец спокойно отдохнуть. Однако тут с кровати донёсся беспокойный голос Ибо: — Сяо Чжань... Ты можешь прийти сюда? Чжань-Чжань, удивившись, поднялся с дивана и осторожно приблизился к кровати. — Что такое? — Останься здесь. — Я уже остался. — Нет, – медленно, пытаясь донести мысль, возразил Ибо. – Здесь. До Чжань-Чжаня наконец дошло. Он открыл было рот в изумлении, но тут же взял себя в руки и закивал: — Ладно. Но... Ты уверен? – Сяо Чжань вовсе не хотел, чтобы наутро ему за это прилетело. — Я… боюсь темноты. Обычно сплю с ночником, но он сломался. — Как? Ибо пожал плечами, оставляя ответ на этот вопрос догадливости Сяо Чжаня. Чжань-Чжань, чуть помявшись с ноги на ногу, всё-таки решил остаться. Он уже собрался обойти кровать, чтобы прилечь с противоположной от Ибо стороны, но тут его затормозили. — Осторожно! – предупредил Ибо. – Там осколки, осторожно. Сяо Чжань опустил взгляд под ноги и действительно обнаружил маленькие кусочки стекла и пластмассы. — Отку… – начал было спрашивать он, но тут же наткнулся на виноватый взгляд Ибо и сам додумался, откуда эти осколки. Избегая острых препятствий, он аккуратно прилёг рядом с усиленно прижимающим к себе руки Ибо и постарался не совершать никаких лишних движений. Проще говоря, он старался вообще не двигаться, даже дышал крайне осторожно. Он боялся каким-нибудь своим действием заставить Ибо передумать. Но тот молчал. Спустя какое-то время, когда Сяо Чжань услышал мерное дыхание танцора, он, решив, что тот либо засыпает, либо уже заснул, чуть расслабился и повернул к нему голову. Тот лежал закрыв глаза, и казался абсолютно безмятежным. Таким Сяо Чжань его ещё не видел. Он протянул руку, чтобы погладить его щёку, но вовремя одёрнул себя. Уставившись в потолок, он прошептал: — Спокойной ночи. И закрыл глаза. — И тебе, – спустя какое-то время раздалось справа.